атмосфера скуки и тупости. Что может быть ужаснее сборища добросовестных
чиновников?
- Мы идем в другое место, в частный клуб. Только для клаймерщиков и их
гостей. Там настоящие фронтовики. - Он саркастически улыбнулся. - У тебя
будет шанс познакомиться с нашим астрогатором Уэстхаузом. Классный парень,
но очень много говорит.
- Почему не сходить?
- Он называется "Беременный дракон", по причинам, затерявшимся в
бесследных пустынях времени. - Он усмехнулся, заметив мою приподнявшуюся
бровь. - Надень, .что похуже. Там бывает весело.
Случилось нечто, потребовавшее неотложного вмешательства со стороны
командира, поэтому мы пришли поздно. Но недостаточно поздно. Лучше бы я еще
дольше задержался. Эта ночь стала свидетельницей того, как обратились в прах
сотни хрустальных замков моего иллюзорного мира.
"Дракон" располагался неглубоко, в старом подвале. Я слышал о нем много
еще до того, как увидел, а увидев, спросил:
- Это в самом деле офицерский клуб?
- Только для клаймерщиков, - улыбаясь, ответил Уэстхауз. - Сухопутные
не знают, как тут себя вести.
Четыре сотни людей упаковались на площади, которая до войны
предназначалась для двухсот. Вонь ударяла в нос и чуть не валила с ног с
первого вздоха. Алкоголь. Блевотина. Сигаретный дым. Моча. Наркотики. На
фоне такого шума, что едет крыша. Чтобы слышать друг друга сквозь потуги
гнуснейшей местной рок-группы, завсегдатаям приходилось орать. Официанты и
официантки в штатском петляли в толчее, ощупываемые посетителями обоего
пола. Я полагаю, что чаевые тут давали в качестве платы за унижение.
Проходящим службу на клаймерах свою зарплату тратить больше не на что.
Напротив входных дверей, подобно прельстившемуся грехами Гоморры
падшему ангелу, лежал какой-то капитан в полном обмундировании
мусульманского судового капеллана. Он храпел в луже рвоты с улыбкой на
устах. Никто и не думал его убрать или почистить. Приспосабливаясь к местным
нравам, мы перешагнули через эту бездвижную массу. На расстоянии менее
одного метра от него целовались два офицера мужского пола, тискаясь в
медвежьих объятиях. Боюсь, что тут у меня перехватило дыхание. Согласен,
такое бывает, но не прямо же в дверях офицерского клуба!
Командир фыркнул:
- Не растеряй шарики. Будет еще веселее.
Он сделал два неловких шага, не обращая внимания на любовников, уперся
кулаками в бедра и огляделся, подобно внезапно нагрянувшему ревизору.
Увидев, что тут творится, я ожидал с его стороны взрыва.
Откинув назад голову, он резко дернулся и заржал, как осел.
- Очистить место для экипажа самого лучшего из всех проклятых клаймеров
на всем проклятом флоте, придурки желтозадые! - заревел Яневич.
Какофония уменьшилась на один децибел. Люди осматривали нас. Некоторые
замахали руками. Кто-то закричал. Кто-то - видимо, друзья - направился к
нам.
Куколка-китаяночка неземной красоты, накрасившаяся так, чтобы
подчеркнуть свои аристократические маньчжурские черты, проскользнула у нас
под локтями с ловкостью ласки. Отойдя на метр, она остановилась и
передразнила позу командира, в глазах ее блеснул огонек.
- Ты - хренова куча дерьма. Стив! - крикнула она Яневичу. - Лучший
клаймер - "А-92", и не тренди зря.
Яневич ринулся вперед, как медведь в период гона.
- Черт! Я ж не знал, что вы здесь, ребята.
- Спустись разок хоть ненадолго со своих идиотских небес, некрофил.
Она хихикала и извивалась, пока он ее мял.
- У тебя еще стоит, Данки Дик? Или отвалился там, в развалинах? Мы
только пришли. Могу трахаться всю ночь.
- Мы уже отправляемся. Кусака. Сейчас я тебе кое-что скажу, у тебя не
останется ни малейших сомнений. Я прилеплю жвачку себе на конец. Предупреди,
когда начнешь жевать.
Я был так поражен, что даже не почувствовал отвращения. Это выпускник
Академии такое говорит?
Не имея никаких разумных причин, ни малейшего повода, женщина
обратилась ко мне:
- У этого гада самый длинный член из всех, что я видела. - Она
облизнула губы. - Красота. Но, может быть, сегодня ночью мне захочется I
чего-нибудь новенького.
- Прошу прощения.
Я подумал, что она делает мне предложение. Мне не хотелось вламываться
на территорию Яневича.
- Новенького? Мао, я весь патруль ловил в бороде мандавошек! - Яневич
подмигнул мне, не замечая, как я побледнел и как перекосился у меня рот в
подобии улыбки. Еще больше, чем он, потрясла меня девушка. Ей не могло быть
и двадцати.
- Научилась уже двигать задом? - спросил он.
- Да уж не твоими трудами. - Она повернулась ко мне. - Этот мерзавец
лишил меня девственности. Поймал меня в минуту слабости, в первую ночь
после, первого патруля. Трахал всю ночь и ни разу не объяснил, что от меня
предполагается еще что-то, кроме как просто под ним лежать.
Несомненно, я поменял цвет с мертвенно-бледного на инфракрасный. Бредли
был потрясен не меньше моего.
- Они, наверное, разыгрывают нас, сэр.
Он попытался укрыться от шока, предположив, что это - патриархальное и
безопасное легкомыслие армейских шуток.
- Не думаю.
- Да, я тоже не думаю.
Мне показалось, что его сейчас вырвет.
- Я думаю, что мы наблюдаем людей с клаймеров в их естественном,
неприрученном состоянии, мистер Бредли. Я подозреваю, что журналисты нас
дезинформировали. - Я улыбнулся собственному сарказму.
- Да, сэр.
У него развивалась крайняя степень культурного шока.
Командир схватил меня за локоть.
- Вон там. Я вижу свободные места.
Мы тронулись в путь под огнем иронических замечаний по поводу нашего
корабля и эскадрильи. Другие офицеры, очевидно, из наших, освободили для нас
место за своим столом. Последовал парад знакомств, но я сомневался, что
наутро вспомню хоть одно имя. Бредли переживал эту процедуру со стеклянными
глазами и дряблой кистью.
Реальность обрушилась на нас, вырвавшись из пелены мифов и пропаганды,
и затаптывала с нежностью мастодонта, ступающего на комариную лапку. Она не
укладывалась у нас в голове. Пока ее туда не запихнули вот таким образом.
Яневич с подружкой исчезли. А так на него было непохоже. Он изменился
прямо в дверях.
Ешь, пей и веселись?
Уэстхауз тоже испарился, прежде чем мне удалось узнать что-нибудь,
кроме его имени. После этого почтенной штабной капитаншей был похищен Бредли
с остекленевшими глазами.
- Какого хрена она тут делает? - пробормотала какая-то женщина и
плюхнулась лицом в лужу пива на столе, бубня что-то о том, что "Дракон" - не
место для всякого сброда.
- Да пусть, - ответила другая. - От него нам никакого проку.
Я ушел в себя, что-то пил и размахивал перед лицом камерой. Если
поражен чем-нибудь - снимай. Я лишь отчасти осознавал, что из всей нашей
эскадрильи рядом со мной остался один лишь командир. Как и я, он застыл,
превратившись в статую со сложенными на груди руками. Я попытался вспомнить
"Озимандия". Мне на ум пришли строки о поднимающихся красных городах, но я
не был уверен, что они оттуда. Почему, собственно, "Озимандий"? Тоже
непонятно. Должна же быть какая-то причина. Я заказал еще выпивки.
Он тоже наблюдал, наш молчаливый доблестный командир корабля. Когда-то
это было предлогом для неучастия в наших пьяных разговорах.
Время шло. Толпа заметно поредела. Я нагрузился сильнее, чем
предполагал. Комната стала немного качаться, а я - думать, собираются ли
наши приятели сверху сегодня бомбить. Командир мягко тронул меня за локоть.
- А? - Ничего более осмысленного в тот момент я произнести не мог.
- Ее ты, наверное, вспомнишь.
Он указал на высокую, стройную блондинку, медленно раздевавшуюся на
одном из ближайших столиков.
Я уставился на нее туманным взглядом. Сначала я просто попытался
определить ее возраст. Она выглядела старше большинства находящихся здесь
женщин.
- У нее свой собственный корабль, - сказал командир.
Шквал восхищения и оторопи, вожделения и омерзения разбудил мою пьяную
душу. Я узнал ее.
Какой же старой она была! Шерон Паркер. Богиня-девственница.
Королева-сука батальона "Танго Ромео" в Академии. Как я любил и желал ее в
мои трогательные семнадцать! Сколько ночей провел я с моей доброй правой
рукой, воображая, будто меня сжимают ее мягкие бедра!
Обескураживающие воспоминания. Я оказался таким идиотом - не скрыл от
нее своей вечной любви...
Она была холодной и далекой, как обратная сторона Луны. Она меня
дразнила, смеялась надо мной, кормила обещаниями, которые никогда не
выполняла. Ни для меня, ни для кого другого, насколько я знаю.
Истязать меня было для нее что уроки готовить. Я был проще, ранимее
наших одноклассников.
- Нет. Пусть себе.
Поздно. Командир помахал ей рукой. Она узнала его, оставила свою
маленькую сцену и пошла к нам. Старик выдвинул для нее стул. Она устроилась
на нем, слегка смущаясь поначалу. Командир на всех так действовал. Он иногда
выглядел таким знающим и солидным, что все вокруг чувствовали себя
второсортными и нелепыми. Со мной так было всегда.
Проходя через зал, она окинула меня равнодушным взглядом. Не более чем
еще один лейтенант. Космофлот кишит лейтенантами.
- Как патруль? - спросил командир.
- Хреново. Две старые посудины, которым пора в музей. Один истребитель
прикрытия. Подтверждена только баржа. Один малюсенький конвои. Двенадцать
кораблей. У нас кончились ракеты, потом на нас вышли охотники. Некоторое
время мы думали, что это Палач. Девять дней от них драпали.
- Круто пришлось? - спросил я. Она дернулась, бросила на меня еще один
из своих равнодушных взглядов.
Я наблюдал, как на ее лице появляются первые проблески. Она густо
покраснела, вышла из роли пьяной стриптизерши, танцующей на столе, сбросила
с себя это, как змея меняет кожу. Одну долгую секунду она смотрела так,
будто у нее раскаленная металлическая заноза под ногтем.
- Ты... - И снова пауза. - Ты изменился.
- Как и все мы.
Ей так нестерпимо хотелось бежать, что я это по запаху чуял. Но было
уже поздно. Ее увидели. Ее поймали. И теперь, будь добра, терпи.
Я был одновременно и рад, и немного напуган. Сможет ли она оценить мою
добрую волю?
- Гражданская жизнь влияет, - сказал я. - Меня тут долго не было. Ты
тоже изменилась.
Мне захотелось немедленно откусить себе язык. Дело не только в том, что
эти слова не стоило говорить, - сама фраза прозвучала горько. Мои мозги ушли
в отпуск. Слишком активно поработали руки, таская в рот выпивку.
- Я слышала об аварии.
Хорошо держала удар, как ей всегда было свойственно.
- Теперь уже все в порядке?
- В общем, никаких проблем, - солгал я.
Двенадцать лет в Академии не дали мне ничего, что могло бы подготовить
меня к неожиданному переходу на гражданку. Я бы справился, конечно, с
кабинетной работой в штабе, но моя гордость мне этого не позволяла. Я -
фронтовик, им, черт возьми, и буду, больше никем.
- Мне нравится свобода. Хочешь - ложишься спать, хочешь - встаешь.
Идешь, куда хочешь. Ну, ты понимаешь. В этом роде.
- Да, я понимаю.
Она ни единому слову не поверила.
- Ну вот; А ты чем занималась?
- Карабкалась по лестнице вверх. Теперь у меня свой корабль. "С-47".
Крыло "Браво", пятая эскадрилья. Семь патрулей.
Я не мог придумать ничего, что еще можно было бы сказать.
Последовали секунды напряженного молчания, а потом она добавила:
- И стала понимать, что значит оказаться на дне жизни.
