на протяжении всей второй половины I века и первой половины II века и
что примирение между ними произошло только к началу второй половины II
века. Исходя из этого, Баур нашел возможным датировать различные
произведения Нового Завета.
Самыми ранними из них он считал Апокалипсис и четыре послания,
приписываемые Павлу: два Послания к Коринфянам, Послание к Римлянам и
Послание к Галатам. В Апокалипсисе последовательно выдержана
петринистская тенденция, там еще господствует ветхозаветный иудаизм. В
указанных посланиях, которые, по мнению Баура, только и принадлежат
Павлу, последовательно выдержана антипетринистская тенденция. Значит,
все эти произведения следует относить еще к тому периоду, когда борьба
между паулинизмом и петринизмом была достаточно острой.
Что же касается евангелий, то Баур относит их к более позднему
времени. Самым ранним из евангелий он признал евангелие от Матфея. В
общем, считал он, это - еще еврейское евангелие, но его петринизм
выражен замаскировано и без особой воинственности, более того,
чувствуется, что оно переделано под влиянием тенденции к примирению.
Евангелие от Луки в своей основе является паулинистским, но и оно
видоизменено под примирительным углом зрения. Таким образом, оба эти
евангелия, будучи древней остальных двух, все же относятся к периоду
примирения, т.е. к середине II века н.э. Два других евангелия - еще
более позднего происхождения. Евангелие от Марка занимает нейтральное
положение между двумя борющимися направлениями, что же касается
евангелия от Иоанна, то оно представляет собой некое богословское
обобщение всех остальных. Видимо, оно составлялось уж после того, как
отгремели все грозы между паулинизмом и петринизмом.
Нельзя не указать на то, что все построение Баура несколько
односторонне. Взяв за основу своего анализа только один признак -
отношение Нового Завета к Ветхому Завету - он сузил возможности этого
анализа. Помимо того, в его теории есть некоторые натяжки. В
частности, уж если исходить из вопроса об отношении христианства к
иудаизму, то надо иметь в виду, что дело кончилось не примирением их,
а, наоборот, полным разрывом. Так что если использовать терминологию
Баура, то надо сказать, что паулинизм не примирился с петринизмом, а
победил его. В целом, однако, работа Баура, как и его последователей
из Тюбингенской школы, имела большое значение для раскрытия истории
Нового Завета.
Тюбингенцы совершенно верно установили, что в книгах Нового
Завета не того единства, которое могло бы дать церковникам основание
говорить о нем как о цельном произведении, проникнутом одним духом.
Борьба различных школ и направлений в Новом Завете - факт
неопровержимый и как раз тюбингенцами точно доказанный. Поскольку это
так, значит, ничего не остается от мифа о "богодухновенности"
новозаветных книг.
Точную характеристику сильных и слабых сторон Тюбингенской школы
дал Ф. Энгельс. Он писал о ней: "В критическом исследовании она идет
настолько далеко, насколько это возможно для {теологической} школы.
Она признает, что все четыре евангелия являются не рассказами
очевидцев, а позднейшими переработками утерянных писаний и что из
посланий, приписываемых апостолу Павлу, подлинными являются не больше
четырех и т.д. Она вычеркивает из исторического повествования как
невероятное все чудеса и все противоречия, но из остального она
пытается "спасти то, что можно еще спасти", и в этом очень ярко
проявляется ее характер как школы теологов... Но уж, конечно, все то,
что Тюбингенская школа отвергает в Новом Завете как неисторическое или
подложное, можно считать для науки окончательно устраненным"[К. Маркс
и Ф. Энгельс, О религии, стр.248.].
Из Тюбингенской школы вышел исследователь, оставивший еще более
заметный след в истории исследования Нового Завета. Это был Давид
Штраус (1808-1874).
*Давид Штраус* Книга Штрауса "Жизнь Иисуса", вышедшая в 1835 г.,
одновременно с основной работой Баура, является одной из наиболее
известных в мировой литературе книг по истории религии.
Как и Баур, Штраус не был безбожником, одно время он был даже
пастором протестантской церкви, но научная добросовестность побуждала
его рассматривать Новый Завет беспристрастно и трезво, в свете тех
исторических и филологических знаний, которые давала наука того
времени.
В конце XVIII и начале XIX века в исследованиях Библии получили
распространение методы так называемых рационалистов; наиболее
известным представителем этой школы был Паулус (1761-1851).
Рационалисты пытались объяснить евангельские чудеса естественным
путем. С их точки зрения, чудеса совершались согласно законам природы.
Например, если в евангелиях сказано, что Иисус ходил поверх моря, то
надо понимать, что он ходил по берегу, который значительно выше уровня
моря. Или, например, в евангелиях рассказывается, как Иисус накормил
досыта пятью хлебами и несколькими рыбками пять тысяч человек. Это
могло произойти, утверждали рационалисты, потому, что все
присутствующие по примеру Иисуса поделились друг с другом своими
запасами. Воскрешение мертвых рационалисты толковали как выведение
человека из состояния летаргии или обморока. Еще пример. Апостол Павел
в Деяниях слепнет от сильного света, которым сопровождалось явление
Христа. Ослепнуть, объясняют рационалисты, он мог от молнии. Но старец
Анания вернул пострадавшему зрение, прикоснувшись к нему рукой! И
здесь, с точки зрения рационалистов, нет никакого чуда: у стариков
руки бывают холодными, и прикосновение таких рук ко лбу или к глазам
могло уменьшить воспаление и вернуть человеку зрение.
При помощи подобных натяжек и всевозможных выдумок рационалисты
пытались сделать новозаветные повествования правдоподобными. С точки
зрения религии, эти попытки должны были быть признаны
неудовлетворительными и неправильными: если Иисус не творил чудес,
значит, он был не бог и не богочеловек, а только человек. Но они могли
в какой-то мере спасать авторитет Нового Завета в глазах людей,
пытающихся найти историческое зерно в описываемых там событиях, ибо
объяснение новозаветных сказаний естественными причинами сообщало им
некоторое правдоподобие.
Д. Штраус выступил против натянутых и надуманных объяснений
рационалистов. Он показал полную нелогичность этих объяснений. Или
евангелия и другие новозаветные книги являются достоверными
историческими источниками, рассуждал Штраус, и тогда то, что
рассказано в них, истинно, и не нужна вся эта масса натяжек, выдумок,
предположений о маловероятном стечении случайностей; или они не
являются достоверными историческими источниками, и тогда, значит, в
них много вымышленного, недостоверного, неистинного. Если принять
последний вариант, то незачем придумывать естественные объяснения для
чудес.
Штраус требовал подходить к евангелиям, как к человеческим
произведениям, и прежде всего выяснить их историю. Для этого надо
установить, что о них было известно в то время, когда они могли
возникнуть.
К концу II века церковью были признаны те четыре евангелия,
которые входят в канон сейчас. Штраус пытается выяснить, почему именно
четыре евангелия? Он приводит различные объяснение "отцов церкви",
вроде того, что существует, мол, четыре ветра или четыре страны света,
или, например, такое объяснение: "Слово, создавшее мир, царит над
херувимами; херувимы имеют четыре формы, и вот поэтому Слово дало нам
милостиво четыре евангелия".
Эту аргументацию Штраус называет странной и по-своему объясняет,
почему церковь выбрала в свое время четыре евангелия. К концу II века
эти евангелия пользовались наибольшей популярностью среди верующих,
они даже "затмили все остальные", и церковь, "жаждавшая единства
веры", признала именно их. Но что было известно о евангелиях в
литературе того времени?
Штраус нашел упоминания о евангелиях только в литературе II века,
в I в. о них никто не писал. При этом даже в литературе начала и
середины II века речь идет не столько о "существовании евангелий в их
современном виде", сколько "о существовании большей части материалов,
вошедших в их состав"[Д.Ф. Штраус, Жизнь Иисуса, т.I, М. 1907,
стр.76.]. С евангелием Иоанна дело обстоит в этом отношении хуже:
некоторые сведения о нем появляются только во второй половине II века.
"По отношению к трем первым евангелиям, вследствие наличности
промежутка в несколько поколений между описываемыми в них событиями и
их окончательной редакцией, должна быть признана возможность
добавления легендарного и баснословного элемента; по отношению к
четвертому (ев. Иоанна. - И.К.) более чем возможна, - прямо очевидна
смесь философской спекуляции и сознательных вымыслов"[Там же.].
И Штраус находит огромное количество этих вымыслов. Прежде всего,
как мы уже говорили выше, он признал вымыслами все рассказы о чудесах.
Но дело не только в чудесах. Он сопоставил между собой ряд мест
евангелий, где содержатся вопиющие внутренние противоречия, и сделал
вывод о том, что по меньшей мере часть этих текстов не может содержать
в себе историческую истину. Наименьшего доверия заслуживает евангелие
от Иоанна: во-первых, оно наиболее позднее по времени, во-вторых, в
нем меньше всего внимания уделяется фактической стороне. Штраус, как и
Баур, считал евангелие от Матфея первым, он отдавал ему предпочтение и
в отношении исторической достоверности.
Но даже и в этом евангелии он многое подвергает сомнению.
"Несмотря на ...признаки относительной оригинальности, - говорит он, -
первое евангелие тем не менее представляет уже произведение из вторых
рук"[Там же, стр.111.]. Обратив внимание на то, что ряд рассказов в
евангелии от Матфея приводится дважды, Штраус пытался разъяснить
причину этого: "Единственным удовлетворительным объяснением этих
повторений может служить то, что автор, встречая одни и те же рассказы
в различных писаниях с некоторыми вариантами, принял их за
соответственное число различных рассказов. Это не делает много чести
его критической разборчивости"[Там же.]. Но это, во всяком случае,
свидетельствует о том, что рассказы, о которых идет речь, заимствованы
Матфеем из других источников.
Правда, указывает Штраус, далеко не во всех случаях материалы,
взятые Матфеем из разных источников, повторяют друг друга. Вот,
например, текст, рассказывающий, как Иисус посылает апостолов на
проповедь. Он запрещает им ходить не только к язычникам, но и к
самарянам. В "нагорной проповеди" он опять наставляет своих учеников -
не давать святыни псам и не метать бисер перед свиньями. Но в других
случаях Иисус, по Матфею, говорит прямо противоположное: "Идите,
научите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа, уча
их соблюдать все, что я повелел вам"[Евангелие от Матфея, гл.XXVIII,
ст.19-20.]. Сопоставляя такого рода противоречия, Штраус объясняет их
тем, что здесь отражаются разные этапы истории самого евангелия. Но
это значит, что евангелия имели определенную историю своего развития,
а не вышли готовыми из рук их "богодухновенных" авторов.
Если евангелие Матфея, по мнению Штрауса, самое древнее и
достоверное, оказывается таким противоречивым, то тем более это можно
сказать об остальных евангелиях. И вот Штраус формулирует свой вывод о
происхождении евангельских книг: "Из всякого рода кратких и неполных
заметок составлялись более пространные евангелия, эти последние не
