Коронер не смог ничего другого найти, только сердце.
- Коронер? Ты хочешь сказать, что делали вскрытие?
- Да, конечно, - сказал Пол и глотнул портвейна.
Джек был уверен, что в Монтане, как и в Калифорнии, вскрытие не
делают каждый раз, когда кто-нибудь умирает, особенно если покойник - в
возрасте Эда Фернандеса и вполне может окончить жизнь по естественным
причинам. Старикам делают аутопсию только при особых обстоятельствах, в
первую очередь, когда видимое повреждение указывает на возможность смерти
от чужих рук.
- Но ты сказал, что коронер не смог ничего найти, кроме разрыва
сердца, никаких ран.
Уставившись на блестящую поверхность портвейна в стакане, поверенный
произнес:
- Тело Эда было найдено на пороге между кухней и задним крыльцом, он
лежал на правом боку, так, что дверь было нельзя закрыть. И держал обеими
руками дробовик.
- А, это достаточно подозрительно, чтобы дать санкции на вскрытие. А
может быть, он просто решил выйти поохотиться?
- Был не охотничий сезон.
- Ты хочешь сказать, что маленькое браконьерство - неслыханное дело в
этих краях, особенно, когда человек охотится не в сезон на своей
собственной земле?
Поверенный покачал головой.
- Вовсе нет. Но Эд не был охотником. Никогда.
- Ты уверен?
- Да. Стэн Квотермесс был охотник, а Эд только унаследовал оружие. И
другая странность - в том дробовике магазин был не просто полон. Он даже
впихнул еще один заряд в промежуток. Никакой охотник, даже полоумный, не
будет таскаться с заряженным ружьем. Он бродит и падает, он может себе в
голову стрельнуть.
- Да и в доме его держать заряженным тоже нет смысла.
- Если только, - сказал Пол, - не было какой-то постоянной угрозы.
- Ты имеешь в виду, какого-нибудь грабителя?
- Может быть. Хотя в здешних краях это бывает реже, чем бифштекс под
татарским соусом.
- Никаких следов ограбления, обыска в доме?
- Нет. Ничего похожего.
- Кто нашел тело?
- Тревис Поттер, ветеринар из Иглз Руст. Что напоминает о еще одной
странности. Десятого июня, больше чем за три недели до своей смерти, Эд
привез мертвых енотов к Тревису, и попросил их осмотреть.
Поверенный рассказал Джеку, что знал о енотах из того, что Эдуардо
доверил Поттеру, а затем и о том, что обнаружил сам Поттер.
- Разбухание мозгов? - напряженно спросил Джек.
- Но никаких следов инфекции, никаких болезней, - заверил его Пол. -
Тревис попросил Эда сообщать о всех необычностях в поведении животных.
Затем, когда они беседовали еще раз, семнадцатого июня, у него возникло
чувство, что Эд видел что-то еще, но скрыл это от него.
- Почему ему было нужно скрывать что-то от Поттера? Ведь Фернандес
сам втянул его в это дело.
Поверенный пожал плечами:
- Как бы там ни было, но утром шестого июля Тревиса все еще мучило
любопытство, и он отправился на ранчо Квотермесса чтобы поговорить с Эдом.
Вместо него нашел его тело. Коронер сказал, что Эд умер не меньше чем за
сутки до этого и, вероятно, не больше полутора суток.
Джек прошелся вдоль стены с фотографиями лошадей и вдоль другой
стены, с книжными полками, а потом обратно, медленно поворачивая в руке
стакан с портвейном:
- Так что вы думаете? Фернандес увидел в поведении животных что-то
действительно странное, что-то такое, что напугало настолько, что он решил
зарядить дробовик?
- Может быть.
- Возможно, он пошел наружу, что бы пристрелить это животное, потому
что оно вело себя как-то агрессивно?
- Так нам и кажется, точно. И, вероятно, он был очень взволнован,
взведен, это и вызвало инфаркт.
Из окна кабинета Джек посмотрел на огоньки ковбойских бунгало,
которые не могли отодвинуть густо свернувшуюся ночь вокруг. Он покончил с
портвейном.
- Мне показалось из всего того, что вы говорили, Фернандес не был
особенно впечатлительным человеком или истериком.
- Напротив. Эд был не более впечатлителен, чем пень.
Отвернувшись от окна, Джек спросил:
- Так что же он должен был увидеть такое, отчего его сердце
заколотилось? Насколько необычно должно было действовать животное - какую
угрозу он мог в этом разглядеть - прежде чем довел себя до инфаркта?
- Вот тут мы и дошли до главного, - признался поверенный. - Звучит
бессмысленно.
- Кажется, что мы имеем дело с какой-то тайной.
- К счастью, ты ведь был детективом.
- Не был. Я был патрульным полицейским.
- Ну, теперь, в связи с обстоятельствами, ты повышен. - Пол поднялся
с угла стола. - Слушай. Я уверен, что здесь не о чем беспокоиться. Мы
знаем, что эти еноты не были больны. И, возможно, существуют какие-то
объяснения, зачем Эду было надо схватиться за ружье. Это мирный край. Черт
меня побери, если я вижу во всем этом хоть какую-то опасность.
- Полагаю, ты прав, - согласился Джек.
- Я завел об этом разговор только потому... ну, это показалось
странным. Я подумал, если ты действительно увидишь что-то необычное, тебе
нужно будет все знать, просто чтобы не пропустить. Звони Тревису. Или мне.
Джек поставил пустой стакан на стол рядом со стаканом Пола.
- Так и сделаю. Да, вот еще... я бы попросил тебя не упоминать обо
всем этом при Хитер. У нас был очень скверный год в Лос-Анджелесе. Здесь -
новое начало, во многих смыслах, и я не хочу омрачать его. Мы немного
нервничаем. Нам это нужно, чтобы работать, чтобы воспринимать все
позитивно.
- Вот почему я улучил время и сказал только тебе.
- Спасибо, Пол.
- И ты сам не тревожься об этом.
- Не буду.
- Потому что я уверен, ничего такого тут нет. Просто одна из многих
маленьких тайн в человеческой жизни. Люди, не привыкшие к этому краю,
иногда нервничают из-за открытого пространства, пустоши. Я не имею в виду,
что вас это тоже затронет.
- Не волнуйся, - заверил его Джек. - После того, как ты поиграешь в
биллиард пулями со всякой безумной падалью в Лос-Анджелесе, никакой енот
настроения не испортит.
15
В течение первых четырех дней на ранчо Квотермесса - со вторника по
пятницу - Хитер, Джек и Тоби чистили дом сверху донизу. Они мыли стены и
рамы, полировали мебель, пылесосили все обшивки и ковры, вымывали посуду и
кастрюли, ставили новые полки в кухонный шкаф, раздали одежду Эдуардо
через городскую церковь нуждающимся и, наконец-то, обжили дом.
Они не собирались записывать Тоби в школу до следующей недели, давая
ему время привыкнуть к новой жизни. Он просто дрожал от счастья быть
свободным, когда все другие ребята его возраста уже заловлены в классные
комнаты.
В среду прибыл транспорт от компании по перевозке из Лос-Анджелеса:
остаток их одежды, книги, компьютеры Хитер и дополнительное оборудование к
ним, игрушки и игры Тоби, все другие вещи, которые они не захотели
выбросить или продать. Присутствие большого числа знакомых предметов
делало их новый дом более похожим на что-то родное.
Хотя дни сделались холоднее и мрачнее за одну неделю, настроение у
Хитер оставалось веселым и легким. Ее больше не беспокоили приступы
тревоги, как тот, который она пережила, когда Пол Янгблад показывал им их
поместье в первый раз вечером в понедельник: с каждым днем этот
параноидальный эпизод уходил все дальше из ее мыслей.
Она смела все паучьи сети с их высохшими жертвами на задней лестнице,
вымыла спиральные пролеты едкой аммониевой водой и, таким образом,
избавила это место от затхлости и слабого запаха разложения. Никаких
непривычных ощущений она больше не испытывала, и теперь было нелегко
поверить, что у нее был какой-то суеверный ужас перед этой лестницей,
когда она впервые спускалась по ней за Полом и Тоби.
Сразу из нескольких окон первого этажа она могла видеть кладбище на
холме. Оно совсем не казалось ей чем-то мрачным, вероятно, из-за
объяснений Пола, что такая привязанность фермеров к земле поддерживается в
семьях целыми поколениями. В разлаженной семье, в которой она выросла, и в
Лос-Анджелесе оставалось так мало традиций и было так слабо чувство
принадлежности к какому-либо месту, что теперь подобная любовь к дому у
фермеров казалась трогательной - даже душевно возвышенной, - а не жуткой и
странной.
Хитер вычистила и холодильник, и они забили его здоровой пищей для
быстрых завтраков и ленчей. Отделение морозилки было уже наполовину
заполнено пакованными обедами, но она все откладывала их инвентаризацию,
так как всегда ждали какие-то более важные дела.
Четыре вечера подряд, слишком уставшие от трудов, чтобы готовить, они
отправлялись в Иглз Руст поесть в "Обедах на Магистрали" - ресторане,
принадлежавшем Бычку, который умел водить машину, решать задачки и
танцевать. Еда была первоклассной для местной кухни.
Путешествие в шестнадцать миль не было чем-то значительным. В южной
Калифорнии путь измерялся не расстоянием, а временем, которое
затрачивалось на него. Даже короткая поездка на рынок в потоке городского
транспорта требовала получаса. Шестнадцатимильная поездка в Лос-Анджелесе
могла занять час, два часа, или вечность, в зависимости от движения и
степени неистовства других автомобилистов. Однако они могли совершенно
спокойно добраться до Иглз Руст за двадцать - двадцать пять минут.
Постоянно незагруженное шоссе только глаз радовало.
Ночью в пятницу, как и в каждую ночь с тех пор, как они приехали в
Монтану, Хитер заснула без труда. Но в первый раз ее сон был прерван.
Во сне она очутилась в каком-то холодном месте: чернее, чем в
безлунную облачную ночь, чернее, чем в комнате без окон. Чувствовала, что
куда-то движется, как будто оказалась ослепшей, - странно, но сначала не
страшно. Она даже поначалу улыбалась, потому что была убеждена, что ее
ожидает нечто удивительное в теплом, хорошо освещенном месте за темнотой.
Сокровище. Удовольствие. Просветление, покой, радость и некая
трансцендентальность, если только найдет путь. Сладкий покой, свобода от
страха, избавление навсегда, просветление, радость, удовольствие более
сильное, чем она когда-либо знала, - оно ждет, ждет ее. Но брела сквозь
беспросветную тьму, чувствуя, как ее руки вытягиваются перед ней, всегда
двигаясь в неправильном направлении, сворачивая то в одну сторону, то в
другую, но все время не туда, куда нужно.
Желание стало пересиливать любопытство. Она хотела получить то, что
там находилось за стеной ночи, хотела так горячо, как ничто другое в своей
жизни, - больше, чем еду, или любовь, или богатство и счастье, потому что
это было все эти вещи сразу. Найти дверь, дверь и свет за ней, чудесную
дверь! Прекрасный свет, мир и радость, свобода и удовольствие,
освобождение от печали, преображение - все так близко, так мучительно
близко, только руку протянуть. Желание стало необходимостью, принуждение -
одержимостью. Она должна обладать тем, что бы ее там ни ожидало, -
радость, покой, свобода, - так, что побежала в пресыщенной черноте, не
думая о возможной опасности. Нырнула вперед, обуянная жаждой найти путь,
тропинку, истину, дверь, радость навеки - и больше нет страха смерти,
никакого страха. Рай - искомый с растущим отчаянием, но всегда убегающий!
Теперь ее позвал голос, странный и пугающий, но побуждающий,
пытающийся показать ей путь, радость и покой и конец всех печалей. Просто
прими. Прими! Этого можно достичь, если она только выберет нужный путь,
найдет это, коснется этого, обнимет.
Она прекратила бег. Внезапно осознала, что вовсе не надо искать
