полицейские детективы, в числе последних и Мелоун. Блюстители порядка
присматривались к действиям Сейдема со все нараставшим интересом и довольно
часто приходили на помощь частным детективам. В результате этой совместной
работы было выявлено, что новые Знакомые Сейдема принадлежали к числу самых
отъявленных и закоренелых преступников, которых только можно было сыскать
по темным закоулкам Ред-Хука, и что по крайней мере треть из них
неоднократно привлекалась к ответственности за воровство, хулиганство и
незаконый ввоз эмигрантов. Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что
круг лиц, в котором вращался ныне престарелый затворник, почти целиком
включал в себя одну из самых опасных преступных банд, издавна промышлявшей
на побережье контрабандой живого товара - в основном, всякого безымянного и
безродного азиатского отребья, которое благоразумно заворачивали назад на
Эллис-Айленде[5]. В перенаселенных трущобах квартала, известного в те времена
как Паркер-Плейс, где Сейдем содержал свои полуподвальные аппартаменты,
постепенно выросла весьма необычная колония никому неведомого узкоглазого
народца, родство с которым, несмотря на сходство языка, в самых энергичных
выражениях отрицали все выходцы из Малой Азии, жившие по обе стороны
Атлантик-Авеню. За отсутствием паспортов или каких-либо иных удостоверений
личности они, конечно, подлежали немедленной депортации, однако шестерни
механизма, именуемого исполнительной властью, порою раскручиваются очень
медленно, да и вообще, редко кто отваживался тревожить Ред-Хук, если его к
тому не принуждало общественное мнение.
Все эти жалкие создания собирались в полуразвалившейся, по средам
используемой в качестве танцевального зала каменной церкви, которая
возносила к небу свои готические контрфорсы в беднейшей части портового
квартала. Номинально она считалась католической, но в действительности во
всем Бруклине не нашлось ни одного святого отца, который бы не отрицал ее
принадлежность к конгрегации, чему охотно верили полицейские агенты,
дежурившие около нее по ночам и слышавшие доносящиеся из ее недр странные
звуки. Им становилось не по себе от воплей и барабанного боя, сопровождаших
таинственные службы; что же касается Мелоуна, так он гораздо больше
страшился зловещих отголосков каких-то диких мелодий (исходящих, казалось,
из установленного в потайном подземном помещении расстроенного органа),
которые достигали его слуха в моменты, когда церковь была пуста и не
освещена. Дававший по этому поводу объяснения в суде Сейдем заявил, что, по
его мнению, этот действительно не совсем обычный ритуал представлял из себя
смесь обрядов несторианской церкви и тибетского шаманства. Как он полагал,
большинство участников этих сборищ относились к монголоидной расе и
происходили из малоизученных областей Курдистана (при этих словах у Мелоуна
захолонуло в груди, ибо он вспомнил, что Курдистан является местом обитания
йезидов[6], последних уцелевших приверженцев персидского культа почитания
дьявола). Однако, чем бы ни кончилось слушание дела Сейдема, оно пролило
свет на постоянно растущую волну нелегальных иммигрантов, при активном
содействии контрабандистов и по недосмотру таможенников и портовой полиции
захлестывающую Ред-Хук от Паркер-Плейс до верхних кварталов, где,
подчиняясь законам взаимовыручки, вновь прибывших азиатов приветствовали их
уже успевшие обжиться в новых условиях братья. Их приземистые фигуры и
характерные узкоглазые физиономии, странным образом контрастирующие с
надетыми на них крикливыми американскими нарядами, все чаще можно было
увидеть в полицейских участках среди взятых с поличным на Боро-Холл воришек
и бродячих гангстеров, и в конце концов было решено произвести их перепись,
установить, откуда они берутся и чем занимаются, а потом передать в ведение
иммиграционных властей. По соглашению между федеральными и городскими
властями, дело это было поручено Мелоуну, и вот тогда-то, едва начав свое
скитание по выгребным ямам Ред-Хука, он и оказался в положении человека,
балансирующего на лезвии ножа над пропастью, имя которой было ужас и в
глубине которой можно было различить жалкую, потрепанную фигурку Роберта
Сейдема.
4
Методы работы полиции отличаются широтой и разнообразием. За время
своего бродяжничества Мелоуну удалось узнать немало разрозненных фактов,
касающихся организации, чьи нелицеприятные контуры начали вырисовываться в
голове детектива благодаря когда разговорам с тщательно отслеженными
"случайными знакомыми", когда вовремя предложенной фляжке с дешевым пойлом,
отныне неизменно присутствующей в его заднем брючном кармане, а когда и
суровым допросам вконец перепуганных заключенных. Иммигранты действительно
оказались курдами, однако, говорили они на неведомом современной
лингвистической науке диалекте. Те немногие из них, что добывали себе
пропитание честным трудом, в основном работали на подхвате в доках или
спекулировали всякой мелочью, хотя некоторых из них можно было увидеть и за
плитой греческого ресторанчика, и за стойкой газетного киоска. Однако,
подавляющая их часть не имела видимых средств к существованию и
специализировалась по различным уголовным профессиям, самыми безобидными из
которых были контрабанда и бутлегерство. Все они прибывали на пароходах -
трамповых сухогрузах, судя по описанию - и темными, безлунными ночами
переправлялись в шлюпках к какой-то пристани, соединенной потайным каналом
с небольшим подземным озером, расположенным под одним из домов на
Паркер-Плейс. Что это были за пристань, канал и дом, Мелоуну узнать не
удалось, поскольку все его собеседники сохранили лишь самые смутные
воспоминания о своем прибытии, которые, к тому же, излагали на столь
ужасном наречии, что расшифровать его было не под силу самым способным
переводчикам. Неясной оставалась и цель, с которой все новые и новые партии
курдов завозились в Ред-Хук. На все расспросы относительно их прежнего
места жительства, равно как и агенства, предложившего им переехать за
океан, они отвечали молчанием, однако было замечено, что как только речь
заходила о причине, побудившей их поселиться здесь, на их лицах появлялось
выражение неприкрытого ужаса. В равной степени неразговорчивы оказались и
гангстеры других национальностей, и все сведения, которые в конце концов
удалось собрать, ограничивались лишь смутными упоминаниями о каком-то боге
или великом жреце, который пообещал курдам неслыханное доселе могущество,
власть и неземные наслаждения, которые они обретут в далекой стране.
Вновь прибывшие иммигранты и бывалые гангстеры продолжали с завидной
регулярностью посещать строго охраняемые ночные бдения Сейдема, а вскоре
полиция установила, что бывший затворник снял еще несколько квартир, куда
можно было войти, только зная определенный пароль. В целом эти
конспиративные жилища занимали три отдельных дома, которые и стали
постоянным пристанищем для сейдемовских странных друзей. Сам он теперь
почти не появлялся во Флэтбуше, изредка забегая туда лишь затем, чтобы
взять или положить обратно какую-нибудь книгу. Внешний облик старого
голландца продолжал медленно, но неуклонно меняться - теперь в чертах его
лица, равно как и в поведении сквозила некая неизвестно откуда взявшаяся
диковатость. Дважды Мслоун пытался заговорить с ним, но оба раза разговор
кончался тем, ему было ведено убираться восвояси. Сейдем заявил, что он
знать ничего не знает ни о каких заговорах и организациях и понятия не
имеет о том, откуда в Ред-Хуке берутся курды и чего они хотят. Его забота -
изучать, по возможности в спокойной обстановке, фольклор всех иммигрантов
района, а забота полицейских - охранять правопорядок, по возможности не суя
нос в чужие дела. Мелоун не забыл упомянуть о своем восхищении, которое
вызвала в нем монография Сейдема, посвященная Каббале и древним европейским
мифам, но смягчить старика ему не удалось. Почувствовав подвох, последний
весьма недвусмысленно посоветовал детективу катиться куда подальше, что тот
и сделал, решив отныне прибегать к иным источникам информации.
Что еще удалось бы раскопать Мелоуну, продолжай он постоянно работать
над этим делом, мы теперь никогда не узнаем. Случилось так, что идиотская
распря между городскими и федеральными властями на долгие месяцы
затормозила расследование, и Мелоуну пришлось заняться другими делами. Но
он ни на секунду не забывал о Ред-Хукс и потому был удивлен чуть ли не
больше других, когда с Робертом Сейдемом начали происходить удивительные
перемены. Как раз в то время, когда весь Нью-Йорк был взбудоражен
прокатившейся по городу волной похищении и таинственных исчезновений детей,
старый неряха-ученый претерпевал метаморфозы весьма загадочного и в равной
степени абсурдного характера. Однажды он появился в Боро-Холл с чисто
выбритым лицом, аккуратно подстриженными волосами и в безупречно
подобранном костюме. С тех пор каждый новый день добавлял к его облику все
новые черты светскости, и вскоре он уже мало чем отличался от самых
утонченных щеголей, поражая знакомых несвойствеными ему ранее блеском глаз,
живостью речи и стройностью некогда грузной фигуры. Теперь, снова обретя
эластичность походки, бойкость манер и (как ни странно!) природный цвет
волос, он выглядел гораздо моложе своих лет. С течением времени он начал
одеваться все менее консервативно и в конце концов окончательно сразил
своих друзей серией многолюдных приемов, устроенных в его заново
переоборудованном флэтбушском доме, куда он пригласил не только всех, кого
мог припомнить, но и своих полностью прощенных родственников, которые еще
совсем недавно яростно добивались его изоляции. Некоторые из гостей
приезжали ради любопытства, другие - из чувства долга, но и те и другие не
могли скрыть приятного удивления, вызванного умом и обворожительными
манерами бывшего отшельника. Он заявил, что в основном закончил работу всей
своей жизни, и теперь, после получения кстати пришедшегося наследства,
завещанного ему одним полузабытым другом из Европы, он собирается потратить
остаток своих дней на удовольствия, которые обещает ему вторая юность,
ставшая возможной благодаря покою, диете и тщательному уходу за собой. Все
реже и реже можно было увидеть его в Ред-Хуке, и все чаще и чаще появлялся
он в обществе, для которого был предназначен от рождения. Полицейские
отметили, что гангстеры, ранее собиравшиеся в цокольном помещении на
Паркер-Плейс, теперь зачастили в старую каменную церковь, используемую по
средам в качестве танцевального зала, но и прежние, все еще принадлежащие
Сейдему квартиры, не были забыты, и там по-прежнему селилась вся районная
нечисть.
Затем произошли два на первый взгляд ничем не связанных между собой, но
в равной степени важных для Мелоуна события. Первым из них явилось короткое
объявление в "Орле", извещающее о помолвке Роберта Сейдема и юной мисс
Корнелии Герристен, дальней родственницы новоиспеченного жениха,
проживавшей в Бейсайде и прекрасно зарекомендовавшей себя в самых высших
слоях общества. Вторым - обыск, проведенный городской полицией в старой
церкви после того, как какой-то насмерть перепуганный горожанин доложил,
что в одном из полуподвальных окон здания ему на секунду померещилось лицо
ребенка. Мелоун, принимавший участие в облаве, воспользовался случаем и с
особым тщанием исследовал каждую деталь интерьера. Полиция не нашла ровным
счетом ничего - более того, все место выглядело так, будто его не посещали
уже тысячу лет, - но обостренное кельтское восприятие Мелоуна не могло
