Я не знала, почему я делала то, что делала. Нагнувшись над пламенем,
я прошептала: "Я сильна, даже сейчас я сильна. Твоя Сила и моя будут
огромной мощью".
В мозгу у меня не родилось никаких слов, я почувствовала лишь
страшную борьбу, не похожую на физическую, но тем не менее изнурительную.
Я сражалась с этой извивающейся тварью, и, наконец, она стала неподвижной.
Я стояла с закрытыми глазами, сжав в руках края чаши и вытащила из себя
нечто напряженное, яркое и не желающее вылезать.
Казалось, не прошло никакого времени, и все же я простояла здесь
целую вечность. Сверкающая нить вонзилась мне в череп, а затем вышла над
переносицей.
Акт этот оказался тяжелым, но мгновенным: прозвучал страшный грохот,
сокрушительный удар грома над дворцовой крышей, и резкая сила молнии
опалила меня сквозь закрытые веки. Я обнаружила, что не могу из разлепить,
но тем не менее не боялась. По высоким ставням зазвенел, словно стекло,
дождь, и в его шуме и свете я потеряла равновесие и упала, и лежала
по-прежнему с закрытыми глазами, и знала теперь, чего именно я хотела.
В то время это имело для меня смысл, хотя позже остались лишь неясные
его контуры. Я получила власть над огромной грозой, которая растопит
своими кипящими каплями снег, и чуть повернула ее, словно дикого скакуна,
так, чтобы половина ее была обращена к армиям Вазкора. Я не знала, где они
в это время находились, наверно, на бивуаке, у ворот пятого Города
Пурпурной долины, в тамошнем лесном краю - хотя возникшая картина
показывала замерзшую узкую реку, и до меня доносились звуки маршевых шагов
и скрип колес. Я толкнула грозу вперед, и молния ужалила меня в веки. Все
пропало в ударе грома.
Совершенно неожиданно я открыла глаза и поднялась на ноги. Я дрожала
и тряслась, но чувствовала себя очень взволнованной и счастливой. Пламя в
чаше приплюснулось, и холодный небесный огонь отражался на стенах.
Я сидела на одном из молитвенных сидений Джавховора и его семьи и
пыталась успокоиться, но это оказалось трудной задачей. Гроза постепенно
утихла, а после несколько часов монотонно барабанил дождь. Думается, я
заснула, так как золотая комната внезапно сделалась красно-пурпурной от
грозового заката за окнами.
Я подошла к двери и вышла в коридор, и стражники пали передо мной на
колени. Меня это не тронуло, я шаталась от усталости. Чуть дальше я нашла
Мазлека, препроводившего меня к моим покоям.
- В Городе, - проговорила я, - что?
- Гроза, богиня. А теперь небо ясное.
Мне снилось, что я с Асреном, странный сон, ибо Асрен казался
немногим старше ребенка, хотя я знала, что это он: его черты и его красота
отбрасывали всякие сомнения. Странный также и потому, что мы гуляли рука
об руку, очень счастливые, в каком-то зеленом саду. Потом пошло много
белых лестниц и внизу одна из тех каменных чаш, где поддерживали огонь
символа Непробудившихся, символа, который был Карраказом. Ребенок-Асрен
уставился в чашу, а потом вопросительно посмотрел на меня, и я улыбнулась,
показала и кивнула. В ответ на этот кивок он спрыгнул с лестницы и упал в
чашу, и пламя закрыло его.
Прокатившаяся гроза очистила Белханнор от снега и черной слякоти.
Небеса сделались золотыми, а воздух стал теплым. Думаю, я забыла о том,
что делала или пыталась сделать в дворцовом храме, вообще не думала об
этом, пока мне не напомнили. Проходил день за днем, и на деревьях лопались
почки. За стенами убереженные от пожарищ войны поля становились зелеными и
лимонными. В Городе мне пели гимны, богине, прискакавшей уничтожить их, а
теперь благословившей.
У нас шел семнадцатый день нашей внезапной весны, когда к нам
добрался первый из гонцов. Это было драматическое появление,
неистовствующий человек, кричавший что-то неразборчивое в дворцовых
воротах, под которыми рухнул замертво взмыленный конь.
Я услышала взволнованное гудение в коридорах за моими покоями и
послала одного из воинов Мазлека выяснить, что происходит. Мне, однако, не
понадобилось дожидаться его. Ко мне явился Джавховор, и лицо у него
пожелтело от тревоги.
- Богиня, - сообщил он, - прибыл гонец. Властелин и его армия в
Верхних Лесах - это тянущаяся к востоку от нас цепь скалистых гор - там
гроза и обвалы, с ними обрушилась масса накопившегося снега, сломанных
деревьев и камней, всех их сорвал с круч дождь, а река Аш вышла из
берегов. Ах, богиня, много народу погибло.
Я поднялась, холодна и сурова.
- А он? - спросила я. - Есть известия о моем муже?
- В безопасности, - с радостью заверил он меня, - в полной
безопасности. Но численность армии сильно снизилась - и есть другие
неприятности.
Они, похоже, подступали к Анашу, Городу, господствующему на той реке
и пятому из их целей. Теперь разрезанная обвалом на части и пришедшая в
расстройство армия оказалась под ударом войск Анаша, которые быстро
стремились использовать все преимущества.
В последующие несколько дней прибыли другие гонцы, с новыми
подробностями. В ходе сражения рать Вазкора обратили в бегство. Вазкор и
кучка его капитанов окопались в горах, стараясь стянуть к себе всех, кто
остался - даже раненых, больных, дезертиров. Зимняя кампания начала
наконец брать свое. Свирепствовала какая-то болезнь, а пайки после
катастрофы с обвалом стали скудными.
Мне показалось, что в глазах белханнорцев появился блеск вызова, но я
забыла в своей глупости про самостоятельную мощь трех все еще целых
Городов, и еще хуже - про ярость Анаша и Эптора, избежавших жадности
Вазкора. Эти два города объединились для отражения и, разгромив его силы,
вполне могли обрушить свою месть на братские города, где все еще
задерживались остатки его войск.
Прискакал всадник - последний принятый нами гонец. Он принес
известие, что Вазкора и его армий больше нет - все убиты, или умерли от
болезни, или разбились на стаи, бегущие, словно шакалы, в горы, где
надеялись обрести безопасность. Ничего не скажешь, внезапный конец военной
мощи. Гонец по возможности перечислил убитых, среди которых оказался и
дядя Атторла, после чего Атторл, ясное дело, забился в рыданиях.
Несомненно, когда мне принесли известие о конце Вазкора, то ожидали схожих
результатов. Но я не почувствовала ничего, даже торжества, так как знала,
что он не погиб.
Потом мы некоторое время ничего больше не слышали. Белханнором
овладели мрачная депрессия и беспокойство.
У меня уже миновал сто двадцатый день (который, по подсчетам той
ведьмы, был серединой моей беременности), я сделалась тяжелой, часто
бывала сонливой и голова у меня постоянно болела. И я спала, когда в Город
приплелась первая усталая группа беглецов из двух его собратьев дальше к
югу. Вазкор взял их легко, и теперь они бежали от сил Анаша и Эптора,
которые, разгромив нашествие Белой Пустыни, наносили удар в северном
направлении, стремясь завершить дело.
Белханнор из жалости открыл перед ними ворота, что было неразумно. Он
уже принял беглецов из Ораша. Теперь численность населения резко возросла
- въехало множество фургонов с мужчинами, женщинами, детьми, скотиной и
домашними животными. Город запрудили, загадили толпы народа; на улицах,
садах и конных манежах разбили палатки, а лабиринт улочек в нижнем
квартале стал совершенно непроходимым и задыхался от избытка жителей.
Атторл, как я слышала, пытался по мере сил организовать оборону, но
болел от нервозности и страха и не добился никаких успехов на этом
поприще. Главные боевые машины Белханнора Вазкор присвоил себе и забрал с
собой на юг. И теперь выкатили ржавые пушки, торчавшие из стен, словно
проведенные по ошибке не туда водосточные трубы. Солдаты в Белханноре
действовали умело, хотя это был небольшой гарнизонный отряд, не больше
четырехсот воинов: достаточно для усмирения штатских, но при таких
обстоятельствах - безнадежно мало. Нерешительные попытки Атторла
рекрутировать простых людей, особенно из числа беглецов, потерпели провал.
Вазкор рассчитывал только на постоянный успех, никак не готовясь к
неудаче, которая рано или поздно обязательно бы постигла его.
Я не испытывала никакого чувства вины из-за грозы - я считала, что
просто устроила неизбежную катастрофу чуть раньше.
Анаш и Затор прискакали быстро, сметая все на своем пути к нам,
неуемные и стремительные от бешеной ярости. Мы могли наблюдать на
горизонте признаки их приближения с наших высоких башен - облако дыма,
черное и грязное - какая-то горящая деревня; а ближе - пылание бивачных
костров ночью. Интересно, что некоторые из тех, кто бежал в Белханнор,
упаковали свое добро и снова бежали из него. Они были мудрее; другие
испытывали в его стенах ложное чувство безопасности. Как мне
представляется, у меня, должно быть, тоже водились схожие мысли, хотя и
неосознанные. Я чувствовала себя слишком тяжелой и мрачной, чтобы пытаться
бежать. Мною овладел черный юмор: меня, некогда осаждавшую Ораш и
Белханнор, теперь осаждали эти Города, которых я даже не видела.
Они добрались до нас бодрящим горько-зеленым вечером, когда лил с
перерывами весенний дождь, вечером, подходящим для ностальгии и старых
любовных песен.
Атторл умолял разрешить ему использовать мою стражу для обороны стен,
а я предоставила решать Мазлеку. Тот кивнул, вероятно, не видя никакого
иного пути. Теперь я сидела в своих спальных покоях в одном из резных
кресел. Передо мной лежала на наклонном столике из слоновой кости
раскрытая книга в переплете, украшенном самоцветами. Столик был полезной
вещью, благодаря ему я могла удобно приблизить к себе книгу над
непристойностью, которая была теперь моим животом. Книга эта рассказывала
о легендарных животных и зверях - саламандрах, единорогах - и страницы ее
блистали великолепными красками мастерских иллюстраций. Я в общем-то и не
читала ее, всего лишь любовалась ею, когда вдруг обнаружила единственное
слово, написанное на полях. Мне думалось, что эта книга - один из подарков
белханнорского Джавховора, и я не представляла, что держу одну из книг
Асрена, ту, в которую никогда раньше не заглядывала. Я не знала его
почерка, - мне доводилось видеть его личную печать, не больше - и все же я
сразу узнала его. Без завитушек, четкий, прямой, мудрый и все же открытый,
наивный до ущербности - все это я увидела в единственном написанном им
слове. Я протянула руку, чтобы коснуться слова кончиком пальца, и в этот
миг раздался страшный гром, разбивая мир вдребезги. Спальня дрогнула и
успокоилась. Я оттолкнула столик, подошла к ближайшему окну и увидела на
реке красноватое свечение, отбрасываемое горящими домами в Нижнем
Квартале. Осаждающие выстрелили через стену, и ядро попало в цель. Я и не
сознавала мощи этих железных птиц смерти.
После этого грохот раздавался еще не раз, то близкий, то далекий, но
всегда ужасающий. Постепенно дымная завеса покрыла красное небо.
С наступлением ночи обстрел прекратился, хотя тогда я этого не
заметила. Когда наступила тишина, я по-прежнему сидела у окна как
прикованная, в беспомощной завороженности. Но тишина эта была
относительной. Ветер доносил вместе с пеплом треск горящих домов, крики и
издаваемую трубами тревогу.
Я не покинула своих покоев. Дворец наводнили перепуганные женщины.
Мою дверь караулили трое моих стражников: когда их сменят другие,
возможно, будут какие-то новости.
В полночь пушки проснулись вновь. Это был умный шаг - не давать нам
