Леонид. Спустя шестнадцать лет найден патрульным кораблем в афелии
орбиты... После ремонта первой категории, проведенного в Амперс-Харт,
выведен Южной компанией на линию Земля - Марс... Груз - мелкие
товары... страховой тариф... Нет, не то... Есть!
... под названием "Голубая звезда".
Пиркс закрыл глаза. Как тут тихо. Изменили название. Наверно,
чтобы избежать трудностей с вербовкой команды. Так вот почему агент...
Он стал припоминать, что говорили на Базе, - это их патрульный
корабль отыскал остов "Кориолана". Метеоритные предупреждения в те
времена всегда приходили слишком поздно. Опубликованное комиссией
заключение было кратким: "Несчастный случай. Виновных нет". А экипаж?
Было доказано, что не все погибли сразу; среди уцелевших оказался
командир, и он сделал все, чтобы люди, отрезанные друг от друга
секциями искореженных палуб, понимавшие, что надежды на спасение нет,
не пали духом и держались до последнего баллона кислорода - до конца.
Было еще что-то, какая-то жуткая подробность, о которой несколько
недель твердила пресса, пока ее не заслонила новая сенсация. Что это
было?
Вдруг он увидел огромный лекционный зал, доску, исчерченную
формулами, у которой, весь измазанный мелом, терзается Смига, а он,
Пиркс, склонив голову над выдвинутым ящиком стола, украдкой читает
распластанную на дне газету. "Кто может пережить смерть? Только
мертвый". Ну да! Точно! Лишь один уцелел в катастрофе, потому что не
нуждался ни в кислороде, ни в пище и мог пролежать, придавленный
обломками, шестнадцать лет - автомат!
Пиркс встал. Терминус! Наверняка, наверняка Терминус! Он тут, на
корабле. Стоит только захотеть, решиться...
Чепуха! Механический идиот, машина для пломбирования пробоин,
глухая и слепая от старости. Пресса в извечном стремлении выжать
кричащими заголовками максимум сенсации из любого происшествия
превратила его в таинственного свидетеля трагедии, которого комиссия
якобы слушала при закрытых дверях. Пиркс припомнил тупой скрежет
автомата. Чепуха, явная чепуха!
Пиркс захлопнул судовой журнал, бросил в ящик и взглянул на часы.
Восемь. Надо торопиться. Он отыскал документацию груза. Трюмы были уже
задраены, портовый и санитарный контроль пройден, таможенные
декларации подписаны - все готово. Он просмотрел товарный сертификат
и удивился отсутствию полной спецификации. Машины - ладно, но какие
машины? Какая тара? Почему нет диаграммы загрузки с вычисленным
центром тяжести? Ничего, кроме общего веса и схематичного эскиза
размещения груза в трюмах. В кормовом отсеке всего 300 тонн - почему?
Может, корабль ходит на уменьшенной тяге? И о таких вещах он узнает
случайно, чуть ли не в последний момент?! Пиркс все торопливее рылся в
папках, в скоросшивателях, разбрасывал бумаги, - но не мог найти ту,
которую искал; история Момссена постепенно улетучивалась из памяти, -
случайно взглянув на вынутый из оправы радиограф, он даже вздрогнул от
удивления. В этот момент ему попался список, из которого он узнал, что
в нижнем трюме, прилегающем дном к защитной плите реактора, уложено
сорок восемь ящиков продовольствия. И опять в спецификации оказалось
лишь общее определение: "скоропортящиеся пищевые продукты". Почему же
их поместили там, где вентиляция хуже всего, а температура во время
работы двигателей наиболее высокая? Нарочно, чтобы испортились, так,
что ли?
Послышался стук.
- Войдите! - сказал он, как попало рассовывая в папки
разбросанные по столу бумаги.
Вошли двое. С порога отрапортовали:
- Боман, инженер-атомник.
- Симс, инженер-электрик.
Пиркс встал. Симс - молодой, щуплый человечек с бегающими
глазами на беличьем лице - то и дело покашливал. В Бомане Пиркс с
первого взгляда признал ветерана. Его лицо покрывал загар с
характерным оранжевым оттенком, какой придает коже длительное
воздействие небольших, наслаивающихся доз космического облучения. Он
едва доходил Пирксу до плеча: во времена, когда Боман начинал летать,
еще принимался во внимание каждый килограмм веса на борту. Он был худ,
но лицо казалось распухшим, под глазами темнели мешки, как у всех, кто
не первый год подвергается сильным перегрузкам. Нижняя губа не
закрывала зубов.
"Вот и я когда-нибудь буду так выглядеть", - подумал Пиркс, идя
им навстречу и протягивая руку.
2
Ад начался в девять. На ракетодроме все шло как обычно: очередь
на старт, каждые шесть минут бормотание мегафонов, сигнальные ракеты;
потом гул, рев, грохот двигателей на пробе полной тяги. После каждого
старта каскадами опадала высоко взбитая пыль. Она не успевала осесть,
а с командной вышки сообщали, что путь открыт. Все спешили, стараясь
урвать хотя бы несколько минут, как всегда бывает в грузовом порту в
часы пик; почти все корабли шли на Марс, отчаянно требовавший машин и
зелени, - люди там месяцами не видели овощей, гидропонические солярии
еще только строились.
К очередным ракетам тем временем подвозили краны, бетономешалки,
части конструкций, кипы стекловаты, цистерны с цементом, нефтью, тюки
с лекарствами. По сигналу люди укрывались кто где - в противолучевых
рвах, в бронированных тягачах, но не успевал бетон остыть, как они
опять возвращались к работе. В десять, когда солнце, все в дыму,
красное, словно опухшее, поднялось над гopизoнтом, защитные бетонные
стенки между стартовыми площадками были уже изрыты, закопчены,
разъедены огнем. Глубокие трещины наспех заделывали быстро застывающим
цементом, который грязными фонтанами бил из шлангов; антирадиационные
команды в большеголовых скафандрах выскакивали из транспортеров и
струями сжатого песка счищали радиационные загрязнения; повсюду под
рев сирен метались разрисованные красно-черными шашечками вездеходы
контроля. На башне командного пункта кто-то драл глотку в мегафон, на
вершинах острых шпилей крутились огромные бумеранги радаров, - одним
словом, все было так, как и должно быть.
Пиркс разрывался на части. Оставалось еще принять на палубу
доставленное в последний момент свежее мясо, загрузить питьевую воду,
проверить температуру холодильников (минимальная составляла минус
пять, контролер СТП покачивал головой, но в конце концов смилостивился
и подписал); компрессоры, только что вышедшие из капитального ремонта,
при первой же пробе потекли. Голос Пиркса постепенно уподоблялся
иерихонской трубе. Вдруг выяснилось, что вода размещена плохо:
какой-то кретин закрыл вентили прежде, чем заполнились нижние баки.
Пиркс подписывал бумаги - ему подсовывали по пять штук сразу, - не
зная, что подписывает.
На часах было одиннадцать, до старта час - и тут новости!
Командный пункт не разрешал взлет из-за чрезмерных радиоактивных
осадков, которые дает старая система дюз, - у корабля должен быть
вспомогательный бороводородный привод, как у "Гиганта" - грузовой
ракеты, что стартовала в шесть, Пиркс, уже охрипший от крика, вдруг
успокоился. Диспетчер отдает себе отчет в том, что говорит? Он что,
только сейчас заметил "Голубую звезду"? Тут могут быть большие, очень
большие неприятности. О чем идет речь? Дополнительная защита? Из чего?
Мешки с песком? Сколько? Пустячок - три тысячи штук! Пожалуйста! Он
все равно стартует в назначенное время. Компания будет оштрафована?
Пожалуйста, штрафуйте!
Пиркс потел. Все будто сговорились: электрик ругал механика,
который не проверил аварийную систему; второй пилот выбежал на пять
минут, и до сих пор на корабле его нет - прощается с невестой;
фельдшер вообще исчез; сорок бронированных мамонтов подъехали к
кораблю, окружили его, и люди в черных комбинезонах бегом принялись
таскать мешки с песком, семафор на командной вышке только и делал, что
подгонял их; пришла какая-то радиограмма, вместо пилота ее принял
электрик, забыл записать в радиожурнал, да это и не его дело. У Пиркса
голова шла кругом, он только притворялся, будто понимает происходящее.
За двадцать минут до старта Пиркс принял драматическое решение:
приказал перекачать всю воду из носовых резервуаров на корму. Будь что
будет, самое худшее - вода закипит; зато устойчивость лучше.
В одиннадцать сорок проверка двигателей. Теперь отступать некуда.
Оказалось, на корабле есть стоящие люди, особенно ему пришелся по
вкусу инженер Боман - того не было ни видно, ни слышно, а все шло как
часы: продувка дюз, малая тяга, полная. Второй пилот, мулат,
возвратился от невесты в унылом настроении. Все уже лежали в креслах,
когда объявился фельдшер. За шесть минут до взлета, когда командная
вышка выкинула сигнал "К старту", они были готовы. Динамик ревел,
хрипел, бормотал; наконец стрелка автомата замерла на нуле - путь
открыт. Старт!
Пиркс, разумеется, знал, что 19 тысяч тонн - это не патрульная
скорлупка, где места хватает только чтобы широко улыбнуться; корабль
не блоха, сам не подскочит, надо давать тягу, но - ничего подобного
он не ожидал. На циферблате половина мощности, весь корпус дрожит,
грозя разлететься на куски, а индикатор нагрузки на опоры показывает,
что они еще не оторвались от бетона. У Пиркса мелькнула мысль, что
"Звезда" зацепилась за что-то, - говорят, такие вещи случаются раз в
сто лет, - но в этот момент стрелка сдвинулась. Огненный столб поднял
"Звезду", она дрожала, стрелка гравиметра как сумасшедшая плясала по
шкале. Пиркс, вздохнув, откинулся в кресте, расслабил мускулы. Теперь
он при всем желании ничего сделать не мог. Ракета шла вверх. Тут же
они получили по радио предупреждение за старт на полной мощности -
это увеличивает радиоактивное заражение. Компания будет дополнительно
оштрафована. Компания? Очень хорошо, пусть платит, черт ее побери!
Пиркс только поморщился, он даже и не пытался спорить с командным
пунктом, доказывать, что стартовал на половинной тяге. Что ж теперь -
садиться обратно, вызывать комиссию и требовать протокольного
распечатывания записи в уранографах?
Впрочем, сейчас Пиркса занимало совсем другое - прохождение
через атмосферу. В жизни он еще не летал на корабле, который бы так
трясся. Подобные ощущения могли бы, наверное, испытывать люди в
передней части средневекового тарана, пробивающего стену. Все кругом
прыгало, их так мотало в ремнях, что душа вон, гравиметр никак не мог
решиться: показывал то 3.8, то 4.9, бесстыдно подбирался к пятерке и,
словно испугавшись, тут же слетал на тройку. Словно у них дюзы были
набиты клецками. Они шли уже на полной мощности, и Пиркс обеими руками
прижимал шлем к голове, иначе не слышал голоса пилота в шлемофоне -
так ревела "Звезда"! Это не был победный баллистический грохот. Ее
борьба с земным притяжением напоминала агонию, полную отчаяния. Добрых
две минуты казалось, что они не стартуют, а висят неподвижно, изо всех
сил отталкивая от себя планету, - так ощутимы были мучительные усилия
"Звезды"! Все будто расплылось от вибрации, и Пирксу показалось, что
он слышит треск лопающихся швов, но это уже была чушь: в таком аду не
услышать даже гласа труб, призывающих на Страшный суд.
Температура оболочки носа... о, это был единственный индикатор,
который не колебался, не отступал, не прыгал и не задерживался, а
спокойно лез вверх, словно перед ним был еще целый метр места на
шкале, а не самые последние, красные цифры - 2500, 2800. Когда Пиркс
взглянул туда, в запасе оставались всего две черточки. А "Звезда" не
достигла даже орбитальной скорости; все, чего они добились к
четырнадцатой минуте полета, - это 6.6 километра в секунду! Его вдруг
ошеломила жуткая мысль, как в кошмаре, которые порой бывают у пилотов,
