под прямым углом. Руки так отяжелели, что она все равно не могла ими
пошевелить. Тело ее по талии закрепили кожаным ремнем. Голову протирали и
чем-то мазали. Прежде чем голову закрепили каким-то захватом, она ощутила
несколько уколов, сопровождавшихся мимолетной болью. Незаметно для себя
Лиза уснула.
Она проснулась в испуге от внезапной резкой боли. Неизвестно,
сколько прошло времени. Боль находилась над правым ухом. Вот опять. Изо рта
Лизы вырвался крик, она пыталась пошевелиться. Если не считать тоннеля из
ткани прямо перед лицом, Лиза была покрыта слоями хирургических салфеток. В
конце тоннеля было видно лицо доктора Ранада.
- Все в порядке, Лиза, - произнес Ранад. - Теперь не шевелись.
Тебе вводят местное обезболивающее. Это будет очень быстро.
Боль возникала снова и снова. Лизе казалось, что череп ее вот-вот
разорвется. Она попробовала поднять руки, но только натянула фиксирующие их
петли. - Пожалуйста! - крикнула она, но голос был еле слышен.
- Все хорошо, Лиза. Постарайся расслабиться.
Боль прекратилась. Лиза услышала дыхание врачей. Они были прямо
над ее правым ухом.
- Скальпель, - произнес доктор Ньюмен.
Лиза сжалась от страха. Она ощутила нажатие, как будто палец
прижали к голове и провели по отмеченной линии. По шее сквозь салфетки
потекла теплая жидкость.
- Зажимы. - Лиза услышала резкие металлические щелчки.
- Зажимы Рейни, - сказал доктор Ньюмен. - И зовите Маннергейма.
Скажите, что для него все будет готово через тридцать минут.
Лиза старалась не думать о том, что происходит с ее головой. Зато
она думала о дискомфорте в мочевом пузыре.
Она окликнула доктора Ранада и сказала, что ей нужно помочиться.
- Но у тебя в мочевом пузыре катетер, - ответил тот.
- Но мне нужно помочиться, - повторила Лиза.
- Просто расслабься, Лиза. Я дам тебе еще немного
снотворного.Следующим, что вошло в сознание Лизы, был пронзительный вой
газового мотора в сочетании с ощущением давления и вибрацией головы. Звук
этот возбуждал страх, поскольку она знала, что он означает. Ее череп
вскрывали пилой; она не знала, что это называют краниотомом. Хорошо хоть не
было боли, хотя Лиза напряженно ожидала ее появления в любой момент. Сквозь
закрывающую лицо кисею салфеток просочился запах паленой кости. Доктор
Ранад взял ее руку в свою и она была за это благодарна. Она сжала его руку,
как единственную надежду.
Звук краниотома замер. Во внезапно наступившей тишине возникло
ритмичное попискивание кардиомонитора. Затем вновь появилась боль - на этот
раз скорее напоминающая дискомфорт локальной головной боли. В конце тоннеля
показалось лицо доктора Ранада. Он следил за ней, пока наполнялась манжета
на ее руке.
- Костные щипцы, - потребовал доктор Ньюмен.
Лиза услышала и почувствовала треск кости. Звук располагался
рядом с правым ухом.
- Элеваторы.
- Лиза ощутила еще несколько болевых толчков, за которыми
последовал громкий треск. Ей стало ясно, что голову вскрыли.
- Марлю, - закончил доктор Ньюмен будничным тоном.
Продолжая обрабатывать руки, доктор Курт Маннергейм,
перегнувшись, заглянул в дверь операционной N21 и посмотрел на часы на
дальней стене. Почти девять. Он увидел, как его старший стажер доктор
Ньюмен отступил от стола. Стажер скрестил на груди руки в перчатках и пошел
смотреть снимки, установленные в аппарате. Это могло означать только одно:
краниотомия проведена и для Шефа все готово. Маннергейм знал, что времени
оставалось в обрез. В полдень должна прибыть комиссия из Национального
института здоровья. Решалась судьба двенадцати миллионов долларов, которые
могут обеспечить его исследовательскую деятельность на ближайшие пять лет.
Ему необходима эта субсидия. В противном случае он потеряет всю свою
лабораторию с животными и вместе с ней результаты четырехлетних трудов.
Маннергейм был уверен, что находится на пороге открытия в мозге точного
места, ответственного за агрессивность и ярость.
Ополаскивая руки, Маннергейм заметил Лори Макинтер, помощника
директора операционных. Он окликнул ее по имени, и она резко остановилась.
- Лори, дорогая! У меня здесь два японских врача из Токио.Ты не
пошлешь кого-нибудь в комнату отдыха проследить, чтобы им дали одежду и все
прочее?
Лори кивнула, хотя и показала, что просьбе этой не рада. Ее
раздражало, что Маннергейм кричал в коридоре.
Маннергейм уловил молчаливый упрек и вполголоса обругал
сестру. - Бабы, - пробормотал он. Для Маннергейма сестры все больше и
больше становились бельмом на глазу.
Маннергейм ворвался в операционную, как бык на арену. Атмосфера
дружелюбия сразу пропала. Дарлин Купер вручила ему стерильное полотенце.
Вытерев одну кисть, затем другую и продолжая тереть запястья, Маннергейм
склонился и осмотрел отверстие в черепе Лизы Марино.
- Черт побери, Ньюмен, - прорычал Маннергейм, - когда вы
научитесь прилично делать краниотомию? Я уже говорил вам, говорил тысячу
раз, что нужно больше скашивать кромки. Боже! Полная неразбериха.
Прикрытая салфетками Лиза ощутила новый наплыв страха. Что-то в
ее операции шло не так.
- Я... - начал Ньюмен.
- Я не хочу слушать никаких оправданий. Либо вы будете делать это
как следует, либо ищите другую работу. Ко мне сейчас придут японцы и что
они подумают при виде этого?
Нэнси Донован стояла рядом с ним, чтобы взять полотенце, но
Маннергейм предпочел бросить его на пол. Он любил создавать напряженность
и, как ребенок, требовал всеобщего внимания, где бы он ни находился. И он
его получал. По уровню технического мастерства он считался в стране одним
из лучших нейрохирургов, и при том самым скоростным. Он сам выражался так:
"Как только влез в голову, миндальничать уже некогда." И благодаря своему
энциклопедическому знанию тонкостей нейроанатомии человека он действовал в
высочайшей степени эффективно.
Дарлен Купер держала раскрытыми специальные коричневые резиновые
перчатки, которые требовал Маннергейм. Всунув в них руки, он посмотрел ей в
глаза.
- Аааах, - томно проворковал он, как будто испытывая
оргастическое наслаждение от всовывания рук. - Бэби, ты сказка!
Дарлен Купер, подавая ему влажное полотенце, чтобы стереть
порошок с перчаток, избегала смотреть Маннергейму в глаза. Она привыкла к
его комментариям и по опыту знала, что лучше всего было не обращать на него
внимания.
Расположившись во главе стола с Ньюменом по правую руку и Лоури
по левую, Маннергейм вгляделся в полупрозрачную оболочку, закрывавшую мозг
Лизы. Ньюмен сделал аккуратные швы на неполную толщину мозговой оболочки и
прикрепил их к кромке участка краниотомии. Эти швы обеспечивали плотное
прилегание оболочки к внутренней поверхности черепа.
- Ну что же, начнем представление, - произнес
Маннергейм. - Дуральный крючок и скальпель.
Инструменты шлепнулись в руку Маннергейма.
- Легче, детка. Мы не на телевидении. Я не хочу испытывать боль
всякий раз, когда прошу инструмент.
Начав работать, Маннергейм полностью сосредоточился. Его
сравнительно небольшие руки двигались с экономной осмотрительнотью, его
выпуклые глаза не отрывались от пациента. Руки исключительно точно
контролировались зрением. Его малый рост - 170 сантиметров - был для него
источником раздражения. Он считал, что его обманули на пять дюймов, которых
не доставало до его интеллектуальной высоты, но поддерживал себя в
великолепной форме и выглядел значительно моложе своего шестидесяти одного
года.
Пользуясь небольшими ножницами и коттоноидными полосками, которые
он вложил между оболочкой и мозгом для его защиты, Маннергейм прорезал
оболочку по контуру окна в черепе. Указательным пальцем он мягко
пальпировал височную долю. Благодаря своему опыту он мог обнаружить
малейшее отклонение от нормы. Эта тонкая взаимосвязь с живым пульсирующим
человеческим мозгом была апофеозом существования Маннергейма. Во время
многих операций это вызывало у него сексуальное возбуждение.
- Теперь стимулятор и провода электроэнцефалографа, - потребовал
он.
Доктора Ньюмен и Лоури принялись распутывать клубок тонких
проводков. Нэнси Донован как непосредственно работающая с ним сестра брала
у них соответствующие проводки и подключала к находящимся рядом
электрическим пультам.Доктор Ньюмен аккуратно расположил миниатюрные
электроды двумя параллельными рядами - один посредине височной доли,
другой - над сильвиевой веной. Гибкие электроды с серебряными наконечниками
ушли под мозг. Нэнси Донован щелкнула тумблером, и экран
электроэнцефалографа рядом с кардиомонитором ожил, флуоресцирующие точки
стали вычерчивать на нем беспорядочные линии.
В операционную вошли доктор Харата и доктор Нагамото. Маннергейм
был доволен, и не потому что визитеры могли чему-нибудь научиться - просто
он любил публику.
- Вот смотрите, - показал Маннергейм, - в литературе полно
всякого дерьма по поводу того, следует ли удалять верхнюю часть височной
доли при темпоральной лобэктомии. Некоторые боятся, что это скажется на
речи пациента. Ответ прост - нужно проверить.
Держа электрический стимулятор, как дирижерскую палочку, он
подозвал доктора Ранада, и тот наклонился и приподнял
салфетку. - Лиза, - позвал он.
Лиза открыла глаза. В них отразилось замешательство, вызванное
услышанным разговором.
- Лиза, - повторил доктор Ранад. - Я прошу тебя рассказывать все,
какие помнишь, детские стишки.
Лиза повиновалась, полагая, что это поможет скорее закончить
дело. Она начала говорить, но в этот момент доктор Маннергейм коснулся
стимулятором поверхности ее мозга. Лиза остановилась на полуслове. Она
знала, что хочет сказать, но не могла. В то же время в ее голове возник
образ какого-то человека, проходящего в дверь.
Заметив, что речь Лизы прервалась, Маннергейм воскликнул: - Вот
вам и ответ! У этого пациента верхнюю височную извилину мы не берем.
Японские визитеры согласно закивали головами.
Теперь переходим к более интересной части задачи, - продолжал
Маннергейм, взяв один из двух глубинных электродов, полученных из
Гибсоновского мемориального госпиталя. Кстати, пусть кто-нибудь позвонит
рентгенологам. Мне нужен снимок этих электродов, чтобы потом знать, где они
были.
Жесткие игольчатые электроды служили как для регистрации, так и
для стимуляции. Еще до их стерилизации Маннергейм сделал на них метки в
четырех сантиметрах от острия. С помощью маленькой металлической линейки он
отмерил четыре сантиметра от переднего края височной доли. Держа электрод
перпендикулярно поверхности мозга, Маннергейм свободно и легко погрузил его
до метки. Сопротивление ткани мозга было минимально. Он взял второй
электрод и воткнул двумя сантиметрами дальше. Каждый из электродов выступал
над поверхностью мозга сантиметра на четыре.
К счастью, в этот момент пришел Кеннет Роббинс, старший
рентгенолаборант Нейрорадиологии. Стоило ему опоздать, Маннергейм устроил
бы одну из своих знаменитых истерик. Поскольку операционная была
оборудована для проведения рентгенографии, Роббинсу для получения двух
снимков нужно было всего несколько минут.
- Так, - произнес Маннергейм, посмотрев на часы и поняв, что
