себя людей, вместе с ними присоединился к крестоносцам. Были и такие,
которые помнили, как король наделил Мацека дарами, и верить не хотели и не
могли допустить мысли, чтобы он выступил против своего благодетеля...
Во главе тех, которые, зная хорошо Мацека, опасались его и
предостерегали других не связываться с ним, находился его дядя, воевода
Беньямин, которого попросту называли старым Бенком. Мацек поссорился с ним
на смерть, и оба таили злобу друг против друга.
Это произошло тогда, когда распространился слух, что королю сватают
Ядвигу Глоговскую. Известие об этом дошло в Познань и оттуда в Козьмин,
имение Мацека, в котором он часто жил, не желая, чтобы его видели в
Познани и следили за его действиями. Его дом в Кузьмине был хорошо
укреплен, окружен частоколом, но, как и все его дома, без всякого
комфорта.
Несмотря на свое богатство, он не был любителем удобств и красивой
обстановки. Солдат, неизменно находившийся на лошади, в постоянных
переездах, редко долго останавливавшийся на одном месте, он везде, куда
приезжал, быстро раскладывал свои вещи и кое-как устраивался, заботясь о
том, чтобы все необходимое было в изобилии, так как его всегда
сопровождала довольно многочисленная челядь, но не задавался целью
щеголять своим богатством.
Его слуги были все на подбор и хорошо вооружены; он им щедро платил и
хорошо их кормил, и они не жалели своей жизни, но и чужую не во что не
ставили. Стоило ему кивнуть головой, и каждый из них готов был броситься
на родного брата.
Уж несколько дней, как Мацек вместе с братом Яном из Чача, с сыном
Пжемком и неотступными помощниками, Сендзивоем Наленчом и Скурой,
находился в Козьмине. Тамошние крестьяне, которые должны были уплачивать
ежегодно оброк и за это были освобождены от всех других повинностей,
несмотря на это переносили разные притеснения, так как свита не обращала
внимания на их привилегии и предъявляла к ним страшные требования; но они
молча терпели, в надежде, что скоро от нее избавятся.
В Козьмине, в доме Борковича жизнь кипела ключом. Землевладельцы
постоянно приезжали и уезжали, столы были накрыты от утра до вечера, не
успевали начать бочонок пива, как оно уже было выпито, и хлеб, мясо мед и
разные припасы приходилось заготовлять в неимоверном количестве. Комнаты
были переполнены приезжими, все громко разговаривали, смеялись, пили,
ссорились и было так шумно, что всякий посторонний, попавший туда, никогда
не предположил бы, что там говорилось о вещах за которые можно было
поплатиться жизнью. Лишь иногда Мацек, обняв кого-нибудь отводил в
сторонку и, пошептавшись с ним, возвращался обратно к столу. После такого
разговора гость обыкновенно торопился подкрепиться силами и, сев на коня,
уезжал с таинственным видом. Мацек, брат его Ян и сын Пшемко по целым дням
хозяйничали и угощали собравшихся. Боркович был вдовцом, и дом его был
своеобразен и отличался тем, что в нем, кроме мужской челяди, было много
молодых, веселых девушек, которые с венками на голове, прислуживали гостям
в комнатах и при столе. Посетители отпускали разные вольные шутки на счет
этой женской прислуги, но Мацек на них не обижался, так как его
единомышленникам было все дозволено.
По вечерам эта женская челядь должна была петь, а иногда и пускаться
в пляс, если гости были под хмельком и этого требовали.
В Козьмин прибыл новый гость из Кракова и, сидя за столом, жадно
набросился на кушанье, очевидно, проголодавшись в дороге. Мацек,
развалившись на скамейке, в расстегнутой одежде, свободно на нем висевшей,
беспокойной рукой несколько раз провел по лицу и ждал, пока прибывший
утолит свой голод.
Приехавший из Кракова, по прозвищу Грошек, был обедневшим дворянином,
состоявшим на службе у Борковича. Он обыкновенно привозил ему известия о
том, что происходило при дворе, что ему удалось узнать в дороге и от
разных друзей старосты. Это был человек худой, со сморщенным загоревшим
лицом, с длинной шеей, лысой головой, с маленькими глазами, некрасивый,
плохо одетый, с длинным красным носом и отстающими ушами. Он говорил тихо,
но быстро, немножко шепелявил и, так как одновременно говорил и ел, то он
чуть ли не давился. Его внимательно слушали. Хозяин дома задавал ему
разные вопросы.
- Вержбента поехал туда, - сказал Мацек, - но по собственной ли
инициативе в надежде извлечь пользу, или его призвали... как вы думаете?
Грошек сделал недоумевающий жест.
- Господь его знает, - произнес он, - не было возможности разузнать,
но его приняли при дворе, и он ел хлеб-соль у короля.
- А кого он к себе к столу не приглашает? - сказал Мацек. - Ведь для
него всякий хорош, лишь бы ему льстил и не указывал бы ему на его жизнь...
- Не только один Вержбента был там, - прибавил Грошек, - но их там
было много. Все они пристали к королю и хотят его женить.
Мацек расхохотался.
- Как будто у него мало жен! - воскликнул он. - Еще одна ему нужна! А
что же он сделает с этой еврейкой? Говорят, что он ее так любит, как будто
она должна ему родить Мессию.
- Так он уже и пришел на свет Божий! - воскликнул Грошек. - Его
окрестили в костеле, назвали Пелкой, и король ему подарил герб...
Вероятно, они иначе не могут оторвать его от еврейки, а потому решили
вновь его женить.
- Должно быть опять на немке, потому что литовки или русской он не
захочет из-за неотесанности, - произнес Боркович со смехом. - Однако, им
любопытно знать, кого они выбрали?
- Хотя и не немку, но воспитанную так, как немка. Говорят, как о деле
решенном, о молодой Ядвиге Глоговской...
Мацек, лежавший на скамье, услышав это имя, стремительно поднялся с
места, так что даже скамейка затрещала, и с грозно нахмуренными бровями
подскочил к говорившему.
- Этого быть не может! - воскликнул он с искрящимися глазами.
Брат и сын посмотрели на него, стараясь своим взглядом его успокоить,
но кровь прилила к его лицу, и гнев так овладел им, что его было трудно
сдержать.
- Этого быть не может! - повторил он.
- Я говорю то, о чем я слышал, - ответил Грошек, ударяя себя в грудь
и перепуганный, как будто нечаянно натолкнулся на дикого зверя. -
Архиепископ Богория и Сухвильк... они первые начали к нему приставать,
чтобы он женился. По их следам пошли костелян Спытек, наш Пжедко из
Голухова и многие другие. Говорят, что, когда они на него насели и начали
просить, он не выдержал и ответил: "Ладно, найдите мне жену!"
Поговаривают даже уже о свадьбе.
Мацек слушал с измененным лицом. Из всех присутствовавших только брат
его и сын Ян знали причину его гнева. Староста был человек честолюбивый и
высоко метил... Он надеялся, с помощью своих союзников со временем
отделить Великопольшу, самостоятельно управлять ею под покровительством
бранденбургских князей и самому жениться на Ядвиге. В Глогове, при
княжеском дворе, его принимали довольно благосклонно.
Молодая, красивая, живая, смелая княжна любила веселиться, даже
принимала участие в охоте. Она очень хотела выйти замуж, а между тем
претендентов на ее руку до сих пор мало было, и ей не улыбалась мысль
состариться в своей глуши...
Мацек, хотя открыто не говорил о своих намерениях, но мечтал о том,
чтобы получить ее в жены, часто ездил туда, долго оставался там, привозил
подарки и тайком пересылал их девушке. Ему казалось, что она к нему
расположена, хотя ему трудно было убедиться в том, передаются ли его
подарки княжне, или они остаются в руках жадной немки, исполнявшей при ней
обязанности воспитательницы и служившей посредницей между ним и девушкой.
Известие привезенное Грошом, разбило в пух и прах все его прекрасные
надежды. Сильный гнев овладел этим пылким человеком, и он не мог придти в
себя.
- Силезцы ее не отдадут за него! - воскликнул он взволнованным
голосом. - Разве они его не знают? Да и кто не знает этого безбожника,
который каждый год берет другую жену и кроме того имеет любовниц, которых
ему доставляет Кохан... Нет, не отдадут!
- Но при дворе говорят, - прервал Грошек, - что архиепископ, раньше
чем выступить в роли свата, удостоверился в их согласии! Все в один голос
об этом говорят...
- А что он сделает со своей любовницей, с этой жидовкой, - спросил
Мацек, все более и более волнуясь; - а также со своим сынком, полу-евреем
полу-Пястом?.. - Боюсь, что еврейку-то он оставит про запас, - объявил
Грошек. - Говорят, что он сильно к ней привязался и без нее не может ни
одного дня прожить...
- Однако! - прервал его староста в гневе, ударив кулаком о стол. -
Еще одна ему понадобилась! Еще одна! Ведь он уже продал королевство в
венгерскую неволю... зачем ему еще сын?
Стоящий с ним Ян из Чачи, пробормотал:
- Венгерцы не допустят его жениться... Они мастера на это. Безрукая
Елизавета и без пальцев сумела все запутать и испортить...
Мацек медленно бормоча что-то, возвратился к своей скамье. Грошек,
досыта наевшись и хорошенько выпив, вытирал усы полой грязного кафтана.
Наступило короткое молчание, и все задумались.
Староста немного остыл и решил не выдавать своих чувств.
- Ты рассказываешь, - произнес он, - что поговаривают о свадьбе?
- И как еще! - подтвердил Грошек. - Ее хотят отпраздновать громко и
пышно, чтобы забыть всякое воспоминание о свадьбе с Рокичаной, которой они
стыдятся...
- Что же там говорят о нас? Ты не слышал? - спросил Боркович. - О
письменном обязательстве, которое мы друг другу выдали? Я сам доложил
королю...
Он знает о нем, но не обращает на него внимания... Я слышал при
дворе, будто ему объяснили, что в этом ничего опасного нет, что это лишь
обеспечение на случай нападения грабителей...
Мацек ничего не ответил.
Возможно, что он еще дольше расспрашивал бы посла, но в комнату
поспешно вошел Скура, что-то шепнул на ухо старосте, и не успел он
окончить, как на пороге появился Вержбента, о котором был именно разговор
и упоминали, что он находится в Кракове.
Мацек с ним никогда не дружил, потому что опасался его и не мог
привлечь на свою сторону. Вержбента был в большой милости у короля,
который относился с доверием к этому серьезному человеку, с твердым,
решительным характером. Достаточно было взглянуть на него, чтобы
почувствовать уважение; он держал себя с сознанием своего достоинства и не
принадлежал к числу тех, которых можно подкупить сладкой лестью.
При его появлении в комнате, Боркович вскочил в замешательстве со
своего места и начал делать какие-то знаки сыну и брату.
В действительности столовая, в которой они находились, вовсе не была
приспособлена для принятия такого знатного гостя. С самого утра в ней
перебывало множество народа, а челядь, хоть их и было много мужчин и
женщин, неряшливо исполняла свои обязанности и забывала убрать со столов и
привести все в порядок.
На помятых скатертях, сомнительной чистоты, стояли миски с костями и
с оставленными остатками еды, недопитые кубки пива, крошки и куски хлеба,
кувшины и разная посуда. В комнате был полнейший беспорядок, как на
постоялом дворе после кормежки... Несколько скамеек стояло поперек
комнаты, несколько лежало на полу перевернутыми... Огромный пес,
незаметным образом прокравшись в комнату лапами опирался о стол и
вылизывал чашки.
Боркович, с сознанием своего достоинства, стараясь вызвать на лице
приветливую улыбку, шел навстречу гостю. Брат и сын позвали слуг.
Вержбента медленно, не оглядываясь по сторонам, а погруженный в свои
