любит, об этом я лучше всех знаю. Я уверена в том, что у нее нет никакой
охоты выйти замуж за этого короля, который сделал несчастными столько
женщин. Ведь неприятно отдать свою жизнь человеку, у которого была
любовница еврейка.
- И до сих пор он ее еще не оставил! - воскликнул Боркович.
- Но что же она, бедняжка, может сделать, если родня этого требует?
Ведь она слабая женщина, а он король...
Мацек насмешливо улыбнулся. Старая воспитательница взглянула на него.
- О насильственном похищении и не думайте, - произнесла она, - княжна
не захотела бы подвергнуть вас такой опасности. Она предпочтет свою
собственную погибель.
Задумавшись, и слегка тронув рукой Борковича, она нагнулась почти к
самому уху и с таинственным выражением лица начала шептать:
- Против такого могущественного соперника не надо выступать! И зачем
это вам? Она никогда не полюбит короля. Ей прикажут, и она выйдет за него.
Ну так что ж? Разве для вас не лучше быть любимцем королевы, чем напрасно
свою голову сложить? Подумайте сами! Она к вам расположена, вы поедете к
двору... Вы добьетесь у нее всего, чего пожелаете, а при посредстве ее и
милости короля!
Конрадова говорила с жаром, стараясь убедить старосту в том, что ее
совет самый лучший, и от волнения схватила его за руки.
Слова ее навели Борковича на размышления, и он подумал: а может быть
она и права, Украсть княжну было очень трудно, так как могли погнаться за
ними, схватить и пришлось бы заплатить жизнью. Судя по словам старухи,
княжна не решилась бы на это. С другой стороны мысль о том, чтобы быть под
покровительством королевы, стать ее любимцем, - это улыбалось ему...
Много различных других мыслей промелькнуло в голове старосты, и он
отбросил мысль о похищении. Старуха, видя его задумчивым, насупившимся,
старалась его успокоить и утешала его рассказами о том, как княжна
плакала, в отчаянии ломала руки, и как она жалела, что должна отказаться
от него.
Боркович хотел лично убедиться в этом и начал настаивать на том,
чтобы она помогла ему тайком повидаться с Ядвигой.
Конрадова находила, что в такое время, когда ждали приезда последних
послов из Кракова, когда всеобщее внимание сосредоточено на княжне, это
трудно и опасно...
Чем больше она возражала, тем усиленнее, он уговаривал.
Староста вложил ей в руку большой куш, и она, наконец, не устояла и
согласилась, поставив условием, чтобы он спокойно обождал два дня и чтобы
скрыл об всех о своем приезде. Она же взялась найти средство, чтобы
Борковича вечером ввести в замок... Но для этого раньше всего было
необходимо заручиться согласием княжны, удалив любопытных, найти место для
свидания и обдумать способ, как все это выполнить.
- Только для вас и для моей воспитанницы я могу на это решиться, -
показывая жестами и взглядами, за какое ужасное дело она бралась. - Однако
Бог весть, сумею ли я его выполнить? Не испугается ли княжна?
Весь следующий день после этого разговора староста провел на
постоялом дворе, в комнате, с закрытыми ставнями, в обществе своего брата.
Наступил вечер, а из замка никакого гонца не было. На второй день он опять
ждал...
Неизвестно чем вся его затея окончилась, но на рассвете он уехал не
злой и не сумрачный, а в хорошем расположении духа, с улыбкой на лице и
весело разговаривая с братом, показывая ему перстень на руке, которого у
него раньше не было. Всю дорогу он ругал короля и грозил ему.
Возвратившись в Козьмин, он тотчас стал говорить о поездке в Краков,
так как, несмотря на то что страшно сердился на Казимира, ехать туда ему
необходимо было. Для этой поездки он старался придать себе вид не слишком
униженный, но и не гордый.
Как умный человек он понимал, что ему не следует выставлять на показ
силы, которая могла бы вызвать опасение и недоверие к нему, но и не
годилось притворяться червяком, ибо никто не поверил бы ему.
- Мало того что нужно ехать, - говорил он брату, - но в том беда, что
я должен склонить перед королем голову, а самое скверное то, что я должен
лгать и давиться фальшью! Иначе я себя не выгорожу. Я должен до поры до
времени остаться с королем в хороших отношениях; я хочу, чтобы он меня
пригласил на эту свадьбу, на которой еще неизвестно, кто из нас займет
первое место... Пока я не вырвусь из этой неволи, мне не мешает быть под
крылышком госпожи... Ведь силу-то она будет иметь, и я вместе с ней сумею
многое сделать, лишь бы она была умна.
Брат Ян так верил в опытность и проницательность Мацека, что никогда
не возражал ему.
В сопровождении нескольких велькополян, подписавших соглашение,
Боркович отправился в Краков.
Сендзивой Наленча, Скура, кастелян Пжецлав и судья Николай ехали
вместе с ним.
За старостой на возах кованные сундуки, покрытые сукном и мехами и
наполненные деньгами, потому что, будучи сам жадным, он придавал им
большое значение и полагал, что повсюду с помощью денег можно всего
достигнуть. До сих пор самые дерзкие намерения обыкновенно ему удавались,
и его смелость и дерзость были так хорошо вознаграждены, что его
самоуверенность возрастала, и чем он выше себя ценил, тем ниже он ценил
других.
Ни дядя его, воевода Веньямин, ни Вержбента не казались ему
страшными: он чувствовал в себе огромную силу.
По мере приближения к Кракову смелость его начала уменьшаться, и
какое-то беспокойство им овладело, но он вскоре стряхнул его с себя и
въехал в столицу с самыми радушными надеждами, нашептывая брату:
- Глупы они, и все попадут мне на удочку!
В то время, как был уже назначен день свадьбы, в густом, красивом
королевском лесу в Лобзове, под Краковом, по распоряжению короля на
большом участке вырубили деревья и начали строить обширный дом.
Никто не знал, для кого он предназначен и с какой целью его строят;
для работы взяли из замка самых лучших работников; деньги, необходимые для
постройки, Казимир велел Левко выдать из арендных денег за величские копи,
и дом ежедневно рос с неимоверной быстротой.
Вацлав из Тенчина, который руководил работами и должен был давать
указания рабочим, спросил короля, с какой целью этот дом строится.
- Постройте его так, - ответил Казимир, - чтобы в нем, в случае
необходимости, могла поселиться семья, состоящая из нескольких человек,
вместе с нужными ей слугами... И чтобы помещения были со всеми удобствами.
Более подробных указаний король не дал, однако дом построили
вместительный и не пожалели денег, чтобы его сделать красивым и
комфортабельным. Казимир интересовался этой постройкой и часто ездил
осматривать, как идут работы. Он пожелал, чтобы при доме был сад,
окруженный каменной стеной, конюшни для лошадей, сараи для экипажей...
Эту начатую постройку называли королевским домом и предполагали, что
король будет там отдыхать, когда пожелает скрыться из Вавеля после
тяжелой, томительной работы. Не жалели самого лучшего камня для
фундамента, на потолках была художественная резьба, на всех окнах стекла и
в комнатах полы из лучшего дерева.
Однажды мастер спросил короля, не нужно ли вырезать гербы на дверях,
но Казимир ответил, что никаких особенных знаков не нужно. Окружающие
короля ломали себе голову, стараясь догадаться, зачем этот дом строится,
да еще с такой быстротой, как будто он необходим был к следующему дню.
Казимир торопил, чтобы новый дом был готов еще до свадьбы. Кохан
единственный проник в эту тайну, но не столько благодаря своей
догадливости, сколько благодаря умению подслушивать.
Однажды, когда король в печальном расположении духа пришел к Эсфири,
жалуясь на то, что его торопят со свадьбой, и что она скоро должна
состояться, красивая еврейка, взяв на руки болезненного, слабого,
маленького сына Пелку, подошла к Казимиру и, нежно склонившись к нему,
спросила:
- Нужно ли мне остаться в Кракове? Я не хотела бы удалиться отсюда,
но остаться здесь, чтобы злые люди указывали пальцами на меня и ребенка -
это крайне неприятно. Тесно нам тут в городе, душно в этих стенах, да и
тебе, властелин мой, не будет хорошо, если мы останемся здесь... Жене
твоей расскажут и кто знает? Могут подстрекнуть против меня и начать меня
преследовать. Я не смогу ни подойти к окну, ни переступить порог дома.
- Тебе незачем бежать отсюда и оставить меня. Я женюсь, чтобы
исполнить их желание, а для себя лично другой жены, кроме тебя, мне не
нужно. Куда же ты бы хотела уехать?
Эсфирь, взглянув на заснувшего на ее руках ребенка, тихо сказала:
- Не хнаю, хотела бы куда-нибудь недалеко от города, вблизи тебя...
Куда укажешь, господин мой, пойду, куда меня пошлешь, только не здесь...
Король задумался.
- В Лобзове, - произнес он, - много зелени и большой лес, но там нет
помещений для тебя... Из Кракова мне легко будет часто туда ездить, и
среди густых деревьев тебя там никто не увидит. Будешь там, как в
гнезде...
Эсфирь радостно улыбнулась.
- Устройте меня там! - воскликнула она. - Я никогда ни о чем вас не
просила... но теперь я умоляю вас... В Лобзове мне будет лучше...
Казимир горячо принял к сердцу ее просьбу; не следующий же день с
утра поехал в Лобзов и, выбрав подходящее место, переговорил с Вацлавом из
Тенчина и велел ему торопиться с постройкой дома и, в случае недостатка в
рабочих, прекратить работы в замке. К такой крайности не пришлось
прибегнуть, и на новую постройку послали из Вавеля только часть рабочих.
Погода благоприятствовала, стены быстро высохли, и архитектор
полагал, что дом будет готов до свадьбы, но не советовал переезжать, пока
все окончательно не высохнет. Король не только построил дом на свой счет,
но когда он был готов, велел меблировать его для того, чтобы Эсфири не
пришлось перевозить туда своей мебели. Из сокровищницы туда перенесли
дорогие ковры, покрывала и разную дорогую утварь. Хотя все еще сохранялось
в тайне, для кого этот дом предназначается, однако, многие догадывались о
том, что это для Эсфири и видели в этом доказательство того, что Казимир
вовсе и не думает разорвать с еврейкой.
Окружающие короля ее не любили, потому что она не принимала никаких
подарков, не поддавалась лести, отказывалась быть посредницей между ними и
королем и никогда никому не помогала достигнуть чего-нибудь у него.
Один и тот же ответ она давала своим единоверцам евреям и христианам,
говоря, что она не желает вмешиваться в дела короля. Там, где дело шло о
всем народе, она горячо вступалась, унижалась, просила, но для отдельных
лиц она ничего не делала.
Казимиру это именно и приятно было, что, приходя к ней, он мог быть
спокоен и уверен, что девушка не нарушит его покоя какой-нибудь щекотливой
просьбой. Он отдыхал у нее, развлекался, слушая ее рассказы, и забывал о
своих государственных заботах. Зная ее необыкновенный ум, он иногда с ней
советовался; в таких случаях она скромно, рассудительно, в нескольких
словах высказывала свое мнение, которое почти всегда совпадало с его
собственным взглядом, и Казимир каждый раз все больше и больше убеждался в
ее уме. Если б она только пожелала, то могла бы стать могущественной и
иметь на него сильное влияние, но она к этому не стремилась, а заботилась
лишь о сохранении его любви... Лишь об одном она не упускала случая ему
сообщить, не дожидаясь пока он спросит, это - известия из разных
местностей страны, касавшиеся королевской особы, его личной безопастности
или его имений. С этими делами она смело выступала и, сообщив ему то, что
