научить правый мозг говорить, к тому же свободно. Ставка настолько высока,
что они затратят на такое обучение больше усилий, чем все специалисты до сих
пор. - Что-то все-таки делать надо,- пробурчал Тарантога. Хоус встал. -
Разумеется, но необязательно нынче же - здесь и теперь.
Господин Тихий может провести у меня несколько месяцев, если захочет.
Быть может, за это время что-нибудь выяснится.
Слишком поздно я понял, что доктор Хоус был, к сожалению, прав.
Решив, что никто не поможет мне лучше, чем я сам, я записал все
случившееся со мной, надиктовал это на диктофон. записки сжег, а теперь
закопаю и диктофон вместе с кассетами в герметичной банке - под кактусом,
на котором я встретил улитку. Я говорю сейчас в диктофон, чтобы использовать
остаток ленты. Кажется, выражение "встретил улитку" не слишком удачно, хотя
почему - не знаю. Ведь можно встретить корову, обезьяну, слона, а улитку -
вряд ли. Или тут дело в том, что встреченным можно считать лишь существо,
которое может тебя заметить? Пожалуй, нет. Не уверен, что улитка меня
заметила, хотя рожки у нее были вытянуты. Или все дело в размерах? Никто не
скажет "я встретил пчелу". Но можно встретить даже очень маленького ребенка.
И зачем это я трачу ленту на такие глупости? Банку я закопаю, а записки буду
вести при помощи шифра. Правое полушарие буду называть не иначе как "Оно",
или просто назову его "ИЯ". Вроде неплохо, ведь "ИЯ" -- это И Я) Я и Я,
хотя, может быть, это окажется не слишком понятно. Но лента кончается. Пора
за лопату.
8 июля. Жара страшная. Все ходят в пижамах, а то и в плавках. Я
тоже. Через Грамера познакомился с двумя другими миллионерами, Струманом и
Паддерхорном. Оба меланхолики. Струману под шестьдесят, лицо обрюзгшее,
живот большой, ноги кривые, говорит шепотом. Можно подумать, что он хочет
открыть невесть какую тайну. Утверждает, будто пытаться вылечить его -
безнадежно. В последнее время его депрессия обострилась, а все потому, что
он забыл причину своих ужасных переживаний. У него три дочери. Все замужем,
занимаются свингингом, разные типы снимают это на пленку, которую ему
приходилось выкупать за немалые деньги, чтобы снимки не напечатали в
"Хастлере". Чтобы ему помочь, я спросил, не этим ли он озабочен, но
оказалось. что нет, к этому он уже привык. Впрочем, он признан невменяемым,
и хоть бы даже они занимались свингингом в зоопарке - это уже заботы
опекунов. На кой черт я это записываю, не знаю. Голый миллионер - фигура
невероятно неинтересная. Паддерхорн не говорит вообще ничего. Кажется, он
слился экономически с каким-то японцем и прогадал. Удручающее общество. Но
Гагерстайн, пожалуй, еще хуже. Без причины смеется и пускает слюни. Говорят,
эксгибиционист. Надо держаться подальше от этих мерзких людишек. Доктор Хоус
сказал, что завтра приедет человек, которому я могу доверять как ему самому.
Он представится начинающим врачом-практикантом, но на самом деле это
этнолог, который пишет исследование о миллионерах с точки зрения социальной
динамики малых групп или что-то в этом роде.
9 июля.
После отъезда Тарантоги я остался один с Хоусом, его ассистентом и
миллионерами, вяло передвигающимися по парку. Хоус сказал мне с глазу на
глаз, что предпочитает больше не исследовать степень моей латерализации,
ведь того, чего никто не знает, никто не может украсть. Ассистент - и в
самом деле молодой этнолог. Он открылся мне под страшным секретом, когда
узнал, что я не богач. Он вея полевые исследования, хочет написать об
обычаях и духовной жизни миллионеров так, как исследуют верования
первобытных племен. Хоус знает, что молодой человек не имеет ничего общего с
медициной,и, должно быть, поэтому взял его под свою опеку. С этнологом я
вечерами вел долгие беседы - в малой лаборатории, за бутылкой "Тичерс
виски". Рюмками нам служили пробирки. Кроме Аделаиды, я познакомился еще с
несколькими крезами. В жизни не был я в такой скучной компании. Этнолог со
мною согласен. Это его угнетает - он начинает догадываться, что собранных
материалов не хватит на монографию.
- Знаете что,- однажды сказал я, чтобы ему помочь,- возьмите и
накатайте сравнительно-исторический трактат: "Богачи прежде и теперь".
Государственное меценатство или же меценатство крупных благотворительных
фондов - явление совсем недавнее. Но уже в Древнем Риме были частные
меценаты. Покровители искусства. Ну, музы, и все такое. Да и позже разные
богачи и князья обеспечивали людям искусства - артистам, художникам,
скульпторам - неплохую жизнь. Как видно, они этим интересовались, хотя
нигде не учились. Зато вот эти,- я показал большим пальцем назад, в окно,
выходившее в ночной парк,- не интересуются ничем, кроме акций и чеков.
Думаю, я не покажусь нескромным, если скажу, что я довольно-таки известен. Я
получаю массу откликов на свои книги о путешествиях, но среди миллионов
читателей не нашлось ни одного миллионера. Почему? Больше всего их, кажется,
у вас в Техасе. Здесь таких трое. Они скучны даже в свихнувшемся состоянии.
Откуда это берется? Латифундии не оглупляли. Что же их оглупляет? Биржа?
Капитал? Каким образом?
- Нет, тут дело не в этом. Те бывали, скажем, верующими, Хотели иметь
заслуги перед Господом Богом. Умерщвление плоти не привлекало их. Другое
дело - построить собор, заплатить художникам, пусть изобразят нам "Тайную
вечерю" или "Моисея", воздвигнут что-нибудь этакое с куполом, который
переплюнет все остальные. В этом они видели свой интерес, господин Тихий,
только видели они его там,- он указал на потолок, то есть на небо.-
А раз уж одни меценатствовали, другие тянулись за ними. Это считалось
хорошим тоном. Князь, дож или магнат окружали себя садовниками, кучерами,
виршеплетами, художниками. У Луи XV имелся Буше, чтобы было кому
портретировать голых дам. Буше - это, положим, третий класс, но что-то
после него осталось, да и после других художников тоже, а после тех кучеров
и садовников ничего.
- После садовников остался Версаль.
- Вот видите. А после кучера - разве что кнут. Они ничего в этом не
смыслили, вот что я вам скажу, но видели в этом свой интерес. Теперь, в
эпоху специализации, это ничего бы им не дало... что с вами? Сердце
прихватило? - Нет. Кажется, меня обокрали.
Я и в самом деле держался за сердце, обнаружив, что внутренний карман
моей куртки пуст.
- Это невозможно. Здесь нет клептоманов. Вы, должно быть, оставили
бумажник у себя в комнате.
- Нет. Когда я вошел, он был еще тут. Я как раз хотел показать вам
свою фотографию с бородой и даже нащупал бумажник в кармане, но не вынул.
- Не может быть. Ведь мы здесь одни, а я к вам даже не приближался...
Смутная догадка мелькнула у меня в голове. - Вспомните, пожалуйста,
возможно точнее, что я делал после того, как мы вошли сюда.
- Вы сразу сели, а я достал бутылку из шкафчика. О чем мы тогда
говорили? Ага, о Грамере. Вы рассказали об этой улитке, но я искал пробирки
и не видел, что вы делаете. Когда я повернулся к вам, вы сидели... нет, вы
стояли. Рядом с тахистоскопом. Вот здесь. Вы заглядывали за перегородку,
потом я подал вам виски... Ну да. Мы выпили, и вы вернулись на свое место.
Я встал и осмотрел аппарат. С одной стороны - стул перед пультом
управления, черная стенка с окулярами, за ней боковые лампы, экран и плоский
ящик проектора. Я поискал тумблер. Пустой экран засветился. Заглянул за
перегородку. Внутри все было выложено оксидированными плитками. Между
передней стенкой и черной облицовкой зияла щель - не шире бювара. Я
попытался просунуть туда руку, но щель была слишком узкой.
- Есть тут какие-нибудь щипцы? - спросил я.- Как можно более длинные
и плоские...
- Не знаю. Скорее всего, нет. Правда, есть зонд. Подойдет? - Давайте.
Зонд был стальной, гибкий, можно было гнуть его как угодно. Я согнул
его крюком, опустил в щель и нащупал там что-то мягкое. После нескольких
неудачных попыток показался черный кожаный угол. Мне понадобилась вторая
рука, чтобы за него ухватиться, но она упиралась. Я позвал практиканта. Он
мне помог. Это был мой бумажник.
- Это она,- сказал я, подняв левую руку. - Но как? Вы ничего не
заметили? А главное - зачем? - Нет. Не заметил, хотя проделать это было
непросто. Карман у меня слева. Ловко, незаметно, словно карманный вор. Но
это как раз и есть специальность правого полушария. Координация движений, во
всех играх, в спорте. Зачем? Можно только догадываться. Ведь мыслит оно не
вербально, логически, а немного по-детски. Наверное, оно хотело, чтобы я
потерял имя. Тот, у кого нет никаких документов, не имеет и имени для тех,
кто его не знает.
- А-а... чтобы вы, значит, исчезли? Но это же магия. Магическое
мышление.
- Что-то в таком роде. Но это нехорошо. - Почему? Оно хочет помочь
вам, как умеет. И неудивительно, ведь в конце концов оно - это тоже вы.
Только как бы отдельный. Обособившийся.
- Нехорошо потому, что если оно хочет помочь мне, значит, как-то все
же ориентируется в ситуации и понимает: что-то мне угрожает. Бумажник - это
пустяк, но в следующий раз оно может оказать мне медвежью услугу...
Вечером ко мне заглянул Хоус. Я сидел в постели, уже раздевшись ко сну,
в пижаме, и разглядывал левую ногу. Пониже колена красовался здоровенный
синяк. - Как вы себя чувствуете? - Хорошо, но... Я рассказал ему о
бумажнике.
- Любопытно. Вы действительно ничего не заметили? Я опустил глаза,
опять увидел этот синяк и вдруг вспомнил мгновенную боль и то, что ее
вызвало. Когда я заглянул за перегородку тахистоскопа, то левой ногой,
пониже колена, ударился обо что-то твердое. Было довольно больно, но я не
обратил на это внимания. Отсюда, скорее всего, и синяк.
- Необычайно поучительно,- заметил Хоус.- Левая рука не может
выполнять сложных движений так, чтобы мышечное напряжение не передавалось
правой стороне тела. Поэтому ей надо было отвлечь ваше внимание. - Вот
этим? - я показал на синяк.
- Ну да. Сотрудничество левой ноги и руки. Почувствовав боль, вы
какой-то момент не чувствовали ничего другого. Этого было достаточно. - И
часто это случается? - Нет, чрезвычайно редко.
- А если бы кто-нибудь решил всерьез за меня взяться, он тоже смог бы
это проделывать? Скажем, колоть меня с правой стороны, чтобы отвлечь от
левой, допрашиваемой с пристрастием?..
- Специалист поступил бы иначе. Сначала укол амитала в левую шейную
артерию- carotis. Левый мозг тогда засыпает, а бодрствует только правый.
Это длится несколько минут. - И этого хватит?
- Если не хватит, введут в артерию маленькую канюлю начнут подавать
амитал по капле. В конце концов засыпает и правое полушарие, потому что
мозговые артерии соединены между собой так называемыми коллатералями. Потом
надо выждать какое-то время, и можно начинать снова. Я опустил штанину
пижамы и встал. - Не знаю, надолго ли у меня еще хватит терпения торчать
тут, ожидая у моря погоды. Все-таки лучше знать что-то, чем ничего.
Возьмитесь за меня всерьез, доктор.
- А почему бы вам не взяться за себя самому? Ведь вы уже умеете
понемногу объясняться с левой рукой. Это вам что-нибудь дало? - Мало что.
- Отказывается отвечать на вопросы?
- Нет, скорее отвечает невразумительно. Я знаю одно: она помнит иначе,
чем я. Пожалуй, целыми образами, целыми сценами. Когда я пытаюсь выразить
это словами, знаками, получаются головоломки. Наверно, следовало бы все это
записать каким-нибудь образом и попробовать расшифровать как стенограмму.
