ничьи останки, ибо то, что с самого начала мертво, умереть не может. Даже не
прикоснувшись к телу, навзничь раскинувшемуся у моих ног, я понял, что это
скорее манекен, чем робот, ибо его широко разваленное туловище было
совершенно пусто. Там был только песок и несколько каменных обломков. Я
осторожно потянул его за руку. Он был удивительно легкий, словно из
пеностирола, черный как уголь, без головы - его голову я заметил тут же у
стены. Она стояла на обрубке шеи и смотрела на меня тремя пустыми
глазницами. Я, конечно, удивился, почему тремя, а не двумя. Третий глаз в
виде округлой ямки находился пониже лба, там, где у человека основание
носовой кости; но у этого странного манекена, по-видимому, никогда не было
носа, что в общем понятно, ведь на Луне он совершенно ни к чему. Остальные
манекены тоже были только приблизительно человекообразны. Хотя взрыв сильно
деформировал их, сразу было видно, что их строение и до того было отдаленным
подобием, а не точной копией человеческой анатомии. У них были слишком
длинные ноги, почти в полтора раза длиннее туловища, слишком тонкие руки,
которые, кроме того, были прикреплены не к плечам, но странным образом: одна
к груди, другая к спине. Так, видимо, было задумано, ибо взрыв, ударная
волна и обвал могли, конечно, перекрутить конечности одному из них, но не
всем же одинаковым образом. Кто знает, одна рука спереди, а другая сзади в
каких-то условиях могли оказаться удобнее. Присев на корточки напротив
резкого солнечного пятна, в темноте, рядом с тремя трупами, я вдруг обратил
внимание на то, что не слышу ничего, кроме быстрого стрекота счетчика
радиоактивности, а значит, уже несколько минут до меня не доходит голос
Вивича. Последний раз я ответил ему с вершины дюны, возвышающейся над
руинами, ничего не сообщив о своем открытии, потому что сначала хотел
убедиться, что не ошибся. Я вызвал базу, но в наушниках все так же быстро,
тревожно стрекотал мой "гейгер". Радиоактивное заражение было значительным,
но я не стал тратить время на его замеры; теледублю оно не могло повредить,
хотя я подумал, что радиосвязь мне отрезал, наверное, ионизированный газ,
все еще выделяемый разрушенным каменным селением, а значит, в любую минуту я
мог потерять связь с кораблем. Меня это страшно испугало, почудилось, что я
останусь здесь навсегда, это было глупо, ведь если бы связь прервалась, то
среди руин остался бы только теледубль, а я очнулся на борту. Но пока я не
ощущал ни малейших признаков того, что теледубль отказывается мне
подчиняться. Мой корабль, видимо, висел прямо над поселком - ведь он
обращался по стационарной орбите, находясь постоянно в зените надо мной.
Никто, конечно, не мог предвидеть ни такого открытия, ни такой ситуации, но
позиция в зените оптимальна при маневрировании теледубля, потому что
расстояние от управляющего человека тогда минимально, а следовательно,
минимально и запаздывание реакции. На Луне нет атмосферы, а сгущение
ионизированного газа - возможно, в результате испарения минералов после
взрыва - было не слишком большим. Нарушило ли оно также связь базы с
микро-пами, я не знал, да и не до того мне было; прежде всего хотелось
узнать, что именно здесь произошло, а уже потом разбираться, почему и зачем.
Пятясь, я выволок через брешь в стене самые крупные останки - того, что был
с головой. Я называю их трупами, хотя это вовсе не так - трудно отделаться
от первого впечатления.
Радиосвязь не восстановилась и снаружи, но я все-таки решил прежде
всего исследовать беднягу, который, хотя никогда и не жил, но вызывал
жалость всем своим видом. Ростом он был около трех метров или чуть меньше,
худой, с сильно удлиненной головой, трехглазый, но без признаков носа и рта;
длинная шея, ухватистые руки, однако пальцы невозможно было сосчитать,
потому что материал, из которого он был изготовлен, оплавился сильнее всего
там, где конечности становились тоньше. Все его тело покрывала смолистая
корка. Жарковато им здесь пришлось,- подумал я, и тут меня осенило - это
мог быть поселок наподобие тех, что когда-то строили на Земле, чтобы
исследовать результаты ядерных взрывов в Неваде и в других местах: с домами,
садиками, магазинами, улицами, и только людей заменяли в них животные -
овцы, козы, а также свиньи, у которых безволосая кожа, как у людей, и потому
они так же реагируют на термический удар, получая ожоги. Возможно, здесь
происходило что-то подобное? Если бы я знал мощность ядерного заряда,
который разрушил это селение и вбил его в грунт, я мог бы по интенсивности
остаточного излучения установить, как давно произошел взрыв; а по составу
изотопов физикам и теперь удалось бы это определить. На всякий случай я
насыпал в накаленный карман горсть мелкого щебня - и снова со злостью
вспомнил, что не вернусь на борт корабля. Определить время взрыва было все
же необходимо, хотя бы приблизительно. Я решил выйти из зараженной зоны и
связаться с базой, чтобы передать сведения и дать задание физикам. Пусть
сами додумываются, как провести анализ проб, которые я взял. Не вполне
понимая зачем, я поднял несчастного покойника, без груда закинул его себе на
спину - он весил каких-нибудь восемь-девять килограммов - и начал довольно
сложное тактическое отступление. Длинные ноги манекена волочились по грунту,
цеплялись за камни, и приходилось идти очень медленно, чтобы не рухнуть
вместе с ним. Склон был не слишком крутой, но я не мог разобраться, идти ли
мне по скользкой застывшей глазури или по щебню, который проседал и начинал
съезжать вместе со мной при каждом шаге. Из-за этих мучений я потерял
направление и вышел не на дюну, с которой спустился перед тем, а на четверть
мили западнее и очутился среди больших округлых глыб, похожих на
камни-монолиты, которые земные геологи называют "свидетелями". Положив на
плоский грунт свою ношу, я сел отдышаться, прежде чем вызвать Вивича. Я
осмотрелся в поисках микропов, но нигде не было и следа их искрящейся тучки,
никаких голосов я тоже не слышал, хотя теперь уже они должны были до меня
доходить. Тикание датчика в шлеме стало таким редким, словно на мембрану
падали поодиночке зернышки песка. Услышав какой-то неразборчивый голос, я
подумал, что это база, и, вслушавшись, оцепенел. Из хриплого бормотания до
меня дошли сначала два слова: "Братец родимый... родимый братец...". Минута
тишины и снова: "Братец родимый... родимый братец...".
"Кто говорит?" - хотел я крикнуть, но не отважился. Я сидел
скорчившись, чувствуя, как пот выступает у меня на лбу, а этот чужой голос
заполнял шлем. "Подойди, братец родимый, родимый братец, подойди ко мне.
Приблизься без опасения. Я не хочу ничего плохого, братец родимый,
приблизься. Не бойся, я не хочу сражаться. Мы должны побрататься. Это
правда, братец родимый. Помоги мне. Я тебе тоже помогу, братец родимый".
Что-то щелкнуло, и тот же голос, но совершенно другим тоном, рычащим,
коротко, резко произнес: "Брось оружие! Брось оружие! Брось оружие! Бросай
оружие, или я тебя сожгу! Не пытайся бежать! Повернись спиной! Подними руки!
Обе руки! Так! Обе руки на затылок! Стой и не двигайся! Не двигайся! Не
двигайся!"
Снова что-то треснуло, и вернулся первый голос, тот же самый, но
заикающийся, слабый: "Братец родимый!.. Подойди. Мы должны побрататься!
Помоги мне. Мы не будем сражаться". Я уже не сомневался - разговаривал
труп. Он лежал так, как я его бросил, похожий на раздавленного паука, с
разодранным брюхом и переплетенными конечностями, уставившись пустыми
глазницами прямо на Солнце и не двигаясь, но что-то внутри него все говорило
и говорило. Песенка на два такта. На две мелодии. Сначала о братце родимом,
а потом - хриплые приказы. Это его программа,- подумал я. И ничего больше.
Манекен или робот, сначала он должен был подманить человека, солдата, а
потом взять его в плен или убить. Двигаться он уже не мог, и только скребся
в нем этот недопаленный обрывок программы, как заигранная пластинка. Но
все-таки почему по радио? Если бы он был предназначен для войны на Земле, то
говорил бы напрямую, голосом. Я не понимал, зачем ему радио. Ведь на Луне не
могло быть никаких живых солдат, а робота так не приманишь. Мне это
показалось бессмысленным и нескладным. Я смотрел на его почерневший череп,
на перекрученные и опаленные руки, с оплавленными в сосульки пальцами, на
разверстое туловище - уже без невольного сочувствия, как минуту назад.
Скорее уже с неприязнью, а не только с отвращением, хотя в чем он был
виноват? Так уж его запрограммировали. Можно ли предъявлять моральные
претензии к программе, запечатленной в электрических контурах? Когда он
снова начал плести свое "братец родимый", я отозвался, но он не слышал меня.
Во всяком случае, ничем этого не обнаружил. Я встал, и, когда моя тень упала
ему на голову, голос оборвался на полуслове. Я отступил на шаг, и он снова
заговорил. Значит, его привело в действие Солнце. Убедившись в этом, я
задумался, что делать дальше. От этого манекена-ловушки толку было мало.
Слишком примитивно было такое "боевое устройство". Пожалуй, и лунные
оружейники считали эти длинноногие существа ненужным старьем, если
употребили их для опробования результатов ядерного удара. Чтобы он не дурил
мне голову своей трупной песенкой - а честно говоря, сам не знаю, не
поручусь, что лишь из-за этого,- я собрал лежавшие по соседству крупные
обломки и забросал ими сначала его голову, а потом и туловище, словно хотел
устроить ему погребение. В наступившей тишине я услышал тонкое попискивание.
Сперва я подумал, что это все еще он, и начал озираться в поисках новых
камней, но тут различил знаки морзянки. ТИХИЙ ВНИМАНИЕ-ТИХИЙ
ГОВО-РИТБАЗА-АВАРИЯ СПУТНИКА АВАРИЯ-ЗВУК СЕЙЧАСБУДЕТ ЖДИ ТИХИЙ.
Значит, отказал спутник, один из тех, троянских, которые поддерживали
связь между нами. Исправят они его, как бы не так,- подумал я ехидно.
Ответить им я не мог. В последний раз взглянул я на опаленные останки, на
белеющие на солнце руины строений на склоне противоположной дюны, обвел
глазами черное небо, напрасно стараясь увидеть микропов, и наугад двинулся к
огромной выпуклой каменной складке, которая выныривала из песков, словно
серая туша колоссального кита. Я шел прямо на черную, как смола, расселину в
этой скале, похожую на вход в пещеру. И тут зажмурился. Там кто-то стоял.
Фигура почти человеческая. Низкая, плечистая, в серо-зеленом скафандре. Я
сразу же поднял руку, решив, что это снова мое отражение, а цвет скафандра
меняется в полосе тени, но тот не шевелился. Я остановился в
нерешительности. То ли на меня повеяло страхом, то ли это было предчувствие.
Но не за тем я был здесь, чтобы сразу бежать, да и куда, собственно? И я
пошел вперед. Он выглядел в точности как коренастый человек. - Алло,-
услышал я его голос.- Алло, ты слышишь меня? - Слышу,- ответил я без
особой охоты. - Иди сюда, иди... у меня тоже есть радио! Это звучало
довольно-таки по-идиотски, но я пошел к нему. Что-то военное было в покрое
его скафандра. На груди скрещивались блестящие металлические полосы. В руках
у него ничего не было. И то хорошо, подумал я, но шел все медленнее. Он шел
ко мне, воздев руки в непосредственном, радушном приветственном жесте,
словно встретил старого знакомого.
- Здравствуй, здравствуй! Дай тебе бог здоровья... как хорошо, что ты
наконец пришел! Потолкуем, я с тобой, ты со мной... Пораскинем мозгами -
как мир на свете учинить... как тебе живется и как мне... Он говорил это
