становится, следовательно, автоматизация познавательных методов хотя бы на
библиографическо-издательском уровне.
XIV. Фрагментарная критика конструкторских решений Эволюции может
местами произвести впечатление "пасквиля по невежеству", ибо по сей день
мы не знаем биомеханики органов во всех ее деталях (например, полной
картины неимоверно сложной работы сердца). На пути построения точных
математических моделей биологических структур сделаны только первые шаги;
так, например, Н.Винер и А.Розенблют создали математическую теорию
фибрилляции сердечной мышцы. А ведь критика конструкции, которой мы
хорошенько не понимаем, выглядит необоснованной и преждевременной. И все
же наше весьма неточное знание сложности этих и подобных им эволюционных
решений не может заслонить того факта, что биологическая сложность очень
часто является результатом упорного переноса единожды сформированного
органа от организмов одного типа к другим, образовавшимся позднее.
Конструктору, который поставил бы все будущее космической техники в
зависимость от одних лишь ракетных двигателей на химическом топливе,
пришлось бы впоследствии строить корабли и двигатели ужасающих размеров и
столь же ужасающей сложности. Он мог бы достичь на этом пути несомненных
успехов, однако это был бы скорее показ технологической эквилибристики,
чем наиболее рациональные решения, ведь многие трудности и усложнения
отпали бы при радикальном отказе от идеи химического топлива и переходе к
двигателям другого типа (ядерным, аннигиляционным,
магнитогидродинамическим, ионным или им подобным).
Сложность, возникшую как результат своеобразного консерватизма идеи,
лежащей в основе творческой деятельности, сложность, созданную
"концептуальной инерцией", нежеланием (или невозможностью) скачкообразных
и радикальных изменений, такую сложность мы вправе считать излишней с
точки зрения конструктора, который стремится к наилучшим результатам, не
оглядываясь на предпосылки, кои он не обязан принимать во внимание.
Современному конструктору ракет, подобно Эволюции, приходится преодолевать
возникающие перед ним трудности, прибегая к усложнениям, излишним с точки
зрения технологии будущего (например, ядерной). Однако конструктор
откажется от всех этих усложнений, как только дальнейшее развитие
технологии позволит ему реализовать ядерную, фотонную или другую, не
химическую тягу. В то же время Эволюция по указанным в тексте и понятным
соображениям не может столь же радикальным образом "отбрасывать" какие бы
то ни было решения. В совсем общем плане можно сказать, что от Эволюции
после нескольких миллиардов лет ее существования и деятельности не
приходится ожидать каких-то совсем новых решений, сравнимых по
совершенству с теми, которые она выработала на заре своей деятельности.
Именно это обстоятельство позволяет критиковать конструктивные решения
Эволюции, даже если мы и не понимаем как следует их сложности. Дело просто
в том, что мы считаем эту сложность следствием творческого метода
Эволюции, с которым могут конкурировать другие, более простые и
эффективные методы. И если Эволюция сама не может пустить их в ход, то тем
хуже для нее, но, может быть, тем лучше для человека - конструктора
будущего.
Эта проблема имеет также, помимо строго конструкторского, совершенно
иной аспект, которого в тексте я почти не касаюсь. Человек (это, по
существу, как бы продолжение сделанного выше замечания) не знает сам себя
подробно - ни в биологическом плане, ни в психическом. Несомненно, в
известной мере справедливо высказывание (ставшее названием книги
А.Каррела) "человек - существо неизвестное" (разумеется, самому себе).
Загадочные и невыясненные противоречия скрывает в себе не только его тело
как "биологическая машина", но и его ум. Так вот, позволительно спросить,
допустимо ли вообще всерьез рассматривать возможность преобразования
"естественной модели Homo sapiens", не познав детально ее действительного
строения и ценности. Не могут ли процедуры, производимые с наследственной
плазмой (а это только скромный, первый по порядку пример), вместе с
ликвидацией неких вредных генотипических признаков ликвидировать и
какие-то потенциально ценные признаки, о которых мы ничего не знаем?
Это была бы повторная "биолого-конструкторская" постановка темы,
которая (несколько более традиционно) ставится в спорах евгеников с их
противниками. Не избавит ли нас, например, ликвидация эпилепсии от
эпилептиков сообща с Достоевскими?
Поразительно, насколько абстрактно ведутся подобные споры. Всякое
действие вообще, как об этом сказано в нашей книге (а мы, естественно, не
претендуем на авторство по поводу этого "открытия"), опирается на неполное
знание, ибо такова сущность мира, в котором мы живем. Поэтому, если бы мы
стали ждать с "реконструкцией вида" до "полного" его познания, нам
пришлось бы ожидать целую вечность. Частичная непредсказуемость
результатов, то есть потенциальная неполноценность всякого действия,
полностью дискредитировала его в глазах некоторых философов и послужила
основой для высказываемого ими тезиса о "превосходстве бездействия над
действием". Этот очень древний мотив можно проследить от Чжуанцзы 5 через
все континенты и столетия. Однако подобная критика и апофеоз "бездействия"
возможны, между прочим, благодаря тому, что все-таки на протяжении сотен
тысячелетий производились особые действия, в результате чего возникла
цивилизация, а вместе с нею речь и письменность, без которых было бы
вообще невозможно формулировать какие бы то ни было суждения и мысли.
Философ-апологет крайнего консерватизма (бездействия в биологической,
например, или в технологической сфере) подобен сыну миллионера, который,
освобожденный отцовским богатством от заботы о добывании средств к
существованию, критикует владение богатством. Будь он последовательным, он
должен был бы отречься от богатства. Противник "биоконструирования" не
может в свою очередь ограничиться оппозицией по отношению к "планам
реконструкции" человека, а обязан, отказавшись от всех достижений
цивилизации, от медицины, техники и т. д., отправиться на четвереньках в
лес. Ведь против всех решений и методов, которые он не критикует, которым
он не противится (как, например, методы врачебной терапии), некогда
боролись с позиций, довольно близких к его теперешней. И лишь течение
времени наряду с эффективностью этих решений и методов привело к тому, что
они вошли в сумму достижений цивилизации и теперь ни у кого уже не
вызывают сопротивления.
Ни здесь, ни в каком-нибудь другом месте мы отнюдь не намерены
заниматься апологией "революционных реконструкций". Мы считаем попросту,
что всякие споры с историей беспредметны. Если бы человек мог
контролировать и сознательно регулировать развитие своей цивилизации
значительно раньше, то она, возможно, была бы более совершенной, менее
парадоксальной и более эффективной, чем существующая. Но именно это как
раз и не было возможным, поскольку, творя и развивая цивилизацию, человек
в то же время моделировал и самого себя как общественно мыслящее существо.
Противник биоконструирования мог бы сказать, что неповторимое
существование индивидуума бесценно, и поэтому непозволительно нам,
невеждам, манипулировать с генотипами, устранять одни признаки,
признаваемые вредными, вводить другие и т.д. Да соизволит он, однако,
заметить, что его доводы доказуемы лишь в мире, столь же несуществующем,
сколь и похожем на наш. Ибо в нашем атмосфера Земли, когда к этому
приводила глобальная политическая ситуация, на протяжении десятков лет
отравлялась радиоактивными осадками. Большинство видных генетиков и
биологов подчеркивало, что это должно повлечь за собой в грядущих
поколениях весьма многочисленные мутации и что тем самым каждый
экспериментальный атомный взрыв означает определенное количество
генетических деформаций, заболеваний и преждевременных смертей, вызванных
новообразованиями, лейкозами и т.п. К тому же эти взрывы должны были
служить лишь увеличению ядерного потенциала заинтересованных сторон.
Жертвы этой политики, которую по сей день продолжают некоторые
государства, называющие себя цивилизованными, будут исчисляться по меньшей
мере тысячами (а скорее всего, десятками тысяч). Вот в каком мире мы живем
и в каком рассматриваем проблемы биоконструирования. Нельзя считать, будто
все, что является результатом глобального регуляционного недомогания, не
отягощает нашей совести и нашего "цивилизационного баланса" и что,
несмотря на такое положение вещей в областях, полностью контролируемых
нами, мы должны поступать с совершенной прозорливостью (которая ведет нас
прямо к абсолютному бездействию).
Человек выступает как "таинственное" существо, только если приписать
ему какого-то "автора", то есть индивидуального творца. В этом случае
многочисленные биологические и технические противоречия человеческой
природы заставляют задуматься о тайных и непонятных для нас мотивах нашего
"создателя". Если же признать, что мы возникли в результате проб и ошибок
эволюции, длившихся миллионы лет, то "таинственность" сводится просто к
каталогу решений, которые можно было реализовать в данных
эволюционно-исторических условиях. И тогда мы можем приступить к
рассмотрению того, каким же образом надлежит перестроить процессы
самоорганизации с целью устранить все то, что причиняет нашему виду
страдания.
Все это, разумеется, не означает, будто мы сравниваем таким образом
человека с каким-то материальным предметом, подлежащим конструированию,
или с каким-то техническим продуктом, подлежащим усовершенствованию.
Атмосфера моральной ответственности не должна покидать сферу
биоконструирования. Да, эта область связана с огромным риском, хотя, быть
может, и с не меньшими надеждами. Ведь если человек навлекал на себя в
прошедшие столетия (да и не только в прошедшие) так много страданий и мук
в результате неконтролируемых цивилизационно-общественных действий, то
самое время идти на риск сознательно и с чувством полной ответственности,
едва лишь позволит это сделать совокупность накопленных знаний, хотя эти
знания и будут неполными.
XV. Рассмотренная в тексте "антистатистическая позиция" конструктора
ныне, по существу, уже устарела. Надежность устройств нельзя рассматривать
независимо от статистических методов. К этому с неизбежностью привел
технологический прогресс, при котором серийное (массовое) производство
сопровождается ростом сложности изготовляемых устройств. Если каждый
элемент системы, состоящей из 500 элементов, надежен на 99%, то система в
целом надежна всего лишь на 1% в предположении, что все элементы жизненно
важны (для функционирования системы). Максимально достижимая надежность
пропорциональна квадрату числа элементов, в результате чего получение
надежного продукта невозможно, особенно когда он представляет собой
систему высокой сложности. Системы, "подключенные" к человеку как к
регулятору (самолет, автомобиль), менее чувствительны к повреждениям,
поскольку пластическое поведение человека часто позволяет компенсировать
нарушение функций. В то же время в "безлюдной" системе, такой, как
межконтинентальная ракета или какая-то автоматическая система вообще
(скажем, цифровая машина), не может быть и речи о подобной пластичности.
