разделил его пополам, стал говорить и записывать. - Разговор с Логиновым в
субботу, безусловно, признает. От телохранителей откажется. Скажет, давал
на водку, и все. Жизнь Крошина не по средствам мы не докажем. Этот типчик,
как его?
- Валек, - подсказал Лева.
- Валек, - повторил следователь, - предположим, скажет, что Крошин в
целом не выигрывает. А Крошин ответит, что главные ставки он делает сам, и
никто обратного не докажет. Дальше. Стоит мне задать вопрос о том, где
находился Крошин в то воскресенье с семнадцати до девятнадцати часов, как
он сообразит, в чем дело. Он ответит, что выходил из ложи в ресторан, в
какое время, точно не помнит. Предположим, ты найдешь людей, скорее лишь
одного человека, видевшего Крошина во вторник у конюшен, - продолжал
рассуждать следователь и делал соответствующую запись. - Он данный факт
отрицать не станет. Заявит, что, как любитель конного спорта,
действительно заходил на конюшни полюбоваться на лошадей.
- Билеты тотализатора? - сказал Лева. - Они были обнаружены на трупе,
а приобрел их Крошин. Как эти билеты попали в конюшню?
- Действительно, как? - следователь посмотрел на Леву с искренним
удивлением. - Крошин скажет, что бросил билеты, а они оказались около
трупа. Каким образом?
Лева выпрямился, тихо рассмеялся. Следователь же, наоборот, вздохнул
и продолжал:
- Как я отвечу на этот вопрос в суде? Обвиняемый ничего доказывать не
обязан. Он может сказать, что бросил, обратное мы доказать не можем. Как я
докажу, что это те билеты, что были куплены для Крошина? Сколько именно
билетов для него покупали?
- Группа крови на рукаве пиджака и порез на левой руке Крошина? -
спросил Лева уже без всякой надежды на успех.
- Подобные вопросы и задавать нельзя, - ответил следователь, пожимая
могучими плечами. - Крошин не должен отвечать, почему у нас не сходится
группа крови. Третья группа на пиджаке и третья у него? Так ведь еще у
миллионов людей та же группа. Порезался же Крошин случайно. Доволен,
дружок?
Следователь взял лист, на котором писал, внимательно посмотрел на
него. Только сейчас Лева увидел, что Николай Тимофеевич - пожилой, очень
усталый человек. Широкое лицо его обрюзгло, щеки обвисли, четко проступали
склеротические жилки. И волосы у него не только седые, но редкие,
просвечивает тонкая морщинистая кожа.
- Вот что мы имеем, - после паузы продолжал он. - Крошин разговаривал
с Логиновым накануне убийства, отсутствовал в ложе во время убийства, был
на конюшне во вторник. Эти факты он сразу признает. Все остальное
недоказуемо. С тем, что у нас есть, идти к прокурору, тем более в суд,
даже не смешно. Следовательно, и допросы начинать сейчас преждевременно.
Крошин поймет, что мы на него вышли, и займет круговую оборону, разобьет
нас наголову.
- Что же еще можно предпринять, Николай Тимофеевич? - спросил Лева.
Он был обескуражен проведенным анализом. Проделал такую работу, раскопал
столько новых фактов, оказалось, что почти все они ничего не стоят.
- Честно, Лев Иванович? - следователь смял листок со своими записями,
бросил в корзину. - Если честно, то не знаю. Видно, настала пора. В
голове, словно в старом сарае: дырки, ветер, труха и ничего стоящего.
- Не может так быть. Не должно! - Лева начал расхаживать по кабинету,
как это обычно делал следователь.
- Не должно, дружок, - согласился следователь. - Но, к сожалению,
бывает.
Лева ушел из прокуратуры через час с лишним. Все это время они
строили различные версии, предлагали порой очевидные глупости, говорили,
что называется, в порядке бреда. Не найдя ничего существенного, они решили
продолжить работу по плану, утвержденному ранее. Лева должен был
подготовиться к разговору с Наташей. Видеть эту девицу Леве категорически
не хотелось. В три часа она явится в отделение милиции получать временную
прописку, сейчас только половина второго. Лева заглянул домой.
Здесь последние дни тоже все шло наперекосяк. После встречи с Ниной
отец решил, что Лева должен немедленно, лучше сегодня, жениться. Он так и
заявил о своем решении. Мама одобрительно промолчала. Клава сказала:
кончай, будто кот, шастать по темным углам. Дождешься, что я помру, кто
твоему хулигану сопли вытирать будет? Умные-то вы умные, ответил Лева, да
на минуточку забыли, что Нина взрослый человек да и мне еще подумать
следует. Нина в данном случае не человек, а женщина, отрезал отец. Говори
слова, отбирай паспорт, дари цветы и веди в загс. Наступай, не давай
опомниться. Что ты стоящий мужик, ты потом всю жизнь доказывать будешь.
Лева рассчитывал на поддержку мамы, зря рассчитывал. Она слушала отца,
улыбаясь, видно, одолели ее воспоминания тридцатилетней давности.
Возможно, тогда рецепт отца и годился. Лева представил себе, как, отобрав
у Нины паспорт, он ведет ее в загс, и поежился.
Отец не за красивые глаза носил генеральские погоны, воля и сила у
него были. Он атаковал Леву ежедневно. Последний раз генерал заявил, что
Лева, естественно, не достоин такой девушки, но если он, тряпка, в конце
концов решится, то они, всей семьей, дотянут его до должного уровня. Мама
молчаливо его одобряла Клава ворчала, что плохо себя чувствует, и швыряла
тарелки на стол с явным презрением к нерешительности "пария". Лева
оказался один. Ему все время хотелось увидеть Нину, мысли о ней мешали
сосредоточиться, работа же требовала крайнего напряжения. Он нервничал,
злился, а куда пойдешь, кому пожалуешься? Вчера позвонили из журнала,
интересовались, как продвигается очерк? Лева совсем ошалел, хотел послать
всех к чертовой матери, вспомнил "мамонта" и сказал, что очерк почти
готов.
Сегодня за завтраком отец поинтересовался, где это он шляется до
глубокой ночи? Если он с Ниной, понятно, дело молодое, однако могли бы и
домой заглянуть. И почему от Левы чуть не каждый день сивухой несет? Нина,
как ему помнится, спиртное не жалует. Лева ответил, что при такой
блестящей памяти товарищ генерал, видимо, не забыл, что сын его работает в
уголовном розыске. Я тебя насквозь вижу, сказал генерал. На фронте спирт
давали, так ведь люди на смерть шли. Лева попытался отшутиться, что,
возможно, он тоже ежедневно рискует жизнью. Шутку, которая, между прочим,
была правдой, не приняли, женщины обозвали Леву дураком, а генерал даже
почему-то назвал конъюнктурщиком. На том они утром и расстались.
Воспользовавшись передышкой, он зашел домой перекусить, а если
представится возможность, и наладить отношения. Отец в это время иногда
заезжал пообедать.
Дома никого не было, даже Клавы, Лева забрался в холодильник, взял
вареную курицу, помидор и устроился на кухне. Он с удовольствием выпил бы
кофе, да варить было лень. Преисполненный жалости к себе, он прошелся по
пустой квартире и в своей комнате прилег на тахту. Когда Лева проснулся,
было две минуты четвертого. На его счастье, у дома он сразу поймал такси и
через пять минут уже прогуливался недалеко от отделения милиции.
Наташа растерянно смяла документы, сунула их в сумочку, вышла из
душного, пахнущего масляной краской и свежевымытым полом помещения. Что
теперь делать? Она вновь раскрыла сумочку, начала искать двухкопеечную
монету. А чем поможет Александр? Почему она поверила в его всесильность?
Пожилой капитан в отделении милиции, видимо, плевать хотел на звонки
"ответственных товарищей" и их просьбы. Капитан просмотрел ее документы.
Да, ему звонили, но он, к сожалению, ничего не может сделать. Гражданка
Лихарева больше года нигде не прописана и не работает, является, как
пояснил капитан, лицом без определенного места жительства и занятий. Он
был вежливо сух, этот пожилой капитан. На него не произвели никакого
впечатления ни самая скромная Наташина блузка, ни полное отсутствие
косметики, ни потупленный взгляд. "Можете обжаловать мое решение, - сказал
капитан, - в паспортный стол городского управления. А пока я вынужден
взять у вас подписку о выезде из города в семьдесят два часа".
Наташа, уронив слезу, расписалась на какой-то бумаге. Капитан
пояснил, что, если гражданка Лихарева через трое суток будет находиться в
черте города, у нее возьмут подписку о выезде в двадцать четыре часа.
Нарушение последнего срока влечет за собой наказание до двух лет лишения
свободы. Капитан назвал и соответствующую статью Уголовного кодекса.
Наташа запомнила лишь цифры: семьдесят два часа, двадцать четыре часа и
два года. Они метались у нее в голове, когда девушка вышла из отделения
милиции. Срочно собрать вещи и домой А университет? Что ее ждет дома?
Александр придумает, он все может. Ничего он не может. Во всяком случае,
здесь. Милиция - не ипподром и не ресторан.
Лева шел впереди девушки. Она шла медленно, он еще медленнее.
- Лева! - Наташа догнала его, схватила за руку. - Какое счастье! Это
мне бог вас послал!
Лева-то знал, кто его послал.
- Наташа? - Он взглянул на часы. - По расписанию у вас вторая ванна.
- Не надо, - Наташа всхлипнула. - У меня несчастье, вы должны мне
помочь.
- Я? Вам? Должен? - Лева произнес все слова раздельно.
- Левушка! Милый! Пойдемте куда-нибудь, я вам все объясню.
- Да мне на работу надо, - возмутился Лева. - Простите, Наташа, но я
ванну даже не каждый день принимаю. Душ только, - он развел руками, -
знаете, времени не хватает.
- Злой, злой! - Наташа даже топнула ножкой.
Они стояли посредине тротуара, прохожие уже обращали на них внимание.
Рядом остановилась черная "волга". Генерал-лейтенант Гуров приоткрыл
дверцу и спросил:
- Молодые люди, может, вас подвезти?
Наташа, увидев генеральский мундир, опешила. Лева быстро подошел к
машине.
- Я на работе, отец.
- У тебя это называется работой, - генерал отстранил сына, взглянул
на девушку. - Отсюда и ночные приходы, и коньячный запах по утрам.
- Верно, отец. - Лева подвинулся, загородил собой Наташу, нагнувшись,
обратился к водителю, которого знал уже много лет и неоднократно сражался
с ним в шахматы: - Здесь остановка запрещена, товарищ водитель.
Проезжайте, иначе я отберу у вас права.
Генерал захлопнул дверцу, машина рванула с места.
- Начальство? - спросила Наташа.
- Отец, - ответил Лева.
Наташа посмотрела вдоль улицы, но машина уже скрылась за поворотом.
Боже мой, боже мой, девушка одернула ситцевую блузку. Папа генерал, черная
"волга", сам молодой, красивый. А я? Какой-то Сан Саныч, бега, живу на
нелегальном положении. Через трое суток вообще надо уезжать в Тамбов.
Мысли и переживания девушки настолько явно читались на ее лице, что
Лева отвернулся. Все равно что подглядывать за женщиной, когда она
раздевается. Черт дернул за язык, сказал бы, что начальство.
Они сели под тентом открытого кафе. Лева взял две порции мороженого и
спросил:
- Так что же у вас произошло?
- Вам не понять, - Наташа отвернулась.
- Точно, - быстро согласился Лева. - Слопаю мороженое и бегом на
работу. - Лев разозлился. "Настасья Филипповна из местных". Очень ему
нравилось это выражение.
Наташа растерянно смотрела, как Лева быстро приканчивал свою порцию.
- Эгоист, - наконец сказал она.
- Кто теперь не эгоист? - философски спросил Лева.
- Мне не разрешили прописку, приказали уехать домой, - сказала Наташа
так, словно сообщила о заключении врачей, установивших, что у нее рак.
- Пустяки, - Лева отодвинул пустую вазочку и вновь демонстративно
взглянул на часы, - Александр Александрович устроит. Да и потом ведь -
