хрупкой глобулы, найденной позапрошлым летом в ядре зловещего метеорита,
цвет уродливой растительности, появившейся этой весной, и, наконец - теперь
он мог в этом поклясться, - цвет того движущегося облачка, что не далее как
сегодня утром на мгновение заслонило собой узенькое окошко чердачной
комнаты, таящей в себе невыразимый ужас. Одно лишь мгновение переливалось
оно у окошка, а в следующее - влажная обжигающая струя пара пронеслась мимо
него к дверям, и какая-то тварь точно такого же цвета прикончила внизу
беднягу Нейхема. Умирая, тот так и сказал: того же цвета, что и трава
весной, что и проклятая глобула. И лошадь понеслась прочь со двора, и
что-то тяжелое упало в колодец - а теперь из него угрожающе выпирал в небо
бледный, мертвенный луч все того же дьявольского света.
Нужно отдать должное крепкой голове Эми, которая даже в тот напряженный
момент была занята разгадкой парадокса, носящего чисто научный характер.
Его поразил тот факт, что светящееся, но все же достаточно разреженное
облако выглядело совершенно одинаково как на фоне светлого квадратика окна,
за которым сияло раннее погожее утро, так и в кромешной тьме посреди
черного, опаленного смертью ландшафта. Что-то здесь было не так, не по
законам природы, и он невольно подумал о последних страшных словах своего
умирающего друга: "Оно пришло оттуда, где все не так, как у нас... так
сказал профессор... он был прав".
Во дворе отчаянно забились и заржали лошади, оставленные на привязи у
двух чахлых ив, росших на самой обочине дороги. Кучер фургона направился
было к дверям, чтобы выйти и успокоить испуганных животных, когда Эми
положил трясущуюся руку ему на плечо. "Не ходи туда", прошептал он, "Там
нечто такое, что нам и не снилось. Нейхем сказал, там, в колодце, живет
что-то... Оно высасывает жизнь. Он сказал, оно выросло из круглой штуки -
такой же, что была в этом треклятом метеоритном камне, который упал прошлым
летом. Все видели эту штуку - такую круглую, как яйцо. Он сказал, оно жжет
и высасывает, а из себя как облачко - просто сияние - и цвет у него такой
же, как у вон того облачка за окном, такого бледного, что с трудом видать,
а уж сказать, что это такое, и вообще нельзя. Нейхем говорил, оно пожирает
все живое, и чем больше ест, тем сильнее становится. Он сказал, что видел
его на этой неделе. Оно пришло издалека, оттуда, где кончается небо, - так
сказали доктора из колледжа, когда были здесь в прошлом году. Оно устроено
не так, как весь остальной Божий мир, и живет оно не по его законам. Это
нечто извне".
Кучер в нерешительности остановился у дверей, а между тем сияние во
дворе становилось все ярче, и все отчаяннее ржали и дергали поводья
привязанные у дороги лошади. Это был поистине ужасный момент: мрачное,
навевающее ужас жилище, четыре чудовищные свертка с останками (включая
поднятые со дна колодца) в дровянике у задней двери и столб неземного,
демонического света, вздымающийся из осклизлой бездны во дворе. Под
влиянием этого момента Эми и удержал кучера - он совсем забыл, что влажная
струя светящегося пара, пронесшаяся утром близ него на чердаке, не
причинила ему никакого вреда - но, может быть, это было и к лучшему. Теперь
уже никто никогда не узнает, какой опасности они подвергались в ту ночь, и
хотя до тон поры адский огонь, разгоравшийся в ночи, казалось, был бессилен
причинить вред собравшимся в доме людям, неизвестно, на что он был способен
в те последние минуты, когда готова была высвободиться вся его устрашающая
сила и когда на черном небосводе, наполовину скрытом облаками, вот-вот
должна была обозначиться его конечная цель.
Внезапно один из толпившихся у окна полицейских издал короткий
сдавленный вопль. Все присутствующие, вздрогнув от неожиданности,
проследили его взгляд до того участка внешней тьмы, к которому он был
прикован. Ни у кого не нашлось слов, да и никакие слова не смогли бы
выразить охватившее всех смятение. Ибо в тот вечер одна из самых
невероятных легенд округи перестала быть легендой и превратилась в жуткую
реальность - и когда несколько дней спустя свидетели этого превращения
подтвердили его истинность, весь Аркхэм содрогнулся от ужаса, и с тех пор
там уже не осмеливались во весь голос обсуждать события "страшных дней".
Нужно заметить, что в тот вечер в воздухе не ощущалось ни дуновения
ветерка. Позднее поднялась настоящая буря, но в тот момент воздух был
абсолютно недвижим. Даже высохшие лепестки поздней полевой горчицы,
пепельно-серые и наполовину осыпавшиеся, не колыхались, как обычно, в
струях исходившего от земли тепла, и, как нарисованная, застыла окаймляющая
крышу фургона бахрома. Вся природа замерла в жутком оцепенении, но то, что
вселилось в черные, голые ветви росших во дворе деревьев, по-видимому, не
имело к природе никакого отношения, ибо как объяснить тот факт, что они
двигались на фоне всеобщего мертвого затишья! Они судорожно извивались, как
одержимые, пытаясь вцепиться в низколетящие облака, они дергались и
свивались в клубки, как если бы какая-то неведомая чужеродная сила деpгaлa
за связывающую их с корнями невидимую нить.
На неколько секунд все затаили дыхание. Затем набежавшее на луну
плотное облачко ненадолго скрыло силуэты шевелящихся деревьев в кромешной
тьме - и тут из груди каждого присутствующего вырвался хриплый,
приглушенный ужасом крик. Ибо тьма, поглотившая бившиеся в конвульсиях
ветви, лишь подчеркнула царившее снаружи безумие: там, где секунду назад
были видны кроны деревьев, теперь плясали, подпрыгивали и кружились в
воздухе тысячи бледных, фосфорических огоньков, облепивших каждую ветвь
наподобие огней Св.Эльма, что сошли на головы апостолам в Троицын день. Это
чудовищное созвездие замогильных огней, напоминающих рой обожравшихся
светляков-трупоедов, светило все тем же пришлым неестественным светом,
который Эми отныне суждено было запомнить и смертельно бояться всю
оставшуюся жизнь. Между тем исходивший из колодца столб света становился
все ярче и ярче, а в головах сбившихся в кучу дрожащих людей, напротив, все
более сгущалась тьма, рождая мрачные образы и роковые предчувствия,
выходившие далеко за границы обычного человеческого сознания. Теперь сияние
уже не исходило, а вырывалось из темных недр, плавно и бесшумно подымаясь к
нависшим над головой тучам.
Ветеринар поежился и направился к дверям, чтобы положить поперек них
добавочный деревянный брусок. Эми продолжало трясти, и ему стоило больших
трудов поднять руку - в ту минуту голос отказался служить ему - и указать
остальным на деревья, которые с каждой секундой светились все ярче и
напоминали теперь скорее брызжущие во все стороны фосфорические фонтаны.
Ржание и биение лошадей у привязи становилось невыносимым, но ни один из
бывших в доме ни за какие земные блага не согласился бы выйти наружу.
Свечение деревьев все нарастало, а их извивающиеся ветви все более
вытягивались к небу, принимая почти вертикальное положение. Теперь
светилось и деревянное коромысло над колодцем, а когда один из полицейских
молча ткнул пальцем в сторону каменной ограды, все обратили внимание на то,
что притулившиеся к ней пристройки и навесы тоже начинают излучать свет, и
только полицейский фургон да пролетка Эми оставались невовлеченными в эту
огненную феерию. Через некоторое время со стороны дороги донесся шум
отчаянной возни и громкий стук копыт. Эми поспешно погасил лампу, и
прильнувшие к стеклу люди увидали, как оборвавшая наконец повода пара
гнедых удирает вместе с фургоном по направлению к городу.
Это происшествие немного ослабило напряжение, царившее в доме, и
присутствующие принялись возбужденно шептаться. "Оно... это явление...
распространяется на все органические материалы, какие только есть
поблизости", пробормотал судмедэксперт. Ему никто не ответил, но тут
полицейский, которого опускали в колодец, заявил, содрогаясь всем телом,
что его длинный багор, очевидно, задел нечто такое, чего не следовало было
задевать. "Это было ужасно", добавил он, "Там совсем не было дна. Одна
только муть и пузырьки - да ощущение, что кто-то притаился там, внизу".
Лошадь Эми все еще билась и ржала во дворе, наполовину заглушая дрожащий
голос своего хозяина, которому удалось выдавить из себя несколько
бессвязных фраз: "Оно вышло из этого камня с неба... выросло там, внизу...
оно убивает все живое... пожирает душу и тело... Тед и Мервин, Зенас и
Небби... Нейхем был последним... все они пили воду... плохую воду... оно
взяло их... становилось все сильнее... оно пришло извне, где все не так,
как у нас... теперь оно собирается домой".
В этот момент сияющий столб во дворе вспыхнул ярче прежнего и начал
приобретать определенную форму - но форму такую фантастическую, что позднее
ни один из видевших аго явление собственными глазами так и не смог толком
его описать. Одновременно бедная, привязанная у дороги Геро издала жуткий
рев, какого ни до, ни после того не доводилось слышать человеку. Все
присутствующие зажали ладонями уши, а Эми, содрогнувшись от ужаса и
тошноты, поспешно отвернулся от окна. Смотреть на то, что там происходило,
было выше человеческих сил, и когда он наконец набрался достаточно
мужества, чтобы снова выглянуть в окно, он различил в том месте, где стояла
его лошадь, лишь темную бесформенную груду, возвышавшуюся
между-расщепленными оглоблями пролетки. Ему больше не довелось увидеть свою
бедную, смирную Геро - полицейские, которые на следующий день обследовали
развалины фермы, похоронили все, что от нее осталось, в ближайшем овраге.
Однако, в тот момент Эми было не до траура по своей бедной лошадке - один
из полицейских знаками давал понять остальным, что пылающая смерть уже
находится вокруг них, в этой самой гостиной! Лампа, которую Эми незадолго
до того затушил, теперь не мешала видеть, как все деревянные предметы
вокруг них начинали испускать все то же ненавистное свечение. Оно
разливалось по широким половицам и брошенному поверх них лоскутному ковру,
мерцало на переплете окон, пробегало по выступающим угловым опорам,
вспыхивало на буфетных полках и над камином и уже распространялось на двери
и всю мебель. Оно усиливалось с каждой минутой, и вскоре уже ни у кого не
осталось сомнений в том, что если они хотят остаться в живых, им нужно
немедленно покинуть этот дом.
Через заднюю дверь Эми вывел всю компанию на тропу, пересекавшую поля в
направлении пастбища. Они брели по ней, как во сне, спотыкаясь и
покачиваясь, не смея оборачиваться назад, до тех пор, покуда не оказались
на высоком предгорье. Все очень обрадовались существованию этой тропинки,
ибо никто не рискнул бы пройти по двору мимо дьявольского колодца. И без
того они натерпелись страху, когда пришлось миновать светящиеся загоны и
сараи, не говоря уже об изуродованных фруктовых деревьях, ветви которых -
хвала Создателю, на достаточном удалении от земли - продолжали свою
сумасшедшую пляску. Когда они пересекали Чапменовский ручей, луну
окончательно заволокло облаками, и им пришлось ощупью выбираться на
открытое место.
Когда они остановились, чтобы в последний раз посмотреть на долину, из
взору предстала ужасающая картина: вся ферма - трава, деревья, постройки, и
даже те участки растительности, что еще не были затронуты обжигающим
дыханием серой смерти - все было охвачено зловещим сиянием. Ветви деревьев
теперь смотрели вертикально в небо, и на концах их плясали тоненькие язычки
