захотеть, и черные воды расступятся передо мной, открывая дорогу в
таинственную бездну. Там мой дом, мой истинный дом. И в горах. И за
болотами, в глубоких расселинах, откуда восходят дымы, пахнущие целебно. Я
никого никогда сюда не пущу, я сделаю так, что пришедшие забудут дорогу.
Но мне тоскливо без них, и я творю их перед собой из остатков воображения.
Темный город возникает на пляже, и волны обтекают его, не смывая. Тонкий
звук поднимается кверху, к небу, зажигая концентрические кольца...
Аля очнулась и, вскочив, осмотрелась. Все было слишком просто, чтобы
казаться ужасным.
Пустые стулья стояли неровным полукружием, как бы беседуя. В открытые
окна влетали голоса. Доносились удары мяча, невнятные механические звуки и
электрические потрескивания.
Вошел Горбовский, по-прежнему озабоченный. Сел на стул верхом,
посмотрел на Алю, вздохнул и покачал головой.
- Нашелся наш Стас, - сказал он. - Только не знаю, хорошо ли это...
- Где он? - быстро спросила Аля.
- На Земле. У Сикорски.
- А кто такой Сикорски?
- Неужели не знаете? Это была громкая история.
- Первый раз... - она замолчала. Внутри лопнул пузырек. - Знаю. Да.
Все знаю. Но - зачем он Стасу?
Горбовский пожал плечами.
- Мы безнадежно опаздываем... главным образом - вот здесь, - он
дотронулся до лба. - А кроме того - некий паралич воли...
- Паралич волн, - повторила Аля. - Жалко.
- Как вы себя чувствуете? - спросил Горбовский. - В такой переделке
побывали.
- Не знаю. Никак не чувствую. Еще не прожгло.
- Да, это я понимаю. Ну, что - оставим работу профессионалам?
- Нет, - сказала Аля. - Я так не могу. Должен же кто-то, кто
понимает...
- Через полчаса Максим улетает на Землю. Туда, к Сикорски. Я пока
остаюсь. Вы - как намерены?
- Я полечу, - твердо сказала Аля.
- Стас для вас... что-то значит?
Аля посмотрела на Горбовского. Неясно было, он действительно не
понимает - или спрашивает о чем-то другом?
- Он у меня вот здесь, - повторяя жест Горбовского, она дотронулась
до лба. - И я уже почти не могу это выносить...
СТАС
- Вы ничего не понимаете, Попов, - хрипло сказал Бромберг. -
Допускаю, что вы все знаете, но не понимаете вы ни черта.
- Ну, почему же? - вежливо ответствовал я. - Древний способ отучения
от наркотиков: медленно и постепенно уменьшать дозу. Девятнадцатый век.
- А от пищи вы так никого не пытались отучать? От воздуха? Нет? Ну,
так попытайтесь, попытайтесь...
- Бросьте, Бромберг. Это не я, это вы не понимаете, что предприятию
вашему все равно пришел конец. Остановлюсь я - не остановятся другие. Это
же выстрел дробью. За нас взялись всерьез.
- Кто? Кто взялся? Что вы несете, идиот?!
- Некий весьма сведущий разум, который мы ассоциируем с Малышом. Им,
видите ли, не нравится наше поведение...
- Я же сказал: идиот! Повторить? Я повторю: идиот! Какой Малыш? Какой
разум? Это все выдумки нашей разлюбезной! Она пичкает нас байками, чтобы
мы...
Я подождал, когда он прокричится, и спросил:
- Скажите, а вы сами-то подвержены этому внушению?
- Я? Конечно, нет. Я знаю, что оно существует, что оно направлено на
модификацию моего поведения, и веду себя с поправкой на оное.
- Вы давно снимали спектр этого излучения?
- Регулярно. А что?
- Вам не бросилось в глаза ничего необычного?
- Нет. И не могло броситься. Потому что ничего необычного там нет.
- Понятно. Так вот, слушайте меня внимательно. Я жил на планете, где
гипноизлучения нет. На Земле я около суток. Даже на обычного человека
излучение еще не окажет влияния за такой срок... эффект его накапливается,
не так ли?
- Ну, в некотором роде - да.
- Отлично. Вам, когда вы возвращаетесь, не бросаются в глаза простор
и пустота на Земле?
- Вы были у Сикорски? Может быть, вы и сейчас у него?
- Нет, - ответил я только на последний вопрос.
- Сикорски - сумасшедший старик. У него идефикс...
- Перед прилетом сюда я ознакомился со спектром гипноизлучения,
которое орошает Землю. Золотым дождем. Лишь четыре процента спектра - это
модификаторы поведения. Девяносто шесть - модификаторы восприятия.
- Бросьте нести чушь, Попов. Я сам писал эти спектры, сам, понимаете?
И что же, я не знал, что пишу?
- Излучатели на спутниках "Атлас" не работают, - продолжал я. - Зато
там установлен вероятностный вариатор, который, как вам должно быть
известно, к использованию запрещен категорически... Тагора, по-вашему, -
тоже изобретение машины?
- Да. То есть не машины. Тагору придумал в сорок седьмом году Майкл
Хиггинс. Машина воплотила его мысль.
- Понятно. Его можно поздравить: изобретение оказалось столь емким,
что обрело самостоятельную жизнь.
- Род иллюзии. Надеюсь, это-то вы понимаете?
- Конечно. Но тогда откуда взялся вариатор?
- А при чем тут?..
- Вариатор доставлен с Тагоры. Якобы образец техники Странников.
- Все смешалось. Впрочем, так и должно быть. На определенном этапе
накачки уже не удается проследить, откуда приходит та или иная иллюзия.
- Скажите, Бромберг, а с Пирсом вы сотрудничали когда-нибудь?
- Что значит - сотрудничал? Он ноолог, а я - историк науки. Конечно,
я изучал его работы, его самого... Когда случилось несчастье в
лаборатории, я как раз направлялся к нему.
- Несчастье какого рода произошло там?
- Взрывной импульс Тиффани. Вы знаете, что такое импульс Тиффани?
Хотя что это я...
- У меня другие сведения.
- Ваши сведения неверны!
- Возможно... Вам не закрадывалась такая интересная мысль: все ложные
объяснения всегда по касательной проходят рядом с истиной? Как бы дразня
ее. Когда-то говорили, что вора тянет на место преступления...
- Это вы обо мне?
- Пока нет. Но вспомните: запрет на Машину объяснялся тем, что в
недрах ее зародился новый нечеловеческий разум, новая цивилизация. Так?
- Да. Я сам придумал это объяснение. До сих пор горжусь им.
- А вам не кажется, что нечто подобное случилось на самом деле?
- Болезненный бред. В стиле Сикорски.
- Разум, получивший возможность расселяться по сознаниям тысяч
миллионов людей, которые ни сном ни духом...
- Перестаньте!
- Пирс работал как раз над этим, не так ли? Может быть, машинный
разум почувствовал в нем опасного противника, конкурента?..
- Да прекратите же!!! - Голос Бромберга взметнулся до визга,
сорвался... Сам он, багровый, качнулся к экрану, лицо его вывалилось за
пределы, остались только глаза и лоснящийся нос. Безумные, чуть косящие
глаза. Потом они медленно мигнули... - Вы правы, Попов, - сказал Бромберг
совсем иначе. - Я не сомневался, что вы догадаетесь обо всем. Владея таким
объемом информации, мудрено не догадаться...
- Вы - Бромберг? - спросил я.
- Да. В определенной мере.
АЛЯ
Они сели на каком-то крошечном островке посреди пустого океана. Дом
приземистый, вжатый в скалы... Наверное, зимой здесь штормы.
- Рудольф Сикорски, - представил Максим хозяина. - Александра
Постышева, носитель ноограммы Стаса Попова.
- Вы это ощущаете? - спросил Сикорски, пожимая ей руку.
- Иногда.
- Крепитесь, девочка. Это бывает очень тяжело, особенно когда она
начинает распадаться. Вот Максим побывал в таком положении...
- Он говорил. Но без подробностей.
- Те подробности такие, что лучше, о них не говорить. Главное, не
позволяйте наезднику управлять вами. И знайте, что боль - ненадолго. День,
два.
- Он будет исчезать...
- Да. Умирать в полном сознании. Цепляться за вас.
- Какой ужас...
- Ужас. Он симпатичный человек, он мне понравился. Что ты думаешь обо
всем этом, Максим?
- Что он намерен делать, Экселенц?
- Он? Намерен? Это не те слова...
- Возможно, не те...
- Просто не те, Максим. Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Разве не
видишь: я сдался? Я вдруг оказался человеком, который желал отстоять
крепость - решительнее, чем другие, - но сам в рвении своем разрушил
стены... И вот - все. Последний шаг противника. Он просто входит... он
даже приходит ко мне. На чашку чая. Ко мне. Какая ирония.
- Он не противник, - сказала Аля.
- Не он. Не Попов. Противник - в Нем.
- Нет. Вы ошибаетесь. Вы ошибаетесь в чем-то главном.
- Нет, Александра. Не ошибаемся. Может быть, мы просто говорим о
разных вещах...
- Где он? Вы знаете, где он? Догадываетесь?
- В сотне мест одновременно. Он прошел через вариатор... Вы знаете,
что это такое?
- Да.
Аля повернулась и стала смотреть на океан.
Она никогда прежде не видела океана...
- Когда я все это узнал, я пытался почувствовать себя в шкуре Машины,
- сказал за спиной Сикорски. - Не думаю, что можно вынести это
сколько-нибудь долго. Я бы застрелился сразу.
- Ей пришлось очень долго выращивать руки, - сказал Максим. - И потом
- может быть, для нее полвека - это сразу?
СТАС
Я летел в маленьком пестром флаере-жучке на север. Человек на экране
- Бромберг, который не совсем Бромберг, а так... представитель... -
говорил что-то, иногда убедительно, иногда просто умоляюще...
Кажется, я иногда даже отвечал ему.
Территория, занятая комплексом Машины, резко выделялась в ландшафте.
Увядающе-осенние цвета вдруг сменились черно-зелеными: по каким-то давним
причинам здесь все засеяно было марсианской травой-камнежоркой. Три ряда
кольев с проволокой, разумеется, были чисто символической преградой...
зато преградой реальной можно было считать вон те тарелочки
гипноизлучателей. Человек, попавший на территорию, просто не сможет пройти
за них, туда, в квадрат пятьсот на пятьсот примерно, где не видно с земли
серо-песчаное, очень низкое, едва ли выше моего роста, П-образное
строение.
Я сбросил скорость и пролетел над ним, потом развернулся и пролетел
еще раз.
Казалось, я физически ощущаю, как подо мной - там, в глубине -
лопаются тугие пузырьки.
Теперь можно было лететь куда угодно...
Человек с экрана молча смотрел на меня.
АЛЯ
Переход, и еще переход. Незнакомый город. Листопад. Теплый ветер. На
площади они нашли глайдер.
- Спасибо, Максим. Дальше я сама...
- Прощайте. - Он повернулся, будто теряя интерес и к ней, и ко всему
остальному.
- Не обижайтесь.
- Какие обиды...
Какие обиды могут быть, когда нам грозит... что? Гибель? Нет. Просто
- всеобщее и полное унижение. Осознание своего ничтожества. Своей
зависимости и мизерности. Но и - освобождение...
Она по широкой дуге развернула послушный глайдер и повела его
вручную, без видимой цели - в поисках чего-то необычного.
СТАС
Я думал, что увижу хоть немногое. Что-то должно было измениться...
исчезнуть, раствориться, перетечь из формы в форму... не знаю. Как-то
отреагировать. Но ничто не менялось.
- Вот вы и добились своего, - сказал человек на экране, глядя куда-то
в сторону.
- Что-то происходит?
- Нет. Теперь никогда ничего не произойдет. Машина мертва.
- Неужели только она толкала нас куда-то?
- Уже много лет... Не хочу вас больше видеть. Уходите.
- Куда я могу уйти? Я сижу в кабине. Вам проще - отключитесь.
- Не могу.
Я не успел обдумать его странную реплику: флаер мой качнуло и повело
в сторону. Как-то очень быстро бросились в лицо верхушки деревьев,
раздался мощный треск... На миг возникло чувство настоящего полета,
