раскаленных проводах родилась настоящая преисподняя! Планета была сырая,
для роботов в высшей степени нездоровая, они, конечно, ржавели целыми
толпами; должно быть, чем дальше, тем больше недоставало запасных частей,
роботы выходили из строя, один за другим отправлялись на пригородное
кладбище, и только ветер отбивал похоронный звон листами ржавеющей стали.
Тогда-то, видя, как редеют его ряды, поняв, что его владычество под
угрозой, Калькулятор решился на гениальный трюк. Из врагов, из посылаемых
ему на погибель шпионов он стал вербовать свое собственное войско,
собственных агентов, собственный народ! Никто из них не мог ему изменить -
никто не отваживался сойтись поближе с другими, считая их роботами, а если
бы и проведал о ком-нибудь правду, все равно побоялся бы, что тот его
сразу же выдаст, как это сделал человек, застигнутый мною в кустарнике.
Калькулятор не просто обезвреживал врагов, но каждого делал бойцом за свое
дело; вынуждая перевербованного выдавать других засылаемых на планету
людей, он лишний раз доказывал свое дьявольское коварство: кто же мог
лучше опознать человека, если не сами люди, знавшие все секреты Второго
Отдела?!
Разоблаченный, внесенный в реестры, принявший присягу человек
чувствовал себя одиноким и, пожалуй, боялся себе подобных даже больше, чем
роботов, ведь не каждый робот был на службе у тайной полиции, а люди - все
до единого. Вот так электрический монстр держал нас в порабощении, угрожая
всем - всеми; ведь это мои товарищи по несчастью разнесли мою ракету в
куски, а еще раньше (мне сказал об этом один из алебардистов) - и тысячи
других ракет.
"Ад, исчадие ада!" - думал я, дрожа от бешенства. И мало того, что он
вынуждал к измене, а Отдел присылал все новых и новых людей к его же
пользе, - но вдобавок их облачали в самые лучшие, самые качественные,
нержавеющие доспехи! Оставался ли еще хоть один робот в этих закованных в
сталь отрядах? В этом я сильно сомневался. Теперь мне стало понятно
усердие, с которым они преследовали своих. Этим неофитам бесподобчества,
навербованным из людей, приходилось быть больше роботами, чем настоящие
роботы. Отсюда та жгучая ненависть, которой пылал ко мне адвокат; отсюда
же - подлая попытка выдать меня, предпринятая человеком, которому я
открылся. Какой демонизм проводов и катушек, какая электростратегия!
Разглашение тайны ни к чему бы не привело; по приказу Калькулятора
меня, конечно, засадили бы в подземелье - слишком давно покорность вошла в
привычку, слишком долго изображали они послушание и преданность
электрифицированному Вельзевулу; они и говорить-то по-своему разучились!
Что делать? Пробраться во дворец? Безумие. Но что мне еще оставалось?
Невероятно: вот город, окруженный кладбищами, на которых покоится
обращенное в ржавчину воинство Калькулятора, а он владычествует по-
прежнему, могущественный как никогда, совершенно уверенный в себе, ведь
Земля шлет ему все новые пополнения - чертовщина, и только! Чем дольше я
размышлял, тем лучше понимал, что даже это открытие, которое, несомненно,
уже не однажды было сделано до меня, ничуть не меняет моего положения. В
одиночку я ничего не добьюсь, надо кому-то довериться, кому-то открыться -
но тогда меня бы немедленно предали; предатель, понятно, рассчитывал на
продвиженье по службе, на особые милости ужасной машины. "Клянусь святым
Электрицием, - думал я, - истинно, это гений..." И, думая так, замечал,
что и сам уже слегка архаизирую речь, что и мне передается эта зараза, что
естественной мне начинает казаться внешность этих железных чурбанов, а
человеческое лицо - каким-то голым, уродливым, неприличным... клеюшным. "О
Боже, я ведь схожу с ума, - мелькнула мысль, - а другие, верно, давно уже
спятили... На помощь!"
После ночи, проведенной в мрачных раздумьях, я отправился в центр,
там за тридцать ферклосов купил самый острый тесак, какой только смог
найти, и с наступлением сумерек пробрался в огромный сад, окружавший
дворец Калькулятора. Здесь, укрывшись в кустах, я с помощью отвертки и
плоскогубцев выбрался из железного панциря и босой бесшумно вскарабкался
по водосточной трубе на второй этаж. Окно было открыто. По коридору, глухо
лязгая, расхаживал караульный. Когда он оказался в дальнем конце коридора,
ко мне спиной, я спрыгнул внутрь, быстро добежал до ближайшей двери и тихо
вошел - он ничего не заметил.
Это был тот самый зал, в котором я слышал голос Калькулятора. Здесь
царил мрак. Я раздвинул черную занавесь и увидел огромную, до потолка,
панель Калькулятора со светящимися как глаза индикаторами. Сбоку белела
какая-то щель - чуть приоткрытые двери. Я подошел к ним на цыпочках и
затаил дух.
Нутро Калькулятора походило на маленький номер второразрядной
гостиницы. У стены стоял, приоткрытый сейф со связкой ключей в замке. За
письменным столом, заваленным бумагами, сидел старообразный, ссохшийся
человечек в сером костюме и бухгалтерских нарукавниках с буфами и страница
за страницей заполнял какие-то формуляры. Рядом дымился стакан с чаем и
стояла тарелка с печеньем. Я неслышно вошел и притворил дверь. Она даже не
скрипнула.
- Тссс, - сказал я, обеими руками занося над головою тесак.
Человечек вздрогнул и поднял глаза; блеск занесенного тесака поверг
его в неописуемый ужас. С искаженным лицом он упал на колени.
- Нет!! - взмолился он. - Не-ет!!!
- Будешь кричать - бесславно погибнешь, - сказал я. - Кто ты?!
- Ге... Гептагоний Аргуссон, ваша милость.
- Я тебе вовсе не милость. Называй меня "господин Тихий", ясно?!
- Так точно! Да! Да!
- Где Калькулятор?
- Го... господин...
- Никакого Калькулятора нету, а?!
- Так точно! Такой у меня был приказ!
- Ага. Чей, если не секрет?
Он дрожал всем телом. Умоляюще воздел руки.
- Ох, быть беде... - простонал он. - Пощадите! Не вынуждайте меня,
ваша ми... простите! - господин Тихий! Я... я всего лишь служащий
четвертой категории...
- Что я слышу? А Калькулятор? А роботы?
- Господин Тихий, сжальтесь! Я открою всю правду! Наш шеф - это он
все устроил. Ради кредитов... расширения сферы деятельности, ради
большей... э-э... оперативности... и чтобы проверить наших людей, но
главное - это кредиты...
- Так это было подстроено? Все-все?!
- Не знаю! Клянусь вам! С тех пор как я здесь - ничего не менялось,
только не думайте, будто я тут главный, сохрани Бог! Я только личные дела
заполняю, и все. Хотели проверить... сдюжат ли наши люди перед лицом
врага... в критической обстановке... готовы ли они на смерть...
- А почему никто не вернулся?
- Потому что... потому что все предали, господин Тихий... ни один не
согласился отдать жизнь за дело клейковины... тьфу ты! - за наше дело,
хотел я сказать, извините - привычка! Одиннадцать лет я тут безвылазно,
думал, через годик на пенсию, у меня жена и ребенок, господин Тихий,
умоляю...
- Заткнись! - гневно загремел я. - О пенсии размечтался, мерзавец, я
тебе покажу пенсию!
Я поднял тесак над головой. У человечка глаза вылезли из орбит; он
пополз к моим ногам на коленях.
Я велел ему встать. Убедившись, что в сейфе есть маленькое
зарешеченное окошко, я запер его там.
- И ни гугу у меня! Посмей только постучать или лязгнуть, паршивец, -
сразу на шинковальню!
Остальное было уже просто. Ночь я провел не самую лучшую: листал
бумаги. Отчеты, донесения, анкеты - на каждого жителя планеты отдельная
папка. Я застелил стол совершенно секретной корреспонденцией: надо было на
чем-то спать. Утром включил микрофон и от имени Калькулятора повелел всему
населению явиться на дворцовую площадь, и чтобы каждый принес отвертку и
плоскогубцы. Когда они все построились, словно гигантские, вороненые
шахматные фигуры, я приказал им пооткручивать друг другу головы, ради
благопроводности блаженного Электриция. В одиннадцать показались первые
человеческие лица, начался шум и гвалт, послышались крики "Измена!
Измена!", которые несколькими минутами позже, когда последний железный
колпак с грохотом рухнул на мостовую, сменились единодушным радостным
ревом. Тогда я явился в своем настоящем виде и предложил под моею командой
взяться за работу: я хотел изготовить из местного сырья и материалов
большой корабль. Оказалось, однако, что в подземельях дворца хранится
немало ракет с полным запасом горючего, готовых к отлету. Перед стартом я
выпустил Аргуссона из сейфа, но не взял его на борт и другим не позволил.
Я обещал известить обо всем его шефа и высказать ему как можно подробнее,
что я о нем думаю.
Так завершилось одно из самых удивительных моих путешествий. Несмотря
на все труды и мученья, которых оно мне стоило, я рад был такому обороту
вещей, ибо снова обрел веру - поколебленную космическими аферистами - в
природное благородство электронных мозгов. Утешительно все же думать, что
лишь человек способен быть проходимцем.
