Под утро Илья Давидович забылся тяжелым неспокойным
сном. Часто просыпаясь, он тут же забывал кошмарные сновиде-
ния, так как действительность казалась еще хуже, гаже и не-
понятнее. От малейшего шороха он просыпался, и, вытягивая
шею, сонно таращился во все стороны.
Когда в комнате стало светать, когда невнятные кубы ме-
бели стали оформляться, хотя непонятно во что, дверь резко
разпахнулась, и из проема послышался голос Пужатого:
-- Ни с места! При малейшем движении стреляю! Руки
вверх!
Черная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выклю-
чателю. Кобот пружиной распрямился, одним движением снял
предохранитель и нажал курок.
Бахнул выстрел, и черная фигура шлепнулась на пол.
Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули
на спину Пужатого. Прямо против сердца на синей форме расп-
лывалось страшное пятно крови. Кобот забился в угол дивана,
поминутно разглядывая руки и шаря под собой.
Все, как обалделые, смотрели на грузный нелепый труп.
ЭПИЛОГ
Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей
квартиры. Кобот целыми днями приставал к Максиму и Федору,
верят ли они, что это не он убил Пужатого. Хотелось верить,
хотя вроде больше некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не
державший в руках никакого оружия, да и вообще...
Илью не забрали. Почему - неизвестно. Не забрали - и
все... Замяли.
Петр, ученик Максими, совсем, кажется, решил, что его
разыгрывают. Он назвал Илью Давидовича "наш Ринальдо Риналь-
дини" и сочинил про него стишки:
Кобот бренчит кандалами -
Ведут по этапу его.
Он утром, не мывшись, в пижаме
Соседа убил своего.
Про вольную жизнь вспоминая,
Идет он, судьбину кляня.
Идет он в слезах и хромает.
Идет, кандалами звеня.
Недолго Петр так веселился - прослушав стишок, Максим
всадил ему затрещину и сказал:
-- И ты доиграться хочешь, жопа?
Г О С Т И
(разговор)
(Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф,
наполненный книгами - ничего книги, но отвратительно затре-
паны, а многие с библиотечными штампами. Полуразобранный
магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вместо одной из ножек
лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется тут же, ря-
дом. В комнате отностительно чисто, на столе стоят три бу-
тылки портвейна, хлеб - видно, что Петр ждет гостей.
Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем
берет со стола бутылку, открывает, наливает полстакана, мед-
ленно пьет. Слышен звонок.
Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и
тоже выпивает, очевидно, для храбрости. Слышно, что в кори-
доре открывается входная дверь.)
ПЕТР (поперхнувшись, кричит): Это ко мне!
(Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик
Федора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризанный
художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от час-
того стыдливого сжимания; Самойлов).
ЖИТОЙ: Смотри, он уже начал! Мужики, давай, давай по штраф-
ной!
(Достает из своего портфеля две бутылки портвейна, более де-
шевого, нежели стоящий на столе.)
ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал
с утра.
ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда--
сюда... Вовик, колбаса у тебя есть?
(Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и
две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)
ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине
портвейн есть?
ВОВИК: Не хватило на два портвейна.
ПЕТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.
(Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную
картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся,
один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим
видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все
со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают;
Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разглядывает
его).
ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник.
(Самойлов садится, снисходительно улыбаясь).
ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по одной, чтобы почувствовать.
(Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это
обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и
снова отопьет, как Максим).
ВАСИЛИЙ (Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.
МОТИН: Да ну на фиг... Я после работы этой вообще ничего де-
лать не могу. А удивляются, что мы пьем... Мало еще пьем!
ЖИТОЙ: Верно!
(Разливает еще по одной).
ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем - есть выражение философского бе-
шенства.
САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные - похмелье не так
мучает.
МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще
картины писать - уже год не могу. Возьму кисть в руку, а
краски выдавливать неохота, такая тоска берет - что я за
час, измотанный нарисую?
ВОВИК: А в воскресенье?
МОТИН (в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую си-
лу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в
квартире убраться? А с сыном погулять - надо? В магазин -
надо?
ПЕТР: Каждый живет так, как того за...
МОТИН (перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок,
хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тыся-
чу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропосо-
фией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает).
Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую ан-
тропософию покажу!...
ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их... Максим с Федором - вроде не
работают, а, Петр?
ПЕТР: Не работают.
МОТИН (зло): Как так?
ПЕТР: Да вот так... Как-то.
ВОВИК: Давно?
ПЕТР: Не знаю даже... Василий, ты не знаешь?
(Василий мотает головой).
САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?
МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь - не
понимаю. Алкаши натуральные.
ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем!
(Разливает).
МОТИН: Это что за колбаса?
ВОВИК: Докторская.
ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто...
МОТИН (перебивает): Да ладно... Видел я ваших Максима и Фе-
дора, хватит. Алканавты натуральные.
ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?
(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо за-
писанный "Караван" Эллингтона.)
МОТИН: Выруби.
САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы
есть?
ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.
САМОЙЛОВ: А что это?
ЖИТОЙ (Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя
ждем!
ПЕТР: Эллингтон.
ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?
ВАСИЛИЙ: Давай.
САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.
ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!
(Житой разливает).
ВОВИК: Так кого убили-то?
ПЕТР (взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с
Федором, милиционер. Его и убили.
ЖИТОЙ: Кто?
ПЕТР: Неизвестно.
ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?
ПЕТР (с неохотой): Да там убили, дома.
ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?
ПЕТР: Да один там... Кобот.
ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили?
Чем?
ПЕТР: Застрелили... В комнате этого самого Кобота.
ЖИТОЙ: А Кобота забрали?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Тут надо выпить.
(Разливает).
ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого
милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну
ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить
другого. Такие как раз приманка для дьявола - не он убьет,
так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее го-
товым... Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что
он просто подвернулся...
САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?
ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет.
Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от стра-
ха силам зла, стал их совершенным проводником.
ЖИТОЙ: Не понял.
ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал
Кобота - допытывал, допытывал...
ЖИТОЙ: И Кобот его, значит...
ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это обВяснить... Ну вот знаешь, если
человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действи-
тельно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой
догмат в ламаизме, что мир - не реальность, а совокупность
представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и
представять себе небо не голубым, а, например, красным, -
оно действительно станет красным.
(Самойлов иронически всех оглядывает, подняв одну бровь выше
другой. Житой мается.)
МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?
ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Ко-
бот - преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутал-
ся и поверил.
ЖИТОЙ: И кокнул?
ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем... Просто Пужатый выдумал,
создал беса, который его же и убил.
САМОЙЛОВ: У попа была собака,
Поп ее любил.
Она сВела кусок мяса,
Поп ее убил.
(Василий с тоской дергает плечами. Пьет)
ВОВИК: А это тоже Эллингтон?
(Петр кивает).
ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это вре-
мя; но каждая злая мысль - это бес, который...
ПЕТР (перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем
не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил,
написал стишок...
ВАСИЛИЙ: Ну?
ПЕТР: А Максим мне сказал - я точно запомнил - "И ты доиг-
раться хочешь?"
ЖИТОЙ: А пока выпьем! (разливает).
ПЕТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой чело-
век, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек,
мещанин - к такому-то как раз лучше не подступать, с таким
шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, неза-
метные и определяют твою судьбу - не ты ли, Мотин, жаловал-
ся?
МОТИН: Слушай, хватит...
ПЕТР: Максим так и сказал - мол, оставь его, доиграешься.
САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого
Максима, будто на учителя?
МОТИН: Как дети малые - что Петр, что Василий! Носятся, как
с писаной торбой, с этими алкашами, носятся...
ПЕТР: Но они действительно нам что-то... Кое-чему научили...
САМОЙЛОВ: Чему?
ПЕТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?
МОТИН: Знаю, я ж тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!
ПЕТР: А ты находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как
бы...
МОТИН: По дзену?
(Все, даже не слыхавшие о дзен-буддизме, смеются. Василий
улыбается).
ПЕТР: А что?
ЖИТОЙ: А то, что нам пора выпить!
(Разливает).
МОТИН: (Самойлову): Сделай погромче. Или это тоже Эллингтон?
ПЕТР: Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расс-
кажу. У дома, где Максим с Федором живут, лежит пень, такой
круглый, и Федор, проходя мимо, каждый раз говорил: - Во!
Калабаха! Я однажды ему - Что ты всякий раз это говоришь? Я
давно знаю, что это калабаха. И тогда Максим - он с нами
шел, показывает мне кулак и говорит: - А это видел?
(Все смеются).
МОТИН: Все?
ПЕТР: Да, все.
(Всеобщий смех).
МОТИН: (разводит руками с уважительной гримасой): Да, это не
для слабонервных...
ПЕТР: А чего ржать?
(Смех, было утихший, усиливается).
ПЕТР: Эх!...
ЖИТОЙ: Ну, я так скажу; год не пей, а тут сам Бог велел!
(разливает).
ПЕТР: Так что по-вашему хотел сказать Максим этой фразой?
Перестаньте ржать, дослушайте! Он хотел сказать, что хотя я
много раз, к примеру, видел кулак Максима, он может явиться
совсем в другом качестве, да каждый раз и является. Так и
каждый предмет в мире, каждое явление, сколь бы ни было оно
привычно, должно приковывать наше внимание неослабно; ведь
все может измениться, все меняется - а мы в плену догматиз-
ма. Это внимание ко всему и выражал Федор, так неотвязчиво
на первый взгляд обращающий внимание на калабаху. Он вновь и
вновь постигал ее.
(Пауза).
САМОЙЛОВ: Это, что называется, высосано из пальца.
ВОВИК: Нет, это все, конечно, интересно, но вряд ли Максим
