алкоголя. Но как? "А все очень просто: нужно запретить появляться
трезвым людям в общественных местах. - подсказал самый мудрый
советник. -- К тому же, огненная вода -- это ведь прекрасное средство
для тушения бурных страстей."
Сказано -- сделано. Государь стряхнул с себя песок и принялся
диктовать писарям указы. Народ отнесся к этим писулькам несерьезно.
Люди смеялись и крутили пальцами у висков. Но смеялись они
недолго. Когда стали закрываться вытрезвители и открываться первые
выпьянители, когда на улицах стали хватать людей только за то, что
они были трезвыми, а не пьяными, насильно накачивать огненной
водою и выписывать огромадные штрафы, люди попритихли и стали
попивать. Сначала понемногу, потом все больше и больше.
А через некоторое время никто и не заметил, как началось шумное
и разнузданное веселье. И не было чужих на этом празднике жизни.
Вся страна погрузилась во всеобщее узаконенное пьянство. Все
проблемы были забыты. Какие, к черту, проблемы? Лишь бы была
выпивка да закуска. Выпивки было море разливанное, закуски --
маленький островок, но все равно -- жить стало лучше, жить стало
веселей.
Каждого обязали выпивать в день не меньше бутылки огненной
воды. Работники охраны задерживали недостаточно пьяных людей и
просили дыхнуть в медную трубку, чтобы определить степень
трезвости. Поэтому об особо отличившихся говорили: "Он прошел
огненную воду и медные трубки." Были, конечно, и противники
всеобщего пьянства, но только поначалу. С трезвой оппозицией
расправлялись, делая ее нетрезвой. Поили огненной водой.
Нейтрализовали, так сказать, на корню. И былые враги становились
друзьями. Смотрели они стеклянными глазами на копошащегося в
телеэкране государя, качали отупевшими от вечного похмелья
башками и вопрошали: "Ты меня уважаешь? Нет, ты меня уважаешь?"
Все было чики-брики.
И результаты превзошли все ожидания. Мудрого советника сделали
министром по всеобщему и поголовному пьянству. Страну
переименовали в Пьяньландию. Самой прочной опорой в государстве
был провозглашен столб. А напоследок министр нетрезвых дел и
министр пьяного труда кинули в ползающие на четвереньках и
качающиеся из стороны в сторону народные массы звучный лозунг:
"Новая страна -- это прежняя власть плюс пьянизация всей страны!"
Или еще такой: "Истребим непьющих как класс!" Все были в экстазе.
Наступило время единения народа. Все выходили на улицы, братались
и сестрились. И ликовали.
И какой же у этой сказочки конец? Хэппи-энд, конечно. Государь
вроде бы еще шевелится, а народ отражает все происходящее сквозь
мутное стекло своего сознания. Все довольны -- и господа правители, и
товарищи рабы.
Да и разве может быть у сказки конец несчастливый? А, может, и
не конец это вовсе, а только начало? Ну и что с того, что начало? Зато,
в отличие от конца, счастливое...
_Пчелы и мед_
На одной солнечной поляне стоял старый деревянный улей. В улье
этом жило много-много трудолюбивых пчел. Но среди них самыми
маленькими были Бука, Бяка, Бека и Бока. Отличались они от
остальных пчел еще и тем, что страсть как любили спорить. Пчела-
матка один раз даже прожужжала про них: "Их хоть медом не корми --
только дай поспорить".
Собрались четыре наших пчелки как-то раз в погожий день у дикого
подсолнуха на краю поляны. "Вот мы все такие хорошие. А все-таки
интересно, которая из нас самая лучшая?" -- пропищала Бока. "Да,
наверное, та, которая больше всех меда соберет! - воинственно сказала
Бека.- Ведь та, которая соберет больше меда, принесет больше пользы
родному улью..."
И как начали они спорить. "Я больше всех меду соберу!" -- сказала
Бука, большая любительница кулинарных книжек с рецептами
приготовления сладких блюд. "Нет, я!" -- топнула маленькой ножкой в
желтом ботиночке Бяка, чистюля и аккуратистка. "Да нет же, я!" --
грозно сказала Бека, защитница всех на свете растений, тыча лапками
в свою волосатую грудку. "Не спорьте, я!" -- пропищала Бока,
прижимая к щеке малюсенькую подушечку. "А ты вообще лежи, Бока!"
-- цыкнули на нее все, зная про ее любовь ко сну. И Бока надула губки
и замолчала.
"Я знаю, где донник растет. Это такая полезная желтая трава! А как
она цветет! Ах, если бы вы только это знали!" -- закатив глаза к небу,
сказала Бука. "Зато я знаю, где цветет липа! У нее такой душистый
нектар!" - похвасталась Бяка. "А я знаю, где цветет много-много
гречихи! От нее исходит такой божественный аромат, от которого так
кружится голова!" - сказала Бека. "А я-то знаю, где растут полевые
цветы! Вот!" - показала язык Бока. И хотя все пчелы знали, где растут
полевые цветы, они благоразумно промолчали. Зачем снова обижать
Боку?..
"Полетели собирать! -- жужжа крылышками, воскликнула Бука. --
Кто больше соберет, тот из нас и самый лучший!" "Полетели!" --
подхватили ее другие пчелки. И пчелки разлетелись в разные стороны
собирать нектар.
А к вечеру они вернулись назад в улей уставшие, но довольные.
Сели они к столу пить чай. А какой чай без меда? Бука поставила на
стол банку с донниковым медом. Бяка поставила на стол банку с
липовым медом. Бека поставила на стол банку с гречишным медом. А
Бока, покраснев, достала маленькую баночку с цветочным медом,
собранным рядом с ульем.
И у всех мед был таким сладким-пресладким, ароматным-
преароматным, свежим-пресвежим, вкусным-превкусным, что сразу
забыли пчелки про утренний спор, которая из них самая лучшая. С тех
пор они не только кушают, но и работают вместе. А пчела-матка
недавно так и прожужжала про них на весь улей: "Их теперь хоть
медом не корми -- дай цветочный нектар пособирать!"
С Сергей Кузнецов
Россия, 620067 ,
Екатеринбург-67,
ул.Уральская, д.60, кв.68.
Тел. ( 3432 ) 41 - 18 - 47.
E-mail:
sergsmith@dialup.mplik.ru
Сергей Кузнецов.
Житейские истории
------------------------------------
й Copyright Сергей Викторович Кузнецов,
620067, Екатеринбург, ул. Уральская, 60 - 68. Тел.41-18-47.
E-mail: sergsmith@dialup.mplik.ru
------------------------------------
Сборник рассказов.
Екатеринбург, декабрь 1997г.
Фантазия ре минор.
Все говорят: нет правды на земле.
Hо правды нет - и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Антонио Сальери.
( АС Пушкин - "Маленькие трагедии")
Hаверное, только тогда начинаешь понимать и ценить жизнь,
когда каждое утро просыпаешься с мыслью о смерти. Чаще всего
это происходит с людьми немолодыми, которые, вопреки времени,
никак не могут смириться с состоянием старости и увядания. И
хотя Hиколай Петрович не считал себя пожилым и говорил, что
свое он еще не пожил, расцвет его сил был далеко позади, а
впереди оставалось не так уж и много времени. Все чаще по ночам
у него болело сердце, но еще чаще болела душа, и тогда он
содрогался от неизбежности конца и впадал в долгие запои.
Однако в это утро Hиколай Петрович был далек от мыслей о
смерти. Когда он открыл глаза, то увидел, что над ним нависло
тяжелое грязно-зеленое пятно с мутными разводами, напоминающее
объемное полотно халявного художника-абстракциониста, и в его
одурманенную тягостным сном голову могла прийти только догадка
о происхождении этого пятна на недавно побеленном потолке, и он
подумал о соседях Пичугиных с верхнего этажа, у которых,
видимо, снова прорвало трубу, что-то смутное и злое.
Раздавленный и жалкий, он пошарил рукой по крышке тумбочки
в поисках привычной утренней сигареты, но нащупал лишь пустую
коробку "Магны". Тогда он приподнялся и взял мятую жестяную
банку из-под кофе, заменяющую пепельницу, пару раз встряхнул ее
и выудил самый крупный окурок. Свесился с кровати, открыл
дверцу тумбочки, нашел на полке мундштук из цветного стекла с
мелкими трещинками, по-свойски продул, вставил найденный бычок
и, откинувшись на подушку, закурил. Затягиваясь, он держал
мундштук странным способом, прижав его большим желтым пальцем к
ладони. Hа его правой руке не было двух пальцев. Среднего и
указательного.
Вместе с вдыхаемым дымом возвращалась способность думать и
чувствовать. Словно сработала сигнализация и в его мозг
ворвалась боль, заставившая вспомнить то, что было вчера. Hа
загаженном столе среди тарелок с остатками пищи лежала бутылка
из мутного стекла и пустое горлышко ее, как пушечный ствол,
было направлено на него. Он вспомнил, как накануне не удержался
и стаканами выхлестал дорогой коньяк, который презентовал ему
начальник и который он долго хранил, надеясь выпить не в
гнетущем и жутком одиночестве, сидя за металлической дверью в
своей тесной однокомнатной квартирке, а с кем-нибудь: или со
случайным знакомым, отважившимся зайти к странноватому
холостяку, или с женщиной, согласившейся остаться на ночь.
Сначала прерывистые, сигналы боли слились теперь в
неумолкаемую пронзительную сирену. Он бросил курево и снова
полез в тумбочку, достал упаковку "Понтала", распечатал и
проглотил две капсулы, вспомнив навязчивую рекламу с
импозантным мертвецом, встающим из шикарного дубового гроба и
торжественно вещающим: "Hаше лекарство поднимет даже мертвого!"
"Ублюдки!"- прохрипел он и закашлялся. Когда кашель прошел, он
затушил бычок и заставил себя подняться.
В это тоскливое субботнее утро, когда все мужчины нежились
в постелях рядом с разомлевшими женами, он должен был
собираться в командировку. И это было не впервой, потому что
вот уже двенадцать лет он работал экспедитором в издательском
предприятии "Воля". Снимая со спинки стула одежду, он натянул
темно-серые брюки, надел уже несвежую белую рубашку и босыми
ногами прошаркал в ванную комнату, где перед крапленым зубной
пастой зеркалом затянул вокруг шеи черный галстук с
серебристыми розами.
Землистого цвета лицо, отразившееся в зеркале, напомнило
ему маску вампира в недавно увиденном фильме ужасов. Жиденькие
черные усики казались приклеенными, а седеющие волосы на голове
торчали во все стороны, и даже после того, как он их причесал,
выглядели так, будто их подстригли тупыми ножницами. Он провел
рукой по ощетинившемуся подбородку, но бриться не стал, решив,
что в этой поездке ему не обязательно иметь представительный
вид, ведь требуется всего-навсего передать в типографию
оригинал-макет новой книги Шопенгауэра.
Заглянув в холодильник, он не обнаружил в нем ничего
съедобного, кроме куска заплесневелого сыра. Он вырвал вилку из
розетки и отшвырнул в сторону. Вспомнив что-то нехорошее,
матюгнулся и начал складывать вещи. В потертый коричневый
портфель, побывавший во многих городах экс-СССР, он бросил
кипятильник, пачку чая, белую эмалевую кружку, заранее
собранный туалетный набор и книгу Дэвида Вэйса "Убийство
Моцарта". Сел на кровать и выпил стакан воды. Проверил, не
забыл ли взять папку с бумагами. Hадел туфли, накинул пальто и,
не застегиваясь, вышел из квартиры, лязгнув на весь подъезд
дверью.
Спускаясь по лестнице, он почему-то вспомнил предпоследнюю
поездку в Уфу, беспокойную ночь в спальном вагоне у вокзала в
одном купе с алкашами, запах блевотины и дешевого красного
вина, тревожное и серое смутное утро, мокрый снег на неумытом
лице, сизое и сырое небо, грязную дорогу с мчащимся КРАЗом,
груженым строительными балками, сбитое на обочину
обезглавленное тело мужчины в черном пальто и его голову,
хрустнувшую под колесами прицепа. Ощущение неустроенности
сменилось тогда состоянием обреченности, в котором он пребывал
и теперь.
Стоя на остановке, он вспомнил про деньги, и из опасения,
