произвольность индивидуальных действий, уменьшить, свести на нет все это
разнообразие - потенциальный источник нарушений равновесия. Если
антрополога интересует прежде всего содержание верований, религиозная и
социальная практика, то есть обряды посвящения, тип семейных, половых и
возрастных отношений в данном обществе, то социолог-кибернетик в
значительной мере должен абстрагироваться от содержания тех или иных
ритуалов, заповедей, норм поведения и искать главные черты их структуры,
ибо она составляет систему обратных связей, регуляционную систему,
характеристика которой определяет границы свободы личности наравне с
границами устойчивости общественной системы, рассматриваемой как
динамическое целое.
От подобного анализа можно перейти к оценке, ибо человек благодаря
пластичности своей природы может приспособиться к самым различным
"культурным моделям". Тем не менее мы отвергаем большинство из них, так
как их регуляционная структура вызывает у нас протест, притом протест
самый что ни на есть рациональный, исходящий из вполне объективных
критериев оценки, а не из симпатий, присущих нам как элементам
определенной "культурной модели". Дело в том, что социостаз отнюдь не
требует столь сильно сужать разнообразие действий и мыслей, то есть
свободу личности, как это практиковалось ранее и как это практикуется еще
сейчас. Можно сказать, что большинство регуляционных систем, особенно в
первобытных обществах, отличается значительной избыточностью ограничений.
Но избыток ограничений в семейной, общественной, эротической жизни, в
области нравственности столь же нежелателен, сколь и их недостаток. Для
каждого общества, несомненно, существует некий регуляционный оптимум норм
и заповедей.
Такова в очень кратком изложении одна из проблем, интересующих
социолога-кибернетика. Его наука занимается изучением существовавших в
истории систем и в то же время является теорией создания оптимальных
моделей социостаза (оптимальных с точки зрения условно принятых
параметров). Поскольку число факторов, входящих здесь в игру, очень
велико, невозможно создать какую-либо математическую, "ультимативную"
форму общества. Можно лишь подходить к проблеме методом последовательных
приближений - путем изучения все более сложных моделей. И вот мы снова
возвращаемся к "черным ящикам", но теперь они выступают уже не в роли
будущих "электронных наместников" или сверхчеловеческих мудрецов,
изрекающих приговор судьбам человечества. Теперь они - всего лишь
исследовательский полигон, орудие для нахождения ответов на такие сложные
вопросы, которые без их помощи человеку не решить. Но всякий раз план
действий, равно как и окончательное решение, должны принадлежать человеку.
[ Титульный лист ]
[ Содержание ]
<= Глава четвертая (h) ]
[ Глава четвертая (j) =>
Станислав ЛЕМ
СУММА ТЕХНОЛОГИИ
[ Титульный лист ]
[ Содержание ]
<= Глава четвертая (i) ]
[ Глава четвертая (k) =>
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ИНТЕЛЛЕКТРОНИКА
(j) ВЕРА И ИНФОРМАЦИЯ
На протяжении сотен лет философы стремятся логически обосновать
правомочность индукции, способа мышления, предвосхищающего будущее на
основе прошлого опыта. Ни одному из них это не удалось. И не могло
удастся, поскольку индукция, зародышем которой является уже условный
рефлекс амебы, - это стремление превратить неполную информацию в полную,
Тем самым она нарушает закон теории информации, гласящий, что в
изолированной системе информация может уменьшаться либо оставаться
постоянной, но не возрастать. И все же индукцию - будь то в форме
условного рефлекса (пес "верит", что по звонку получит еду, ибо так бывало
до сих пор, и выражает эту "веру" слюноотделением), будь то в форме
научной гипотезы - практикуют все живые существа, включая человека.
Действовать на основе неполной информации, дополненной "угадыванием" или
"домыслом", является биологической необходимостью.
Поэтому гомеостатические системы проявляют "веру" не вследствие
какой-либо аномалии. Наоборот: каждый гомеостат, или регулятор,
стремящийся удержать свои существенные переменные в определенных границах,
переход за которые грозит его существованию, должен проявлять "веру", то
есть действовать на основе неполной и неточной информации так, словно она
полна и точна.
Всякая деятельность исходит из знаний, содержащих пробелы. При такой
неуверенности можно либо воздержаться от действий, либо действовать с
риском. Первое означало бы прекращение жизненных процессов. "Вера" же
является ожиданием, что произойдет то, на что мы надеемся, что дело
обстоит так, как мы думаем, что мысленная модель адекватна внешней
ситуации. "Веру" могут проявлять лишь сложные гомеостаты, поскольку они
являются системами, активно реагирующими на изменения среды, на что не
способен ни один "мертвый" предмет. Такие предметы ничего не "ожидают" и
не предвосхищают; в гомеостатических системах Природы такое предвосхищение
задолго предшествует мысли. Биологическая эволюция была бы невозможна,
если бы не эта щепотка "веры" в успех нацеленных на будущее реакций,
встроенная в каждую молекулу живого вещества. Можно было бы представить
непрерывный спектр "вер", проявляемых гомеостатами, начиная с
одноклеточных и кончая человеком с его научными теориями и метафизическими
системами. Многократно подтвержденная опытом вера становится все более
правдоподобной и таким образом превращается в знание. Индуктивное
поведение не основано на абсолютной уверенности, тем не менее оно
оправдывает себя, поскольку в значительном числе случаев увенчивается
успехом. Это вытекает из самой сущности мира, из того, что в нем
содержится много различных закономерностей, которые индукция может
вскрыть, хотя результаты индуктивных заключений иногда и оказываются
ошибочными. В таких случаях созданная гомеостатом модель не отвечает
действительности, информация оказывается ложной, ложной является поэтому и
основанная на ней вера (в то, что дело обстоит так-то и так-то).
Вера является переходным состоянием, пока она подвергается
эмпирической проверке. Отделившись от проверки, она превращается в
метафизическую конструкцию. Особенность такой веры в том, что
р_е_а_л_ь_н_ы_е действия используются здесь для достижения
н_е_р_е_а_л_ь_н_о_й цели, то есть либо неосуществимой вообще, либо
осуществимой, но не с помощью данных действий. Достижение реальной цели
можно подтвердить эмпирически, нереальной цели - не иначе как с помощью
умозаключений, увязывающих внутренние или внешние состояния с догматами.
Например, прибегая к опыту, можно проверить, действует машина или нет, но
нельзя проверить, будет ли "спасена" чья-либо душа. Действия, имеющие
целью спасение души (определенный способ поведения, посты, добрые поступки
и т.п.), вполне реальны, однако их цель нереальна (ибо находится в данном
случае "на том свете"). Иногда такая цель находится и "на этом свете" -
например, когда возносятся молитвы о предотвращении стихийного бедствия.
Землетрясение может прекратиться - цель внешне достигнута, но связь между
молитвами и прекращением катаклизма не вытекает из эмпирически познанных
закономерностей Природы, а является продуктом умозаключения, связывающего
состояние молитвы с состоянием земной коры. Вера в таких случаях приводит
к своеобразному злоупотреблению индуктивным методом, ибо результаты
индукции проецируются в "иной мир" (то есть в эмпирическое "никуда") либо
же они должны установить наличие таких связей в Природе, которых в ней не
существует (каждый день вечером, когда я начинаю жарить яичницу, на небе
загораются звезды; вывод, будто существует связь между приготовлением мною
ужина и появлением звезд на небе, представляет собой ошибочную индукцию,
которая вполне может стать предметом веры).
Кибернетика, как и всякая наука, ничего не может сказать о наличии
трансцендентных сущностей или связей. Тем не менее вера в такие сущности и
связи есть явление вполне земное и реальное. Ибо вера - это информация,
иногда правдивая (я верю, что существует центр Солнца, хотя и никогда его
не увижу), иногда ложная; так вот - к чему мы здесь и клоним, - ложная
информация как руководство к действиям в реальном окружении обычно
приводит к неудачам. Однако те же самые ложные сведения могут выполнять
многочисленные важные функции внутри самого гомеостата. Вера может быть
полезна как в психологическом аспекте, будучи источником душевного
равновесия (в этом проявляется полезность всевозможных метафизических
систем), так и в сфере телесных явлений. Определенные приемы, которые
изменяют либо материальное состояние мозга (введение в него вместе с током
крови определенных веществ), либо его функциональное состояние (молитва,
процессы самоуглубления), благоприятствуют возникновению субъективных
состояний, известных всем временам и религиям. Интерпретация этих
состояний сознания остается произвольной, но в рамках той или иной
метафизической системы этот произвол застывает в догму. Говорят, например,
о "сверхсознании", о "космическом сознании", о слиянии личного "я" с
миром, об уничтожении этого же "я", о состоянии благодати. Однако сами эти
состояния с эмпирической точки зрения вполне реальны, ибо они повторимы и
возникают вновь после соответствующего ритуала. Мистический характер этих
состояний исчезает, если применить терминологию психиатрии, но
эмоциональное содержание таких состояний для переживающего их человека
может быть при всем этом ценней всякого другого опыта. Наука не подвергает
сомнению ни существование подобных состояний, ни возможную ценность для
переживающего их субъекта; она лишь считает, что такие переживания вопреки
метафизическим тезисам не составляют актов познания, поскольку познание
означает рост информации о мире, а этого роста здесь нет.
Следует заметить, что мозг как чрезвычайно сложная система может
приходить в состояния, характеризуемые большой или малой вероятностью.
Весьма маловероятные состояния - это такие, когда в результате
комбинаторной работы, опирающейся на уже полученную информацию, мозг
приходит к формулировке утверждений типа "энергия равна квадрату скорости
света, умноженному на массу". Это утверждение можно потом проверить,
вывести из него различные следствия, ведущие в конечном итоге к
астронавтике, к созданию устройств, образующих искусственные
гравитационные поля, и т.п.
"Сверхсознание" также есть результат комбинаторной работы мозга, и
хотя, пережив его, человек может обрести высочайший духовный опыт,
информационная ценность такого состояния равна нулю. Ведь познание есть не
что иное, как увеличение уже освоенной информации. Результат же
мистических состояний - информационно нулевой; это видно из того, что их
"сущность" непередаваема и никак не может обогатить наши знания о мире
(чтобы их можно было применить подобно тому, как это было в предыдущем
примере). Мы сделали это противопоставление не ради торжества атеизма;
наша цель состоит в другом. Для нас важно лишь, что описанным состояниям
сопутствует ощущение какой-то окончательной истины, настолько острое и
всеобъемлющее, что человек потом с презрением или с жалостью глядит на
"эмпириков", кои убого копошатся вокруг ничтожных материальных дел.
