официальные данные, прикидывал по кассовым рапортичкам суммы выигрышей, а
я лишь сидел и созерцал уходящих и возвращающихся людей. Не знаю, какой
силой он заставил меня указать результаты следующих трех заездов, но факт
остается фактом, - это ему все-таки удалось. Проставлять результаты
остальных заездов я категорически отказался, сославшись на то, что не
помню, на что Алик мне ответил длинной тирадой, краткий смысл которой
сводился к тому, что мне и не надо ничего помнить, а надо лишь ставить на
понравившихся лошадей, что за первые три заезда я отхватил стипендию за
два семестра в двух экземплярах и т.д. В конце концов он сдался, оставив
себе на игру тридцать рублей, остальные деньги из нашего выигрыша отдал
мне и отпустил меня с миром в буфет.
- Ты как хочешь, а я поиграю, - сказал он мне, когда я уже спускался
вниз. И проиграл. В предпоследнем заезде он пришел в буфет и взял у меня
еще десятку, после чего очень скоро появился опять, несколько
разочарованный, и заявил, что без меня ему не везло и он не смог больше
выиграть ни в одном заезде. Тогда я вытащил деньги, которые он мне дал за
первые три заезда и, поделив их поровну, отдал ему его долю. Он долго
упирался, все хотел вычесть из своей доли те сорок рублей, которые он
проиграл за то время, что я сидел в буфете, но мне-таки удалось убедить
его, что мы все время играли пополам, после чего мы замочили наш успех, и
уже в двенадцатом часу разъехались на такси по домам.
И все это время меня не покидала мысль о том, что меня выследили.
Наконец все было готово, и первая линия двинулась вперед. Стоя во
второй линии и ожидая команды, я наконец-то смог как следует оглядеться по
сторонам. Все вокруг было мне знакомо, и эти оплавленные фундаменты домов
справа, и одинокая, совершенно черная стена, казалось бы, чудом висящая в
воздухе - слева, и это страшное ущелье между разрушенными домами, которое
раньше было улицей. Здесь память работала четко. Я твердо знал, что правее
черного бугра идти нельзя - там уже угробились трое тральщиков, впрочем, и
слева от бугра не менее опасное место - где-то в выбоинах залегли злые
лужи, а чуть дальше и левее притаилась ползучая тень. Проложенная дорога
причудливо извивалась на протяжении всех своих трех километров, что по
прямой составило бы всего метров восемьсот, не больше, но здесь не ходят
по прямой, по крайней мере те, кто желает выжить.
До поворота улицы не больше ста метров, но эти метры многим будут
стоить жизни. Первая линия уже сошла с дороги и медленно поползла по
пустыне бывшей улицы, останавливаясь, меняя направление - неустойчивая
цепь из человеческих существ, в любой момент готовая оборваться.
Неожиданно мой взгляд натыкается на знакомую фигуру, уверенно, но
чрезвычайно осторожно двигающуюся в составе авангардной цепи. Длинный, да,
сомнений быть не могло - это Длинный. Да, не повезло парню - к концу дня
авангардная цепь обычно полностью обновляется... Повезло - не повезло, что
можно измерить этими категориями в Лагере, где средняя продолжительность
жизни не превышает сорока дней. Повезло - это когда ты жив, а во всех
остальных случаях тебе уже все равно. А Длинного все-таки жаль, это был
единственный человек в лагере, которому я мог полностью доверять...
Вторая линия колыхнулась и пришла в движение, мой взгляд уперся в
пустыню улицы, и вдруг знание обо всем том, о чем я так долго и мучительно
думал, появилось в моем мозгу, появилось мгновенно, и я сразу понял его
предназначение. Стена рухнула и первый блок программы заполнил мое
сознание...
- Что ты сказал? - Нина посмотрела на меня, и мне сразу стало
понятно, что я действительно что-то сказал, что говорить не следовало. И
самое неприятное, что я совершенно не помню, чтобы я что-то говорил.
- Да это так, само вырвалось, я не хотел тебя обидеть, - решил я
прозондировать почву не несущей смысловой нагрузки фразой, судорожно
пытаясь заставить себя вспомнить, что же я сказал. Ничего не получается,
хорошо еще, что рядом с нами еще никто не успел сесть - почти никого нет в
аудитории.
- Ты меня не обидел, просто удивил.
По глазам Нины я сразу понял, что произошла ошибка - не надо было мне
употреблять любимую защитную фразу, не проведя предварительной пристрелки.
Но что я мог сказать - что не помню, о чем говорил две минуты назад?
Глупо, она это расценит либо как издевательство, либо и того хуже - примет
меня за того, кем я собственно уже почти стал. Надо что-то сказать ей, а
то она действительно обидится. Это необходимо, и как можно быстрее. Но что
именно ей сказать? Нечто нейтрализующее типа "потом объясню", либо "да
брось ты, чепуха все это".
Ну вот, здравствуйте, не виделись целых десять минут и уже заскучали
без грызни. С правого фланга надвигается опасность в лице подруги Нины -
Вали. Точнее не надвигается, а уже надвинулась.
- Ну что, скучаете, бездельники? А у меня для вас приятная новость:
следующей пары не будет.
- Спасибо на добром слове, Валюша, чтоб тебе всю жизнь счастливой
быть.
- Ты неисправим, Славка, вечно встречаешь меня, как неотвратимую
беду.
Я ее, видите ли, встречаю, как неотвратимую беду, ну а как же тебя
встречать, если я тебя органически не перевариваю? Кроме всего прочего,
чья ты подруга: моя или Нины? Если Нины, то какого же дьявола ты опять
заходишь с моей стороны? Прекрасно ведь знаешь, что она заняла тебе место
рядом с собой. А, вот что ты придумала... Придется встать и, унизительно
изгибаясь, пропускать тебя на твое законное место. Чисто женское
коварство, прижимается к тебе всем телом, а потом отталкивает и говорит,
чтобы отпустил ее и не приставал. И что бы я ни сделал, что бы ни сказал,
все равно оставался изгаженным с ног до головы. Да, ничего не скажешь,
прикосновение ее тела приятно, фигурка у нее такая, что многие мужчины на
улице оглядываются ей вслед, но знали бы они, какая это змея, быстро бы
протрезвели от эротического дурмана, который она навевает с первого же
взгляда. Я лично всегда опасался слишком красивых женщин, и Валя -
неопровержимое доказательство моей правоты. Вот и сейчас, довольная своей
выходкой, сидит и что-то шепчет Нине, и разрази меня гром, если это не
очередная гадость в мой адрес. Хотя сейчас она выступает в роли
положительного фактора, может быть, при ней наш разговор о том, кто что
сказал, не состоится. Спасибо хотя бы за это.
Вот он звенит, такой долгожданный сейчас звонок, спасительный мой
звоночек. Впервые я чувствую к тебе какую-то странную нежность, почти
любовь.
Валя умолкла и началась лекция. Сначала лекция меня совсем не
заинтересовала, потом насторожила, и вдруг я ясно осознал, что все, что
провозглашает с кафедры этот бодрый лысеющий доцент - чушь, и не просто
чушь, а чушь собачья, все эти красивые стройные выкладки никому не нужны и
даже очень вредны, так как приводят к ошибочным результатам, а все из-за
маленькой, совсем малюсенькой ошибочки в самом начале, все из-за того, что
все это неустойчивое переплетение доказательств опирается на красивую, но,
увы, ложную аксиому. И кто это придумал, что аксиомы не требуют
доказательств - требуют, и еще как, но не эта, конечно - эта требует не
доказательства, а разоблачения. Стоп, я схватился за ручку и начал быстро
писать. Пелена незнания спала с моих глаз и на бумагу легла серия точно
доказываемых понятий, увязанных между собой предопределений и наконец
финальная искомая формула. Еще не полностью отдавая себе отчет в
последствиях своих действий, я сложил листок вдвое и передал по рядам в
сторону все еще что-то говорившего лектора. "А что вы скажете по этому
поводу?" Интересно, чем это все окончится? Развязка приближается, а я сижу
совершенно спокойно, точнее, в каком-то оцепенении и созерцаю, как ему
передают записку, вот он разворачивает ее, читает, сначала бегло, ни о чем
еще не догадываясь, потом перечитывает еще раз, по-видимому, ища ошибку в
доказательстве, потом еще и еще, и вот он уже бледнеет и, как-то криво
усмехаясь, смотрит на аудиторию испуганными глазами и опять склоняется над
моим доказательством. Проходит пять минут, десять, пятнадцать, аудитория
начинает тихонько гудеть и, наконец решившись, он спрашивает: "Кто это
написал?". И тут звенит звонок...
Такие прилежные слушатели, аккуратно конспектировавшие каждое слово
преподавателя, вдруг превращаются в шумную неорганизованную толпу и,
сметая на пути все преграды, вываливаются в коридор. Я нахожу в себе
остатки здравого смысла, чтобы не упустить столь удобный момент. Бормочу
Нине о том, что скоро вернусь, прекрасно понимая, что вернусь не скоро, и
покидаю аудиторию. Мне необходимо побыть одному, крайне необходимо побыть
одному и успокоиться. Вниз, на свежий воздух, как это я раньше не замечал,
как здесь душно, вниз, вон из института, лучше всего в соседний сквер.
В сквере тепло и тихо, но и здесь меня не оставляют в покое - с
противоположного конца с радостной улыбкой спешит Алик, как будто он меня
давно уже ждал. А может, это и к лучшему, я люблю общаться с Аликом, а
сейчас это, пожалуй, самый надежный способ отвлечься.
- Привет, Славик, ты то мне как раз и нужен. Я разработал
великолепную систему игры в спортлото, ты представь себе...
И дальше, естественно, последовало изложение всех преимуществ его
системы перед уже существующими и еще не изобретенными. Я прекрасно знал -
он теперь будет упражняться так минут десять, пока не изложит все тонкости
своей системы и описания творческих мук ее создания.
- В долю хочешь? Тогда гони четвертак. Я тут уже десять номеров
записал - за тобой еще шесть.
- Один, два, восемь, тринадцать, двадцать девять и тридцать пять.
- Повтори последние два еще раз, я не успел записать.
- Двадцать девять и тридцать пять.
- Да, а чем ты сейчас занимаешься?
- Говорю с тобой.
- Так значит ты свободен, тогда пошли в переход - там полчаса назад
начали торговать "спринтом". Сыграем пока не размели все выигрыши.
Ну нет, в переход я не пойду, это слишком далеко, а отсюда
открывается прекрасный вид на парадный вход в институт - здесь я никак не
пропущу Нину, когда она будет выходить.
- Нет, что-то не хочется.
- Ну как знаешь, а я пошел, - и он действительно пошел.
Он пошел, а я остался, остался наедине со своими странностями.
Остался ожидать Нину, опасаясь, что она опять будет спрашивать о том, что
я сказал и о том, чего я не говорил. Опять вспомнился голубь, свивший
гнездо на моем балконе, теперь уже безо всякого удивления, как тогда, во
сне, вспомнил я и того странного типа, которого встретил у конюшен
ипподрома, но никак не мог вспомнить чего-то очень важного, давно
мучившего меня...
Первой, конечно, вышла Валя и сразу направилась в мою сторону, а за
ней и Нина с двумя сумками - со своей и с моей. Радости на их лицах я не
заметил.
- А ты знаешь, что на второй паре была перекличка и тебе поставили
неявку?
- Теперь знаю, ну и что? Чем теперь мы намерены заниматься?
- Мы намерены посетить синематограф, - это Валя намерена посетить
его, что же касается нас с Ниной, то я в этом уверен не был, но промолчал.
- А на какой фильм, если не секрет?
- А не все ли равно, пойдем посмотрим, что показывают в "Мире".
Все мои попытки заставить их прогуляться своим ходом потерпели
фиаско. Мы проехали две остановки и сошли как раз напротив "Мира". У кассы
невооруженным глазом можно было заметить невообразимой длины очередь.
