невесомости, опять отталкивается от троса, набирает скорость, хватает
другой, быстрый кабель и устремляется во тьму.
Мне удается пережить пересадку, осуществляемую при помощи какого-то
идиотского конусовидного приспособления. Оно отдирает меня от медленного
троса, в который я вцепился мертвой хваткой, и перемещает на быстрый. Новый
трос с силой дергает, я чуть-чуть не переворачиваюсь лицом вниз. Теперь
понятно, зачем разгонялся Яневич.
- Как же страшно, черт возьми! - кричу я вверх.
Командир ухмыляется.
Мне кажется, что я мчусь по этой трубе, ударяясь о стенки,, как
маленькая-маленькая пуля в старинном ружье. Ужасно хочется кричать, но я не
собираюсь удовлетворять их садистские наклонности. Я подозреваю, что именно
этого они ждут. Тогда бы день был прожит не зря.
Внезапно я понимаю, что существует реальная опасность запутаться в
тросе. Мысль об этом кошмаре помогает справиться с желанием крикнуть,
естественным для испуганного падением примата.
- Сейчас будет пересадка.
На этот раз я стараюсь подражать Яневичу. Мои усилия вознаграждены
самым неожиданным образом: я ухитряюсь развернуться боком. И снова никак не
могу отыскать трос.
- Эй! - кричит командир. - Кончай трепыхаться.
Он толкает меня в голову, сминая шапку. Из темноты выскакивает Яневич и
хватает меня за правую лодыжку. Меня разворачивают.
- Держись. Осторожнее.
Нужно как-то исхитриться и сохранить спокойствие. Я очень доволен
собой, когда мы ударяемся о дно. Мне удалось не отстать от лучших.
- Наверняка есть путь и поудобнее.
Ухмылка командира никогда еще не была такой широкой.
- Есть. Но там неинтересно. Просто садишься в автобус и спускаешься. А
это такая тоска.
Он показывает на автомобили, выгружающие пассажиров, в сотне метров от
нас у стены. Люди и тюки порхают в воздухе, как пьяные голуби. Мужчины и
женщины. Некоторые из них были с нами в подъемнике.
- Ты уникальный подонок.
- Ну-ну. Ты же сказал, что хочешь увидеть все.
Все улыбаются. Они проделывают такой фокус со всяким новичком. Он
поясняет, что эта система сохранилась со времен промышленного бума на
Тервине. Но в то время трос таскал скоростные грузовые капсулы.
Не имея возможности двинуть в зубы старшего по званию, я от злости лишь
топаю ногой.
Результат предсказать несложно. Здесь нет гравитации. И я, естественно,
трепыхаюсь в воздухе в поисках чего-нибудь, за что можно ухватиться, но от
этого только хуже. В минимальный промежуток времени я ухитряюсь уместить
восхитительную комбинацию бросков, кувырков и переворотов.
- Ты вроде говорил, что он не новичок, - лаконично реагирует Яневич.
Сгорая от стыда, я останавливаюсь.
- Ну, ты все забыл, - говорит командир.
- Я вспомню. Меня ждут все приколки для новичков?
- На борту ничего такого не будет. На борту клаймера не место для
шуток.
Это сказано с невероятно серьезным видом. Нерничает? Не поймешь. Я
позволил ему притянуть меня к земле, и мы начали следующий этап нашей
одиссеи.
x x x
Уэстхауз продолжает объяснять:
- Эти туннели проложены параллельно продольной оси Тервина. Третий
перекрыли, когда началась война. Собирались копать из центра наружу, когда
этот закончили. Неподалеку расположились жилые кварталы. Для шахтеров. Все
это было в новинку, когда я был маленьким. В конце концов они сделали бы
астероид полым и заставили бы его вращаться для гравитации. Но случилось
иначе. Туннель стал гаванью. Когда клаймер возвращается, его вводят внутрь
для ремонта и профилактики. В другом туннеле строят новые клаймеры. И
корабли. Он пошире.
Гаванью здесь называют любое место, где судно может быть окружено
атмосферным воздухом, чтобы людям не приходилось ремонтировать его в
скафандрах. В гавани ремонт идет быстрее, эффективнее и качественнее.
- Угу.
Мне гораздо интереснее смотреть, чем слушать.
- На проверку и профилактический ремонт клаймера уходит месяц. Парни
работают хорошо.
Так вот почему у членов экипажа столько свободного времени между
заданиями. Ремонтировать свой собственный корабль им не позволяют, даже если
они этого хотят.
Уэстхауз читает мои мысли:
- Если все складывается удачно, продолжительность отпуска
увеличивается. Командование отправляет в патруль только всю эскадрилью
целиком. Мы возвращаемся, как только заканчиваются боеприпасы, и, помимо
положенного месяца, у нас в распоряжении то время, которое понадобится
последнему кораблю нашей эскадрильи на путь домой.
Все в известных пределах, конечно. Не думаю, что командование позволит
бездействовать одиннадцати кораблям в ожидании двенадцатого, находящегося в
затянувшемся рейде.
- Стимулирует?
- Помогает.
- Порой излишне стимулирует, - говорит Старик.
Вроде все сказал. Но через минуту он продолжает:
- Взять хотя бы клаймер Телмиджа. Теперь его уже нет. Вступил в схватку
с охотниками, сумел истратить все ракеты и вернулся первым. Никаких законов
против этого, естественно, не существует.
Он снова замолкает. Когда становится ясно, что больше он ничего не
скажет, нить повествования перехватывает Яневич.
- Тоже неплохой бой. У него было три подтвержденных. Но к нему
подползли остальные. Так долго держали его, что половина команды вернулась
домой с испеченными мозгами. Поставили рекорд пребывания в клайминге.
Это кажется преувеличением. Я не настаиваю на продолжении. Они не хотят
это обсуждать. Минуту молчания не нарушает даже Уэстхауз.
Мы забираемся в электрический автобус. Напряжение поступает к нему
через прут, конец которого бежит по рельсу вдоль туннеля.
- Героям клаймерного флота - только самое лучшее, - говорит Старик,
занимая кресло управления.
Автобус тащится вперед. Я наблюдаю, что происходит в большом туннеле.
Столько кораблей! Многие вовсе и не клаймеры. Похоже, здесь ремонтируется
добрая половина сил обороны. Вокруг каждого корабля плавают на фалах сотни
рабочих. Здесь уже никаких беженцев-лежебок по углам. Все трудятся.
Глядя на рабочих, я вспомнил лилипутов, связывающих Гулливера. И
паучков малютки Крейлера, устраивающих смешные бои под боком у мамы. Это
животное с Новой Земли, отдаленно напоминающее арахниду. Детенышей таскает
на спине. С эндоскелетом, теплокровное, млекопитающее - псевдосумчатое, если
быть точным, - многоногое и с величественным хвостом, отсюда и сходство с
пауком.
Люди режут, варят, клепают, и повсюду искры, будто стайки поденок.
Станки гремят индустриальную симфонию. В некоторых на кусочки разобранных
судах едва ли можно узнать космические корабли. Одно лежит со вспоротым
брюхом и с наполовину содранной шкурой, ждет розничного торговца мясом. Что
за создания кормятся ростбифами с бочков истребителей?
Здесь и там облака газовых горелок, как комариные тучи, окутывают
механизмы и части корпусов. Как они до сих пор не запутались в этом
дьявольском хаосе? Как они умудряются, скажем, не приварить кусок
истребителя к клаймеру?
А вот и клаймер. С виду - неповрежденный. Ни малюсенькой царапинки от
микрометеорита.
- Похоже, с этим все в порядке.
- Это хитрые штучки, - задумчиво произносит Старик.
Я предполагаю, что сейчас буду осчастливлен очередной поучительной
историей, но он продолжает смотреть прямо перед собой и баловаться кнопками
управления, предоставив слово Уэстхаузу.
- Чувствительные к нагреву приборы заменяют после патруля. Как и
лазерное оружие. На полную разборку и осмотр уходит уйма времени. На нашем
корабле полетит кто-нибудь другой. А мы воспользуемся клаймером, экипаж
которого уже в патруле.
- Передаются легко, как триппер, - говорит Яневич.
Старик фыркает. Он не одобряет открытую демонстрацию офицерами своей
вульгарности.
- Все должно быть идеально, - говорит Уэстхауз.
Я обдумываю все, что удалось узнать о людях, работающих на клаймерах, и
спрашиваю себя: "А как же экипаж?" Похоже, отношение командования к личному
составу прямо противоположно его отношению к кораблям. Если помнят свои
имена и способны ползать, значит, в полет годятся.
Автобус неожиданно сворачивает. Пассажиры ропщут, но Старик не обращает
внимания, ему захотелось на что-то посмотреть. Несколько минут мы созерцаем
клаймер с номером восемь на корпусе. Командир пялится на него так, будто
пытается разгадать какую-то страшную тайну.
Корпус номер восемь. Восьмерка без дополнительной буквы означает, что
он изначально принадлежал клаймеру номер восемь, а не переставлен с
потерянного в бою корабля. "Восьмой шар". Я о нем слышал. Счастливый
"Восьмой". Более сорока заданий. Сам уничтожил почти две сотни вражеских
судов, большей частью в самом начале войны. Из служивших на нем никто не
погиб. Любой космонавт-клаймерщик продал бы душу, лишь бы стать членом его
экипажа. Многие на нем выросли до командиров.
- Это было его первое задание на клаймерах, - шепчет Уэстхауз.
Интересно, не пытается ли командир выкрасть у этого клаймера удачу?
- На заемном времени живет, - объявил Старик, трогая автобус.
Теперь вперед на полной скорости - прохожий, берегись!
Вероятность того, что клаймер не переживет сорока патрулей, выражается
астрономическими цифрами. Это не каламбур.
Слишком многое может случиться. Большая часть кораблей не способна
пережить и четверти такого числа заданий. Немногие из клаймерщиков достигли
рубежа в десять патрулей. Они переходят с корабля на корабль, в соответствии
с предписаниями, и надеются, что большой компьютер, выбрасывая им расклад,
ведет их по волшебному пути. Мне кажется, шансов остаться в живых было бы
больше, если б команды оставались нераздельными.
Откомандирование на клаймер - гарантированный путь вверх по служебной
лестнице. Тот, кто выжил, делает головокружительную карьеру. Корабли
приходится все время менять, а на новые корабли нужны новые кадры.
- А боевой дух при такой перетасовке экипажей не падает?
Чтобы ответить на мой вопрос, Уэстхаузу приходится подумать. Похоже, он
знаком с вопросами боевого духа только по примерам из учебников.
- Наверное, не совсем. Впрочем, работа одна и та же на всех кораблях.
- Мне бы это не понравилось. Не успеешь привыкнуть к людям, и сразу на
новое место.
- Я понимаю. Для офицеров это не так тяжело. Особенно для инженеров.
Берут в основном тех, кто может такое вынести. Нелюдимых.
- Социопатов, - тихо добавляет командир.
Это слышу только я. У него привычка очень лаконично комментировать
происходящее.
- Тебя призвали, верно?
- На флот. На клаймеры я пошел добровольцем.
- А чем отличаются инженеры?
Боевой флот - организация консервативная. Инженеры почти не занимаются
инженерией. Нет никаких механизмов, которыми можно было бы заниматься. На
линейных кораблях до сих пор сохранились боцманы, но никакого отношения к
морскому флоту старых времен они не имеют.
- Они закрепляются за каким-нибудь определенным кораблем после трех
патрулей в роли ученика. Все они - физики. И ученик есть на каждом корабле.
- Чем больше я слышу, тем меньше мне хочется задавать вопросы. Все
становится мрачнее и мрачнее.
- Одно задание? Со Стариком? На "Клирон-6"? Фигня. Пара пустяков, -
шепнул он.
Это не предназначено для ушей командира, но, судя по движению плеч
Старика, он услышал.
- Это все левой ногой делается. Ты находишься среди асов. У нас
присваивается званий больше, чем где бы то ни было. Еще и месяца не пройдет,
