это имел ввиду, когда показывал кулак.
ВАСИЛИЙ: Каждому свое. То есть, каждый понимает, как ему да-
но.
МОТИН (зло): Ой! Ой! Ой!
ПЕТР: Да, но не в этом дело. Что значит, не имел в виду?
Максим и Федор, конечно, все делают интуитивно...
МОТИН: Прошу, хватит!
ВОВИК: Нет, дай досказать-то!
ПЕТР: ...но они тоже все-таки понимают, что делают. Вот дру-
гой случай. Я заметил, однажды, что Федор, отстояв очередь у
ларька, пиво не берет, а отходит.
ЖИТОЙ (пораженный): Зачем?
ПЕТР: Вот я и спросил: зачем? Тем более, что потом Федор
снова встает в очередь. И тогда Федор мне ответил: "Чтобы
творение осталось в вечности, не нужно доводить его до кон-
ца."
(Ухмылки).
САМОЙЛОВ: Ну, это вообще идиотизм.
ЖИТОЙ: Я что-то не врубился. Давайте выпьем! (разливает).
ПЕТР: Ну, эту фразу - чтобы творение осталось в вечности, не
нужно доводить до конца - я ему сам когда-то говорил. Извес-
тный принцип, восточный. В Китае, например, когда, строили
даже императорский дворец, один угол оставляли не достроен-
ным. Так и здесь. Федор, прямо говоря, человек не очень ум-
ный, не слишком большой - где ему исполнить этот принцип?
Только так, на таком уровне. Он дает понять, что и в мелочах
необходимы высокие принципы. Это самое трудное... Конечно,
здесь оно выглядит юмористически, но этим тем более очевид-
но. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип
применил - одно дело не довести творение до конца, прервать
где-то вблизи совершенства, а другое дело вообще его не на-
чать, остановиться на подготовительном этапе, - стоянии в
очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что
не за всякий принцип и не всегда следует хвататься.
А еще это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на
это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только
ржать и умеют!
САМОЙЛОВ: Ну, брось, брось, чего ты разозлился...
МОТИН: А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может,
хватит?
ВОВИК: Да что вы... Ладно...
ЖИТОЙ: Ребята, бросьте! Вовик, ты допьешь когда-нибудь?!
ВАСИЛИЙ: Вовик, тебе уже хватит, по-моему.
МОТИН: Эй, Самойлов! Пленка кончилась давно! Ставь на другую
сторону.
САМОЙЛОВ: А что там?
ПЕТР: Эллингтон.
САМОЙЛОВ: А другое что-нибудь есть?
ВАСИЛИЙ: Да оставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину). Ну, как
у тебя с работой?
МОТИН: Пошел ты в задницу со своей работой.
ВОВИК: Нет, а интересно это Федор...
ЖИТОЙ: Петр! Ты куда стопку дел? А, дай-ка, вон она у магни-
тофона.
(Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает
громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами).
ПЕТР (как бы про себя): Вы не понимаете простой вещи. Как
Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на
идее разумного понимания. Вот Максим и Федор... Ну, между
нами, люди глупые...
МОТИН (саркастически): Да, не может быть!
ПЕТР: ...и ничуть не более необыкновенные, чем мы. Но как ни
странно они выбрались из этого мира невыносимой обыденщи-
ны... Как бы с черного хода. И вот...
ВАСИЛИЙ: Петр, ты заткнись, пока не поздно.
САМОЙЛОВ: Вовик, передай там колбасу, если осталась.
ЖИТОЙ: Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел
бы да ел!
ВАСИЛИЙ: Сам ты, Петр, хоть и лотофаг, помешался на идее ра-
зумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, его так
размусолить можно.
ПЕТР: А ты попробуй обВясни про Максима!
ВАСИЛИЙ: Ты, видно, просто пьян. А Максим и Федор - неизвес-
тные герои, необВяснимые.
ЖИТОЙ: Мать честная! Да мы же еще портвейн не допили!!! Ва-
силий, у тебя еще бутылка оставалась!
ВАСИЛИЙ: Точно! Возьми там, в полиэтиленовом мешке.
САМОЙЛОВ: Петр, куда бы Вовика девать?
ПЕТР: Вон у меня под кроватью спальный мешок. Положи его у
окна.
МОТИН: Еще бы тут не отрубиться, когда весь вечер тебе мозги
дрочат про этих Максима и Федора. Я удивляюсь, как это мы
все не отрубились. Если бы хоть путем рассказать мог, а то
танки какие-то, коаны. А что такое "Моногатари"?
ЖИТОЙ: Эх, ребята! Давайте выпьем, наконец, спокойно! (раз-
ливает).
САМОЙЛОВ: Во, тихо! Это Маккартни?
ПЕТР: Да, вроде.
САМОЙЛОВ: Тихо! Давай послушаем.
(Прослушивают пленку до конца, притоптывая ногами. Самойлов
подпевает).
МОТИН: Давай еще чего-нибудь... Таня Иванова у тебя есть?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Эх, жаль! Вот под нее пить, я вам скажу...
ВАСИЛИЙ: Под нее только водку.
ЖИТОЙ: Так, сейчас сколько? Эх, зараза - десятый час! Ладно.
Все равно портвейн кончился - надо сложиться и в ресторан!
(Все кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают последние
деньги, Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон
новую пленку наобум).
МОТИН: Это что такое?
ПЕТР: Эллингтон.
МОТИН: Ты что его маринуешь, что ли?
(Пауза. Некоторое время в ожидании Житого приходится слушать
Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид).
ВАСИЛИЙ (Мотину): Ну, нарисовал что-нибудь?
МОТИН: Да так... Времени нет...
ВАСИЛИЙ: А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи
от Блока не будет.
МОТИН (серьезно): Я жду, когда вырастет сын.
ВАСИЛИЙ: А... Сколько ему сейчас?
МОТИН: Года два.
ВАСИЛИЙ: Года два! Ты что, не знаешь точно?
МОТИН: Два года! Ничего я не жду!
ВАСИЛИЙ: Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал. Все мы
ждем, когда кончится это проклятое настоящее и начнется но-
вое. Были в школе - ждали когда кончим. В институте тоже
ждали, мечтали, как бы поскорее отучиться. Теперь ждем, ког-
да сын вырастет, а и того пуще - когда на пенсию выйдем. И
самые счастливые - все торопят будущее. Не ужасно ли? Ско-
рее, скорее пережить это, а потом другое, а потом - потом
ведь смерть по-вашему?
Будто пловец изо всех сил плывет, плывет как можно быс-
трее, не обращая ни на что внимания, плывет к цели. А плывет
он - что сам прекрасно знает - к водовороту. И этому пловцу
предлагается быть оптимистом.
ПЕТР: Но спасительное недумание о смерти.
ВАСИЛИЙ: От чего спасительное? Еще спасительнее тогда сума-
шествие. Чего мы опять из пустого в порожнее переливать бу-
дем? Слышал я - "жизнь - самоцель", "лучше и умнее жизни ни-
чего не придумаешь!" Чего же вы все ждете?
ПЕТР: Чего это Житого долго нет?
МОТИН: Господи! Как мне все надоело!
(Пауза. Мотин задремывает).
ПЕТР: Го Си писал: в те дни, когда мой отец брался за кисть,
он непременно садился у светлого окна за чистый стол, зажи-
гал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл
руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух
его был чист, мысли сосредоточены. Потом начинал работать.
Или художник Возрождения - он два дня постился, потом
только после долгой молитвы, прогнав всех из дома, подождав,
когда пыль осядет, брался за кисть.
Вот Мотину хочется только так.
Между прочим про Го Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в
какой обстановке: в их засранной комнате, в руке никогда не
мытый стакан с такой же травиловкой, которую мы сейчас пьем.
Для чего нужна была эта древняя чистота? Чтобы внешне
не отвлекало. А мы, может, достигли сосредоточенности? Что и
внешне не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б
вы знали, из какой-же грязи стихи растут, не ведая стыда..."
(Василий не выдержав, смеется).
ПЕТР: Ты чего?
ВАСИЛИЙ: Достиг он! (смеется).
ПЕТР: А чего?
ВАСИЛИЙ: Ничего. Ты все верно говоришь, Петр, дай я тебя по-
целую. Ты фаустовский человек, Петр, фаустовский. Что-то я
про Фауста хотел... Да! Это Максим тебе рассказал про Го Си?
ПЕТР: Ну?
ВАСИЛИЙ: А откуда он знает? Откуда ему знать?
ПЕТР: Знает и все тут.
(Пауза).
САМОЙЛОВ: Петр, я полежу на кровати до Житого?
ПЕТР: Давай.
ВАСИЛИЙ (неожиданно пьяно): Хочешь, Петр, я тебе скажу, кто
Пужатого убил.
ПЕТР: Не ты ли уж?
ВАСИЛИЙ: Я? Да нет, не я. Максим убил.
ПЕТР (смеясь): А ты, брат Карамазов, научил убить?
ВАСИЛИЙ: Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что
надо забрать. Почему?
ПЕТР: Ну почему?
ВАСИЛИЙ: А ты что, не замечал за Максимом ничего странного?
Я еще в самом начале заметил, когда Кобот только вселился.
Помню, заходит он раз, про уборку что-то говорит, что давай-
те графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом спрашива-
ет Максима: "А ты где работаешь?" Максим, вижу, рассердился,
говорит ему: "А ты где работаешь?" "В МЕХАНОБРЕ". "Ну так и
сиди в своем МЕХАНОБРЕ".
ПЕТР: Ну и правильно ответил.
ВАСИЛИЙ: Все правильно, дзен дзеном, а я думаю - действи-
тельно, где это он так работает, что деньги есть каждый день
пить?
ПЕТР: Ой, да сколько можно про это? При чем здесь Кобот?
ВАСИЛИЙ: Кобот ни при чем, а вот откуда они с Федором могли
в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Фе-
дору? Лет сорок от силы. Ну, положим, родился он до войны,
да хоть в двадцатых годах. Так как же он мог быть связан с
подпольщиками еще до революции?!!!
ПЕТР: Василий, ты что? Ты все так прямо, оказывается, и по-
нимаешь?
ВАСИЛИЙ: Ладно, положим - это ладно... Но в Японии они точно
были. Ну не перебивай меня, мне самому разобраться надо.
Короче я вскоре... Ну не вскоре, а сейчас вот... Дога-
дался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со
многими из нас происходит незаметно. Максим уступил свою ду-
шу дьяволу.
Не знаю, когда и почему, скорее всего быстро и необду-
манно, как все важное в нашей жизни - бац! Бац! - посмотрим,
что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьет.
ПЕТР: Да откуда, почему...
ВАСИЛИЙ: По кочану! Не перебивай, посил. А может он вообще
не понял, что получает, а что отдает? Проснулся на утро,
дьявол ждет приказаний: "Что тебе, Максим, угодно?" - "Да
вроде ничего не угодно. А нет, закурить хочу." - "На, пожа-
луйста, закури. Может, пивку?" - "А что и пивку можешь дос-
тать? Ну, сбегай." Вот, так может, за папиросу и кружку пива
Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что и очень умные люди
отдают ее, ради красного словца.
Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что
и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души - когда
дьявол может действовать через человека. Понятно? Сам факт
договора ерунда, главное - дела, свершенные человеком,
вследствие этого договора, понял? Дьявол готов и без догово-
ра помогать, лишь бы помогать - человек и так потерял душу.
ПЕТР: Зло есть наказание самого себя.
МОТИН (приподнимая голову со стола): Все в мире грязь, дерь-
мо и блевотина, только живопись вечна.
(Опускает голову на стол).
ВАСИЛИЙ: А? Да. Так вот, задача дьявола - дать Максиму поня-
тие о пути зла.
ПЕТР: Это все хорошо, но откуда, почему?
ЖИТОЙ (появляясь в дверях, поет): А потому что водочка...
Как трудно пьются первые сто грамм!
(Петр и Василий с криками приветствия вскакивают. Самойлов с
теплой улыбкой поднимается с кровати).
САМОЙЛОВ (с чувством): Эх, ребята!
ПЕТР: Ты одну купил?
ЖИТОЙ: Одну и еще одну вермута!
(Петр, Василий и Житой берутся за руки и пляшут, возбужденно
вскрикивая и мыча. По магнитофону в это время звучит фор-
тепьянная вещь Эллингтона "Через стекло").
ЖИТОЙ: Эй, Мотин, хватит кемарить, вставай!
МОТИН (не поднимая головы): Я ничего... Хорошо, сейчас, токо
пусть голова полежит...
ЖИТОЙ (хорошим, благославляющим голосом): Ну, ребята, ладно,
я разливаю. (Разливает). Уплочено! Налито!
(Все кроме Мотина, выпивают со словами "хорошо пошла", "нор-
мально", "воды дай").
САМОЙЛОВ: Петр, а почему у тебя баб нет?
ПЕТР: Где нет?
САМОЙЛОВ: Ну вот пьем сейчас и раньше, а все баб ни одной
нет.
ПЕТР (заунывно и скорбно): Хватит потому что...
ЖИТОЙ: Зря. С бабами веселее. А, хрен, с ними, нам больше
достанется. (Разливает). Нет, все-таки Эллингтон ничего.
САМОЙЛОВ: А гитара есть?
ПЕТР: Нет, нету!
САМОЙЛОВ: Жаль... А у соседей есть?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Ну, ребята, нормально выпили сегодня. Еще бы по фуфы-
