Молчание, затем он снова произнес: - Если через две минуты вы не повернете
скорпиона (у меня часы, которые идут прекрасно), я поверну кузнечика. И
помните, что кузнечики прыгают очень высоко.
Молчание возобновилось, тревожное молчание. Я знал, что, когда Эрик
говорил таким спокойным, мирным, утомленным голосом, это означало, что он на
конце своего каната, способный иди на самое колоссальное преступление или на
самую пылкую преданность, и что в таком состоянии, из-за одного
неосторожного слова, он может вызвать бурю.
Поняв, что ему ничего не остается делать, кроме как молиться, Рауль упал
на колени. Что касается меня, мое сердце колотилось так бешено, что я
положил руку на грудь, напуганный тем, что оно может взорваться. Мы оба с
ужасом сознавали, что происходит в охваченном паникой разуме Кристины в это
время, мы понимали, почему она не решалась повернуть скорпиона. Что если
скорпион взорвет все, если Эрик решил заставить всех нас умереть вместе с
ним?
Наконец мы услышали его голос, теперь ангельски мягкий:
- Две минуты прошли. Прощайте, мадемуазель. Прыгай, кузнечик!
- Эрик! - закричала Кристина, которая, должно быть, схватила его за руку.
- Поклянитесь мне, монстр, поклянитесь своей адской любовью, что скорпион
как раз то, что надо повернуть?
- Да, это то, что пошлет нас на небо.
- О, вы имеете в виду, что это убьет нас?
- Конечно, нет, невинное дитя! Я имею в виду, что это пошлет нас на небо
нашей женитьбы. Скорпион открывает бал.. Довольно! Вы не хотите скорпиона?
Тогда я поверну кузнечика.
- Эрик.
- Довольно!
Я присоединил свой крик к крику Кристины. Рауль, все еще на коленях,
продолжал молиться.
- Эрик, я повернула скорпиона!
Что за секунду мы пережили! Ожидание! Ожидание взрыва, который разорвет
всех на кусочки в середине грома и руин! Мы чувствовали, как что-то трещит в
бездне под нашими ногами, и это, возможно, является началом высшей точки
ужаса. Через люк, открытый в темноту (черная бездна в черной ночи), мы
слышали беспокойное шипение - первый звук горящего фитиля, вначале слабый,
затем все сильнее, сильнее.
Но слушайте, слушайте! И держите обе руки на вашем колотящемся сердце,
готовым разорваться вместе с сердцами других "представителей рода
человеческого"!
Это не было шипением огня. Больше похоже на стремительную воду...
В люк! Слушайте! Слушайте!
Теперь звук стал булькающим.
В люк! В люк! Какая прохлада! Холодная вода! , Чувство жажды, которое
отступило, когда пришел ужас, со звуком струящейся воды вернулось еще более
сильным, чем прежде. Вода! Вода!
Вода поднималась в погребе Эрика над бочками, всеми бочками с порохом.
(Бочки! Бочки! Есть бочки для продажи?) Вода! Мы спустились вниз встретить
ее нашими пересохшими глотками. Она поднималась к нашим подбородкам, к нашим
ртам. И мы пили в погребе, пили из погреба, как из стакана.
Мы спустились вниз встретить воду и теперь поднимались вверх вместе с
ней.
Весь этот порох теперь не нужен, затоплен! Хорошо сделанная работа!
Недостатка воды в доме у озера не было! Если бы так продолжалось и дальше,
все озеро вылилось бы в погреб.
Мы не знали, где остановится вода Она все еще поднималась.
Выйдя из погреба, вода стала растекаться по полу камеры пыток. Ведь так
весь дом у озера может быть затоплен! Пол в камере стал сам небольшим
озером, в котором шлепали наши ноги. Воды уже было более чем достаточно.
Эрику пора закрыть ее.
- Эрик! Эрик! Достаточно воды для пороха! Закройте ее. Поверните
скорпиона! - кричали мы.
Но Эрик не отвечал. Мы не слышали ничего, кроме звука поднимающейся воды.
Она уже доходила до середины наших икр.
- Кристина! Кристина! - закричал Рауль. - Вода поднимается! Она уже
достигла наших коленей!
Но Кристина тоже не отвечала. Из соседней комнаты не доносилось ни звука.
Там никого не было! Никого, кто закрыл бы воду! Никого, кто повернул бы
скорпиона!
Мы были одни в темноте, в воде, окружающей нас, поднимающейся,
охлаждающей нас.
- Эрик! Эрик! Кристина! Кристина!
Мы потеряли опору, и вода закружила нас в мощном водовороте. Нас бросало
к темным зеркалам, но они, казалось, отталкивали нас, и наши глотки вопили
над вспенившейся стихией.
Должны ли мы умереть здесь, затопленные в камере пыток? Я никогда не
видел, чтобы такое случалось раньше с кем-нибудь из жертв. Эрик никогда не
показывал мне подобную смерть через то маленькое окно во время "розовых
часов" Мазендерана.
- Эрик! Эрик! Я спас вам жизнь! Помните? Вы были обречены? Вы должны были
умереть! Я открыл для вас ворота жизни! Эрик!
Мы кружились н воде, как обломки корабля после крушения.
Внезапно мои руки ухватились за ствол железного дерева. Я позвал Рауля, и
вскоре мы оба уже держались за ветку железного дерева.
Вода все еще поднималась...
- Попытайтесь вспомнить! Каково пространство между веткой железного
дерева и куполообразным потолком камеры пыток? Попытайтесь вспомнить! В
конце концов, может быть, вода остановится. Она должна найти свой
собственный уровень. Да, я думаю, она останавливается... Нет! Нет! Это
ужасно! Мы должны плыть! Плывите!
Мы поплыли, задыхаясь, борясь с темной водой, нам было трудно дышать этим
черным воздухом над черной водой. Воздух уходил из комнаты. Мы слышали, как
он утекает через какую-то вентиляционную систему. Мы продолжали кружиться до
тех пор, пока не нашли воздушную отдушину и не прижались к ней ртами. Но
силы покидали меня. Я хватался за стены, стеклянные стены, и мои отчаявшиеся
пальцы скользили по ним. Мы начинали тонуть. Последнее усилие! Последний
крик:
- Эрик! Кристина!
Булькающий звук в ушах, под поверхностью темной воды, бульканье в ушах. И
перед тем как потерять сознание, мне показалось, что я услышал сквозь это
кошмарное "Бочки! Бочки! Есть бочки для продажи?"
Глава 27
Конец любовной истории призрака
Мы подошли к концу письменного отчета, который передал мне перс.
Несмотря на ужас положения, в котором смерть казалась неизбежной, Рауль и
его спутник были спасены благодаря великой преданности Кристины Доз.
Оставшуюся часть истории рассказал мне сам перс.
Когда я встретился с ним, он жил в небольшой квартире на улице Риволи,
напротив Тюильри. Он был очень болен, и потребовалось все мое рвение
репортера-историка на службе истины, чтобы уговорить его согласиться
разгрузить свою память. Его верный старый слуга Дариус был еще с ним, и он
провел меня к хозяину. Перс принял меня возле окна, выходящего в сад
Тюильри. Он сидел в большом кресле и, когда пытался держаться бодро, было
видно, что когда-то это был красивый, хорошо сложенный мужчина. На меня
смотрели все еще прекрасные глаза, но бледное лицо выглядело очень усталым.
Голова перса, обычно покрытая каракулевой шапкой, была обрита. На нем был
простой свободный пиджак, и он невольно развлекал себя тем, что вертел
большими пальцами рук внутри рукавов. Но ум его оставался вполне ясным.
Перс не мог вспоминать ужасы прошлого без понятного волнения, и мне
пришлось выжимать из него конец этой странной истории буквально по кускам.
Иногда я должен был долго умолять его, прежде чем он отвечал на мои вопросы,
а иногда, поощряемый своими воспоминаниями, он с удивительной живостью
рисовал отвратительный образ Эрика и страшные часы, которые он и Рауль де
Шаньи провели в доме у озера. Я все еще вижу, как он дрожит мелкой дрожью,
описывая свое пробуждение в спальне Луи-Филиппа после потери сознания в
воде.
И вот конец этой ужасной истории в том виде, каком перс рассказал ее мне,
чтобы завершить написанный им отчет.
Когда перс открыл глаза, он увидел, что лежит в постели. Рауль лежал на
диване рядом с зеркальным гардеробом. Ангел и демон наблюдали за ними.
После миражей и иллюзий камеры пыток обстановка этой тихой маленькой
комнаты казалась специально изобретенной для того, чтобы сбить с толку
любого человека, отважившегося на вторжение во владения Эрика. Изогнутая
кровать, кресла из красного дерева, туалетный столик с медной фурнитурой,
маленькие вышитые салфетки на спинках кресел, часы, безобидно выглядящие
ящички на каждом конце камина, полки с выставленными на них морскими
раковинами, красные подушечки для булавок, перламутровые лодочки и огромное
страусиное яйцо, затемненная лампа на подставке, мягко освещавшая всю сцену,
- эта меблировка, с ее трогательным уродством, такая обычная и необычная, в
глубине подвалов Оперы приводила в замешательство ум больше, чем все
фантастические события, которые только что имели место.
И в этом опрятном, уютном, старомодном окружении фигура человека в маске
казалась еще более страшной. Он склонился к уху перса и сказал мягко:
- Вы чувствуете себя лучше, дарога? Вы смотрите на мою мебель? Это все,
что осталось от моей несчастной матери.
Он говорил еще что-то, чего перс не мог вспомнить, но одно он помнил
ясно, - и это казалось ему странным, - за все время, что он провел в
старомодной спальне в стиле Луи-Филиппа, Кристина не сказала ни слова. Она
передвигалась бесшумно, как монахиня, которая дала обет молчания, и время от
времени приносила чашечку горячего тонизирующего напитка или чая, которые
Эрик брал у нее и давал персу. Рауль все еще спал.
Наливая немного рома в чашку перса, Эрик кивнул в сторону Рауля, лежащего
на диване:
- Он пришел в себя задолго до того, как мы узнали, будете ли вы жить,
дарога. Теперь он спит. Не надо его будить.
Когда Эрик на короткое время вышел из комнаты, перс поднялся на локте и
увидел белую фигуру Кристины у камина. Он позвал ее и, все еще слабый, опять
упал на подушки. Кристина подошла к нему, положила руку ему на лоб, а затем
отошла. Перс хорошо помнил, что она даже не взглянула на Рауля, который
спокойно спал рядом. Она вернулась и снова села у камина, по-прежнему
молчаливая, как монахиня, давшая обет молчания.
Эрик вернулся с несколькими маленькими пузырьками, которые поставил на
камин. Сев возле перса и пощупав его пульс, он сказал опять тихо, чтобы не
разбудить Рауля:
- Вы оба в безопасности теперь, и скоро я отведу вас наверх, чтобы
угодить моей жене. - Затем он встал и опять ушел без каких-либо объяснений.
Перс взглянул на спокойный профиль Кристины в свете лампы. Она читала
маленькую, с золотым тиснением книгу формата, используемого для религиозных
работ:
"Имитация Христа", например, появляется в таком издании. В ушах перса все
еще звучали слова Эрика - "...чтобы угодить моей жене".
Перс опять позвал Кристину, но, очевидно, она была глубоко поглощена
книгой, потому что не услышала его.
Эрик вернулся и дал персу новую дозу лекарства, посоветовав ничего больше
не говорить "его жене" или кому-либо еще, потому что это опасно для
здоровья.
Перс вспоминал, что видел черную фигуру Эрика и белую фигуру Кристины,
скользящих молча по комнате и склонявшихся над ним и Раулем. Перс все еще
был слаб, и малейший звук - дверь зеркального гардероба скрипела, когда
открывалась, - вызывал у него головную боль. Наконец он тоже заснул.
На этот раз перс проснулся в своей собственной спальне, под присмотром
верного Дариуса, который рассказал, что его нашли прошлой ночью около двери
квартиры, куда он был доставлен неизвестным, позвонившим в дверь и
скрывшимся.
Как только к нему вернулась сила и ясность ума, перс послал Дариуса
осведомиться о Рауле в доме его брата, графа Филиппа. Он узнал, что Рауля
никто не видел и что Филипп мертв. Его тело было найдено на берегу озера под
