- Вы знаете, девочки, что меня больше всего раздражает в "Мире"?
- Что?
- То, что мы честно после занятий идем посмотреть фильм, а тут все
время толпится столько бездельников. Хотел бы я знать, что они делают
здесь в рабочее время, да еще в таком количестве?
- Да здесь ведь рядом политехнический и медицинский, и по крайней
мере половина из этой толпы такие же студенты, как и мы, так что не
раздражайся, а иди занимай очередь.
- Иду, - пробормотал я, чувствуя, как мое раздражение от присутствия
Вали усиливается. Половина - такие же студенты, как и мы, ну а вторая
половина? Никогда не поверю, что вот этот тип в джинсовом костюме,
блещущий золотыми зубами - студент. Но мне все-таки пришлось
присоединиться к скучающим претендентам на соискание билетика на дневной
сеанс и, как назло, как раз за этим джинсово-золотым типом.
За мои получасовые мучения в безликой толпе меня наградили порцией
мороженого и сообщением, что фильм двухсерийный, о чем я догадался еще
тогда, когда пришлось расплачиваться за билеты, но там-то хоть мне
улыбнулась фортуна - золотозубый взял билеты после меня - ему все никак не
могли отсчитать сдачу с его сторублевки.
До начала сеанса оставалось еще полчаса. Валя нас покинула на
"несколько минут" - встретила подружку. И тут-то Нина и задала мне вопрос,
от которого я убегал все утро:
- Что все-таки означает это твое "Эскар филте окомо"?
Для меня это было неожиданным ударом и не сдержавшись я спросил ее:
- Откуда ты знаешь геннскрит?
- Не знаю я никакого геннскрита, это ты сам сказал, когда мы сидели в
аудитории.
Майский день как-то вдруг посерел, небо приобрело фиолетовый оттенок,
перед глазами забегали серые тени, и я сразу вспомнил о красной тропе,
которая должна пролечь по коричневой поверхности разрушенной улицы. Это
длилось несколько секунд, но и за это время я почувствовал, как в мои
легкие врывается отравленный ядовитыми испарениями воздух и нестерпимо
жгучие ультрафиолетовые лучи стремятся превратить мое тело в пепел.
- Красная тропа на коричневом, - прошептал я вслух и, уже
окончательно придя в себя, виновато посмотрел Нине в глаза.
- У тебя только что было такое же лицо, как тогда...
Как тогда... Да, такое же лицо у меня было, наверное, тогда, когда я
понял, глядя вслед Длинному, что тропа должна открыться именно сейчас. Но
как объяснить это Нине? Я ей все объясню, но только не сейчас, не сейчас,
позже, потом, как нибудь потом...
- Нина, не обижайся, я сам еще ничего не могу понять, когда разберусь
- расскажу тебе обо всем.
Неужели я верю в то, что сам когда-либо смогу разобраться в этом
бреде? Верю. Ну тогда легче.
А вот и Валя возвратилась. И мы все втроем вошли в кинотеатр и через
десять минут уже сидели в зале и смотрели на экран, на котором три актера
упражнялись в мастерстве управления эмоциями зрителей. И, несмотря на то,
что количество действующих лиц не намного превышало количество серий,
фильм мне все больше и больше нравился, возможно потому, что рядом сидела
Нина, а может быть... Может быть и потому, что фильм каким-то странным
образом перекликался с тем, что творилось со мной за последнюю неделю...
По мере развития событий на экране я отмечал все новые и новые
знакомые моменты, и с середины второй серии я уже мог предсказывать
неожиданные переходы в развитии событий на экране. Это не могло быть
простым совпадением или результатом моей феноменальной прозорливости. Я
точно знал, что не смотрел этого фильма, но все события, происходящие в
нем, были мне знакомы...
Окончание фильма произвело на меня, в отличие от всех остальных
зрителей, потрясающее впечатление. Я наконец вспомнил, откуда мне все это
известно... На экране все еще мелькала коричнево-розовая пустыня, а я уже
вскочил со своего места и, схватив Нину за руку, без лишних слов потянул
ее вон из зала. У выхода меня уже ждали, я даже успел узнать одного из
них, а потом в мозгу замелькали системы дифференциальных уравнений,
целевые функции с ограничениями по криволинейному ускорению в
четырехмерном замкнутом пространстве, затем промелькнул ряд операторов, и
я перестал уже что-либо воспринимать. А уравнения шли лавиной, вспыхивали
решения, сравнивались с предыдущими, отбрасывались, и вновь стройными
рядами с неописуемой скоростью проносились новые и новые сотни уравнений.
И вся эта масса информации проскочила через мой мозг за какие-то доли
секунды, пронеслась, обжигая своей парадоксальностью, ушла и оставила
после себя одно чрезвычайно короткое, но верное решение. И вот уже
ступеньки лестницы ушли у меня из-под ног, и я ощутил, как на дикой
скорости падаю к противоположной стене, у которой замерли три зловещие
фигуры, мое тело двигалось, а я как бы со стороны наблюдал за всем
происходящим. Ноги наткнулись на что-то мягкое и я, резко перевернувшись в
воздухе, рассек мгновенно отяжелевшими руками пространство слева и справа
от себя, по силе удара отметив, что эти двое уже не подымутся. Третьего
при перевороте я задел ногой, и он был еще жив и даже сжимал в
раздробленной руке реактивный диверсионный пистолет. Да, подготовились они
неплохо, вооружились, как против тяжелого танка - успел отметить я с
каким-то странным удовлетворением, и, услыхав топот толпы, понял, что
настало время покинуть помещение. Левой рукой схватив в охапку ничего не
понимающую Нину, я лишь на миг задержался, чтобы изъять тяжелый
десятикилограммовый пистолет у третьего из нападавших, и услыхал, как он
прохрипел мне в лицо два страшных слова. Рванувшись к выходной двери и
преодолев на максимальной скорости опасное пространство, я наконец-то мог
врубить теллинг. А за секунду до теллинга меня посетила совсем уже
абсурдная мысль о том, что мы не попрощались с Валей и она наверняка
обидится...
Во рту был противный металлический привкус, безумно болела голова,
судорогой свело левую руку, в которой я все еще держал Нину, а в мозгу
пульсировала одна лишь мысль: "Теперь они от меня не отцепятся!". Слабо
застонала Нина и я, сцепив от боли зубы, разжал руку и опустил ее на
землю. Потом отбросив в сторону невыносимо тяжелый пистолет и услыхав, как
с глухим стуком его платиновая рукоятка зарылась в землю, подумал, что с
ним хорошо охотиться на таркусов, совсем не обратив внимания на то, что
даже думаю я на геннскрите...
Мы были в парке в противоположном конце города, здесь было,
по-видимому, самое безопасное место, хотя теперь для меня безопасных мест
не было нигде. Нина тихонько плакала, обняв ствол березки, но это у нее
нервное - это быстро пройдет, а вот то, что по моему телу разлилась
приторная слабость, это уже плохо - это надолго. Голова болела еще
сильнее, перед глазами поплыли красные пульсирующие круги и, чтобы
окончательно не отключиться, я лег на траву у ног Нины. Какие-то неясные
образы выплывали из глубин памяти, но я даже не пытался как-то их
проанализировать. Всепоглощающее безразличие охватило меня и я вдруг
отчетливо понял, что обречен. Я обречен и в этом чужом мире - они и здесь
нашли меня. Нашли, и теперь уже не потеряют, и не отстанут до тех пор,
пока не уничтожат. Время, казалось, остановилось, проверяя возможность
бесконечности боли в человеческом теле. Лишь боль и слабость, и только
где-то на дне затуманенного сознания пульсирует мысль, в такт сердцу,
разгоняющему кровь в истощенные мышцы рук и ног, сведенных судорогами:
"Обречен... Обречен... Обречен...". Это продолжается бесконечно долго, все
остается на своих местах - и боль во всем теле, и тошнота, и Нина,
застывшая у березы, и куда-то спешащий нервный пульс: "Обречен, обречен,
обречен...".
Наконец все пришло в движение. Облака понеслись по ядовито-синему
небу, березы, качающиеся в такт порывам ветра, приближающееся лицо Нины, и
еще перед тем, как потерять сознание, я успел ощутить ее влажные губы...
- Профессор, почему вы все время говорите о восьми точках входа в
Мертвый город? Сейчас же их известно только пять.
- О, дорогой мой Дили, вы, я вижу, плохо изучили работы вашего деда,
он выдвинул эту гипотезу еще до первой экспедиции, когда была известна
лишь одна точка входа. А после своей самовольной вылазки в Мертвый город,
он обосновал наличие восьми точек входа и даже вычислил координаты четырех
из них.
- И как раз эти четыре точки и стали известны мовам?
- Да, но к счастью, совсем недавно. И сейчас они запустили тральщиков
по пяти направлениям к Центру. В трех они уже продвинулись до пяти
километров вглубь города, - профессор встал и, нервно теребя полы
защитного халата, прошел в противоположный угол комнаты, - в четвертом на
восемь, и лишь в пятой точке, в точке входа второй экспедиции, они
топчутся на месте. Потери в последние дни достигли шестьдесят процентов
личного состава тральных команд, но больше, чем на восемьсот метров, они
так и не продвинулись. А по расчетам покойного профессора Дила - это
наиболее перспективное направление.
- Да, я об этом читал.
- Итак, о главном. Мы должны опередить мовов! Вы можете себе
представить, что произойдет, если они первыми войдут в Центр?
- Боюсь, что даже слишком хорошо это себе представляю. Вот только что
мы можем сделать, чтобы опередить их? Последний налет мовов на мою
лабораторию отбросил нас если не на пятьдесят, то, по крайней мере, на
двадцать пять лет назад. У нас даже не осталось копии программы по этому
направлению, я лично уничтожил ее, чтобы она не попала им в руки. Я
сомневаюсь, чтобы она осталась в активе какой-либо другой лаборатории.
- Вот здесь-то вы и ошибаетесь, Дили, первая программа профессора
Дила была введена в память восемьдесят восьмого еще до этого налета.
- Но ведь он арестован, и неизвестно даже, где его искать.
- Он тральщик на пятом направлении, но, к сожалению, сам он ничего
сейчас не может сделать - программа так и не была активирована. Вот этим
вам и придется заняться. И поторопитесь, до открытия тропы осталось всего
двадцать дней, - профессор медленно возвратился к столу, достал свежую
плитку ала и жестом предложил Дили.
- Спасибо, перед работой не употребляю.
- Это правильно, но до работы еще несколько дней, может, все-таки
уважишь старика?
- Нет, профессор, как только я узнаю, что будет работа, то в рот не
беру этой гадости. У меня из-за нее добрая дюжина ребят погибла.
- А я вот привык, никак не могу отказаться, тонизирует все-таки. Да,
а сколько у тебя осталось бойцов?
- Тридцать восемь.
- Да, достается твоей лаборатории. Тридцать восемь... И это из
двухсот-то человек. А кандидатов?
- Полсотни наберется. Я пойду с восемьдесят восьмым?
- Нет. Проведешь через первый заслон и возвращайся. В прикрытие
возьмешь своего человека. Про твоих людей я интересовался, потому что
срочно надо провести две диверсии, а это ведь ваш профиль. У тебя деление
как всегда - по тройкам?
- Нет, сейчас по парам, и двое в управлении.
- Кто остается за тебя?
- Малис, я вам дам его код. Мои ребята не подкачают.
- Код запишите в мой информарий. Сейчас вы получите последний вариант
программы, но запомните, в ней нет финальной части.
- Очень жаль, что раньше между нашими группировками были трения, но
сейчас я с вами полностью согласен и думаю, что совместными усилиями мы
опередим мовов, - Дили поднялся во весь свой огромный рост и устремил
взгляд своих умных и красивых глаз на экран визира, по которому уже
