- Что за дьявольщина? - спросил Фафхрд, но Мышелов лишь пожал
плечами.
А козодой увидел бы сверху, как толстое кольцо черного ночного смога
расползается из точки где-то неподалеку от "Серебряного Угря", становясь
все шире и шире.
Немного восточнее Грошовой друзья наконец спустились на землю - это
было на Чумном Подворье, за узким домиком портного по имени Джох - Ловкие
Пальцы.
И тут они наконец посмотрели друг на друга, увидели свои спеленутые
мечи, чумазые лица, выпачканную сажей одежду и принялись неудержимо
хохотать; не переставая ржать, Фафхрд стал массировать себе левую ногу от
голени до бедра. Друзья продолжали давиться от смеха и подтрунивать друг
над другом и когда освобождали от ленты мечи - Мышелов делал это с видом,
словно держал в руках сверток с сюрпризом, - и когда пристегивали их на
место. Напряжение последних часов до последней капельки выжгло из них
хмель от крепкого вина и еще более крепкие вонючие духи, но пить им больше
не хотелось: друзья чувствовали настоятельную потребность оказаться дома,
поесть в три горла, запивая пищу горьким обжигающим "вздрогом", и
рассказать возлюбленным о своем невероятном приключении.
Они быстро шли рядом, время от времени переглядываясь, ухмыляясь и
посматривая, нет ли погони или засады, хотя были почти уверены, что ничего
такого быть не должно.
Теперь, когда ночной смог исчез и все вокруг было залито светом
звезд, узкие улочки казались им не такими зловонными и мрачными, как по
пути к Дому Вора. Даже Навозный бульвар дышал какой-то свежестью.
И только на несколько секунд разговор их принял серьезное
направление.
Фафхрд сказал:
- Сегодня ты был пьяным гением, но все же и идиотом тоже, а я -
просто пьяным пентюхом. Это же надо - подвязать мне поит! Обмотать
тряпками мечи, так что мы могли пользоваться ими лишь как дубинками!
Мышелов пожал плечами:
- Но в противном случае мы порешили бы сегодня не одного человека.
Не без некоторой горячности Фафхрд возразил:
- Когда лишаешь человека жизни в бою - это не убийство.
Мышелов снова пожал плечами:
- Убийство есть убийство, как его ни назови. Точно так же, как еда
есть еда, а пьянство есть пьянство. О всемогущие боги, как я устал, как я
хочу жрать и пить! Ничего мне не нужно - только мягкие подушки, еда и
дымящийся "вздрог"!
Друзья беззаботно взбежали по скрипучей лестнице со сломанными
ступеньками, и Мышелов резко толкнул дверь, чтобы та распахнулась быстро и
неожиданно.
Но дверь не шелохнулась.
- Заперто, - лаконично сообщил Мышелов. В щели под дверью и за
ставнями было заметно лишь какое-то оранжево-красное мерцание. С нежной
улыбкой Мышелов ласково проговорил, хотя в его голосе сквозила тревога: -
Наши девицы безмятежно спят! - Он трижды постучал в дверь и, приложив
ладони рупором к щелке, тихонько позвал: - Эй, Ивриана! Я уже дома. Влана!
Ты должна гордиться своим мужчиной - он поразил бесчисленное множество
воров Цеха, стоя на одной ноге!
За дверью не раздалось ни звука - если не считать шороха, столь
слабого, что друзья не были уверены, что он им не померещился.
Фафхрд наморщил нос:
- Откуда-то тянет дымом.
Мышелов снова ударил кулаком в дверь. Безрезультатно.
Фафхрд отодвинул приятеля в сторону, намереваясь вышибить дверь своим
могучим плечом.
Но Мышелов покачал головой и несколькими ловкими движениями вытащил
кирпич, который, казалось, весьма прочно сидел в стене рядом с дверью.
Затем он просунул в отверстие руку, послышался скрежет одной задвижки,
потом второй, потом третьей. Мышелов вытащил руку назад, и дверь
распахнулась от легкого толчка.
Но они с Фафхрдом не бросились внутрь, как только что намеревались:
вместе с дымом, чуть тошнотворным ароматом чего-то женского, но только не
духов, и прокисшим звериным запахом из комнаты потянуло чем-то неизвестным
и крайне опасным.
Комната была освещена лишь оранжевым мерцанием, исходящим из
приоткрытой дверцы печки, однако дверца была неестественно перекошена:
печку явно кто-то опрокинул к задней стенке камина.
Одна маленькая деталь несла в себе весь ужас перевернутой вверх дном
вселенной.
В оранжевом мерцании виднелись странно вздыбившиеся ковры с черными
кругами с ладонь величиной, разбросанные под полками свечи, кувшинчики и
шкатулки и прежде всего - две непонятные черные бесформенные груды, одна у
камина, вторая частью на кушетке, частью на полу.
Из каждой груды на Мышелова и Фафхрда смотрело множество пар
крошечных, широко посаженных красных глазок.
На ковре по другую сторону камина серебряной паутинкой блестела
клетка, но попугайчики в ней больше не чирикали.
Внезапно послышался тихий металлический скрежет: Фафхрд проверял,
свободно ли выходит из ножен Серый Прутик.
И словно этот тихий звук был условным сигналом к атаке, друзья
одновременно выхватили мечи и, осторожно пробуя перед собою пол, вошли в
комнату.
При звуке вынимаемых мечей горевшие красным огнем глазки замигали,
забегали, а когда друзья начали приближаться, рассыпались на пары, каждая
из которых находилась в передней части небольшого, длинного безволосого
туловища с длинным хвостом, - и скрылись в черных дырах, зиявших в коврах.
Дыры эти были без сомнения крысиными норами, прогрызенными совсем
недавно, а красноглазые существа - черными крысами.
Рыча и сыпля проклятиями, Фафхрд с Мышеловом бросились вперед и
принялись рубить и колоть направо и налево.
Но атака оказалась почти бесплодной. Крысы разбегались со
сверхъестественной быстротой, и большинству из них удалось юркнуть в норы
у стен перед камином.
К тому же после первого яростного удара Фафхрда пол проломился под
его мечом, а на третьем шагу он и сам с оглушительным треском провалился
чуть ли не по пояс. Мышелов хладнокровно пролетел мимо него.
Не обращая внимания на царапины, Фафхрд вытащил застрявшую в полу
ногу; он тоже не замечал, что половицы продолжают потрескивать. Крысы
исчезли. Северянин подошел к товарищу, который бросал в печь растопку,
чтобы в комнате стало хоть немного светлее.
Самое ужасное было то, что хотя крысы и разбежались, две
продолговатые груды остались лежать, став, впрочем, гораздо меньше. В
желтом свете пламени, прыгавшего за перекошенной черной дверцей, груды эти
изменили свой цвет: они не были больше черными и усеянными огненными
точками, а представляли собою смесь множества цветов - блестящего черного,
темно-коричневого, тошнотворного пурпурно-синего, фиолетового,
бархатисто-черного и белоснежного - груды окровавленной плоти и костей,
алевшие пятнами крови и красных чулок.
Руки и ноги девушек были обглоданы до костей, тела прогрызены до
сердец, но лица остались нетронутыми. И это было страшное зрелище:
сине-фиолетовые трупные пятна, зубы оскалены, глаза вылезли из орбит, все
черты искажены дикой болью. Только все так же сияли черные и каштановые
волосы, да зубы, ослепительно белые зубы.
Не в силах отвести глаз от возлюбленных, друзья, несмотря на
вздымающиеся в них волны ужаса, горя и ярости, заметили вокруг горла
каждой из девушек черную петлю, конец которой, редея, скрывался в
распахнутой двери - две петли ночного смога.
Внезапно пол посреди комнаты с треском просел еще пяди на три, однако
тут же вновь на какое-то время обрел устойчивость.
В воспаленном мозгу каждого из друзей запечатлевались отмеченные
краем глаза подробности: кинжал Вланы с серебряной рукояткой,
пригвоздивший к полу крысу - хищник, очевидно, подошел слишком близко,
прежде чем черный туман сделал свое страшное дело. Кошелек и пояс Вланы
исчезли. Шкатулки из голубой эмали, инкрустированной серебром, куда
Ивриана положила причитающуюся Мышелову долю похищенных драгоценностей,
тоже не было.
Мышелов и Фафхрд подняли друг на друга белые перекошенные лица: кроме
дикой ярости, на них были написаны понимание происшедшего и решимость. Не
было нужды обсуждать с другом, что произошло, когда в резервуаре
Христомило затянулись две черных дымных петли, или почему Сливикин
подскакивал от радости, или что означали слова: "...чтобы сотрапезники
были отделаны как надо", "не забудь про добычу" и "дело, о котором мы
говорили". Фафхрду не было нужды объяснять, зачем он снял с себя балахон с
клобуком или зачем выдернул из пола кинжал Вланы, стряхнул с него крысу и
сунул его за пояс. Мышелову не было нужды говорить, зачем он отыскал с
полдюжины горшочков с лампадным маслом, разбил три из них перед пылающей
печью, потом подумал и засунул остальные в мешок у пояса вместе с
оставшейся растопкой и горшком с плотно завязанным горлом и полным тлеющих
угольев.
Затем, все так же молча, Мышелов обернул руку тряпкой и, сунув ее в
камин, опрокинул печурку вперед, так что та упала дверцей прямо на
пропитанный маслом ковер. Перед камином тут же запрыгали желтые языки
пламени.
Друзья повернулись и бросились к двери. И тут с оглушительным треском
под ними стал проваливаться пол. Отчаянно карабкаясь по вздыбившимся и
заскользившим вниз коврам, друзья добрались до двери, и тут вся комната -
с печью, пылающими циновками, дровами, свечами, золоченой кушеткой, со
всеми столиками, шкатулками и баночками, с немыслимо изуродованными телами
их первых возлюбленных - все это рухнуло в пыльную и затканную путиной
комнату этажом ниже, и пламя не то очистительного, не то погребального
костра взметнулось к небесам.
Друзья кинулись вниз по лестнице, которая оторвалась от стены и
разлетелась в темноте на кусочки, как только они оказались на земле. В
переулок Скелетов им пришлось пробираться через обломки.
Теперь уже узкие, как у ящерицы, языки пламени лизали тьму, вырываясь
из-за ставен мансарды и через забитые окна нижнего этажа. Когда друзья,
несясь во весь дух, добежали до Чумного Подворья, в "Серебряном Угре" уже
вовсю били пожарную тревогу.
Как пули друзья влетели в Гибельный переулок, и тут Мышелов схватил
Фафхрда за руку и силой заставил остановиться. Бранясь на чем свет стоит,
бледный гигант с озверевшим лицом уступил только тогда, когда Мышелов
задыхаясь крикнул:
- Ударов на десять сердца - только чтобы приготовить оружие!
Он выхватил из-за пояса мешок и, крепко держа его за горловину, изо
всех сил ахнул о булыжник мостовой, так что разбились не только бутылки с
маслом, но и горшок с угольями, и через несколько секунд в самом низу
мешка показалось пламя.
Выхватив Скальпель и Серый Прутик, Мышелов с Фафхрдом понеслись
дальше, при этом человечек в сером крутил мешком над головой, чтобы
получше раздуть пламя. Когда друзья перебежали Грошовую и ворвались в Дом
Вора, мешок уже успел превратиться в огненный шар, и Мышелов, высоко
подпрыгнув, зашвырнул его в нишу над дверью.
Находившиеся там стражи заверещали от испуга и боли, оказавшись
жертвами этого столь пламенного вторжения, и никак не сумели помешать двум
нежданным посетителям.
Из дверей в коридор высыпали воры-ученики, которые услышали визг и
топот, но тут же всыпались назад, завидя полыхающее пламя и двух
незнакомцев с лицами демонов, размахивающих длинными блестящими мечами.
Но один тощий подмастерье - лет десяти от роду, не больше -
замешкался. Не знающий жалости Серый Прутик пронзил его насквозь, и
парнишка так и остался лежать с выпученными глазами и ртом, раскрывшимся в
немом крике ужаса и мольбы.
Где-то вдалеке раздался гулкий вой, заунывный и таинственный, от
