свиту отпускал домой.
Однажды Казимир пришел к Эсфири более сумрачным, чем когда-либо. В
этот день ему особенно надоели и настойчиво сватали княжну Ядвигу из
Глогова, о которой носились слухи, что она молода, красива и так
воспитана, что вполне достойна сделаться королевой.
Относительно всей этой истории о браке Эсфирь давно уже знала, с
самого ее начала; она уже успела найти среди придворных несколько
услужливых лиц, которые немедленно сообщали ей обо всем, что происходило
во дворце.
Однако она ни разу ничем не обнаружила перед королем, что знает
что-нибудь об этой брачной затее, и лицо ее никогда не выражало печали и
опасения; наоборот, она весело встречала его, занимала его своей болтовней
и старалась, чтобы он в ее обществе забыл обо всех удручающих его заботах.
Казимир, с своей стороны, переступая порог ее дома, старался казаться
беззаботным, и часто случалось, что эта принужденная веселость
превращалась в настоящую.
В этот день Казимир, несмотря на все усилия, не мог разогнать морщин
на челе и, вошедши в комнату, утомленный бросился в кресло. Он принялся за
ужин, который был приготовлен, почти ни слова не проговорив. Эсфирь тоже
молчала, всматриваясь в его озобоченное лицо. Его выдавало тяжкое бремя,
обрушившееся на него, и он решил поговорить с ней откровенно обо всем.
Окончив ужинать, он взглянул ей в глаза. Девушка сидела против него,
прекрасная как всегда, лишь немного бледнее обыкновенного.
- Эсфирь, - произнес король, протягивая ей руку через стол, - что бы
ты сказала, если бы меня заставили жениться? Духовенство, дворяне, все
принуждают меня... Настаивают... Я отказываюсь... Но сумею ли я устоять!
Видит Бог, я не желаю жены, но...
Эсфирь все время не спускала с него глаз и спокойно слушала.
- Король ты мой, - произнесла она, когда он остановился, - ведь ты
король и для них тоже... Им нужен твой наследник, в котором текла бы твоя
кровь... Что же сказать на это? Ты, стало быть, бросишь свою Эсфирь?
- Никогда! Никогда! - страстно воскликнул Казимир. - Ты для меня все,
и никто тебя мне не заменит!
- Разве молодость, красота, новизна не заставят тебя против твоей
воли забыть меня? - спросила девушка спокойно и серьезно.
- Я уверен, что не сумею полюбить другую, как люблю тебя! - произнес
король. - Моя любовь к тебе должна была быть велика, если она заставила
меня снизойти с трона к Эсфири; это ведь не мимолетное увлечение, и
никакое привлекательное личико княжны не в состоянии его уничтожить.
По лицу Эсфири заструились две слезинки.
- Ты мой господин, а я - твоя раба, - произнесла она, - сделай то,
что захочешь... Эсфирь будет послушной... Рану, нанесенную ее сердцу, она
от тебя скроет, и ты не увидишь ее страданий.
Казимир, взволнованный и расстроенный ее словами, встал с кресла,
чтобы лаской успокоить ее и уверить, что он никогда не изменится. Но
девушка, по-видимому, превозмогла себя и преодолела страдание, вызвавшее
слезы; к ней возвратилась улыбка, и она казалась счастливой, вполне
уверенной в его любви.
Король принялся жаловаться перед нею.
- Мы не владыки на своем престоле, а полные рабы! - воскликнул он. -
Я держу в своих руках жизнь каждого, а своей собственной распорядиться не
могу. Духовенство с одной стороны, дворяне с другой - все так настойчиво
пристают, что самой сильной воле нельзя не уступить... Когда я добр,
говорят, что я слаб; становлюсь строже - упрекают в жестокости. Всякий
после работы может отдохнуть; и у судьи, и у воина, и у мужика находится
для этого свободное время; один лишь король, на которого устремлены взоры
всех, за каждым шагом которого следят, настоящий раб. Жениться он должен
из политических расчетов, жить в ладах с неприятелем для поддержания мира,
воевать ради пользы других, но для себя лично ему ничего нельзя сделать.
- Властелин мой, - прервала его Эсфирь, - зато Бог вас поставил выше
всех и управляет через вас народом... Жаловаться может лишь обыкновенный
человек, король должен быть выше всего этого.
Казимир, который боялся слез, упреков и вообще всего того, что могло
омрачить его юное счастье, которым он еще так мало пользовался, был ей
чрезвычайно признателен за то, что она так мужественно и с таким доверием
к нему приняла эту горькую весть. Эта признательность еще более увеличила
его любовь к ней; со слезами на глазах он повторял в тот день, что никогда
не покинет ее, как бы на этом не настаивали, и останется ей верным.
Кохан, которого король не остерегался, подслушал у дверей и пришел к
убеждению, что Казимир не так скоро оставит Эсфирь. Это заставило его
изменить свой образ действий, и с этого дня он стал преданным слугой
девушки.
На следующий день он сам предложил Казимиру свои услуги для передачи
Эсфири подарков, предназначенных ей королем, как доказательство его
признательности и увеличившейся любви; дары эти своим великолепием
превосходили все до сих пор полученные ею...
Кохан в сопровождении двух слуг, отвез подарки и передал их Эсфири
вместе с письмом от короля. Пользуясь удобным случаем, Рава старался
уверить ее, что готов всегда во всем помогать ей у короля и быть ее верным
слугой.
Он вероятно надеялся на благодарность с ее стороны и доверчивое
сближение, но Эсфирь холодно приняла все его любезности.
Так же, как и королевского любимца, она приняла всех тех, которые
желали подслужиться к ней, чтобы через нее достичь чего-нибудь от короля.
Она на все просьбы неизменно отвечала, что ни для себя, ни для других не
смеет беспокоить короля просьбами.
И действительно, Казимир никогда не слышал от нее даже намека о
чем-либо постороннем, не касавшимся их обоих.
Левко и другие родственники часто приставали к ней с массой различных
мелких просьб, но Эсфирь всегда отвечала отказом.
- За весь наш народ я буду хлопотать у него, за единичных людей не
могу. Он ищет при мне отдыха и забвения, и я не хочу своим приставанием
лишать его спокойствия.
Левко сердился, но вскоре, поняв ее лучше, перестал настаивать.
Многие надеялись, что она жадностью и превышением власти надоест
королю и оттолкнет его от себя, но у девушки, к их изумлению, оказался ум,
и та, на которую раньше смотрели, как на минутный предмет развлечения для
короля, в непродолжительном времени приобрела такое влияние на него и
стала такой значительной силой, какой никто не предвидел. Кохан молча
покачал головой. Его царствование кончилось.
С того вечера, как Эсфирь покорно подчинилась неизбежности брака
короля, ее влияние возросло неимоверно.
Вскоре у нее родился первый сын, которого Казимир, признав своим,
велел окрестить, назвал его Пелкой и дал ему герб с половиной орла и двумя
белыми розами. Рождение сына вызвало еще большее неудовольствие против
короля, но оно осталось таким же безрезультатным, как и предыдущие
негодования.
Между тем, были посланы сваты к княжне Ядвиге, а во дворце спешили
приготовить все к торжественной свадьбе.
Казимир ничему не препятствовал и равнодушно позволял распоряжаться
собой. Ядвига ли из Силезии, или какая-нибудь другая, насильно ему
навязанная, будет ему дана в подруги жизни - для него было все равно.
Живой, пылкий, с беспокойным характером Мацек Боркович, владетель
многочисленных имений, полученных им когда-то за заслуги своего отца,
познанского воеводы, был могущественным вельможей и пользовался громадным
влиянием.
Это можно было заметить во время его присутствия на совещании о
Неоржи, когда он прислушивался к бесплодным разговорам людей, недовольных
королем, желавших против него что-то предпринять, но ничего не умевших и
ограничившихся одним только ропотом и перечислением своих обид.
Боркович был человек дела, а не слова; хотя на вид горячий,
увлекающийся, откровенный, крикливый, однако, он обладал способностью
сообщать другим только то, что находил нужным и никогда не выдавал того,
что решил скрыть. Несмотря на его годы, - ему было сорок с лишним, и у
него был взрослый сын, - у него был молодцеватый, бодрый, юный вид, и он,
как юноша, любил ухаживать за женщинами.
В Великопольше он был человеком могущественным не потому, что владел
крупной недвижимостью, а потому, что, родившись там, он всю жизнь старался
и всеми средствами пользовался, чтобы расположить к себе людей и
приобрести в лице их сторонников. Он не был разборчив в выборе средств и
исходил из той точки зрения, что верный путь для приобретения любви
человека - это потворствовать его слабостям. Его боялись, потому что он
был человек горячий, но все охотно с ним дружили, так как он для каждого
был чем-нибудь полезен. Любившим охоту он предоставлял в распоряжение свои
леса; любителей повеселиться он приглашал к себе и устраивал для них
развлечения, людям честолюбивым помогал достигнуть почестей, а
корыстолюбивых умел подкупить своими дарами.
Некоторые давно уже смотрели на Борковича с недоверием. Возбуждало
подозрение, что он уж слишком суетился и хотел играть роль вожатого в
Великопольше, а тех, которые ему мешали, он устранял со своей дороги, и
они исчезали неизвестным и загадочным образом. Многие из тех, которые
осмелились выступить против него и казались ему опасными, погибли в лесах,
в дороге, во время какой-нибудь ссоры на постоялом дворе или неизвестным
образом.
В зависимости от обстоятельств он умел быть и другом сердечным, и
лютым врагом. У него было много тайных недругов, но было и много друзей,
готовых за него пойти в огонь и воду.
Сына своего Мацек воспитал таким же, каким он был сам, но так как в
нем текла более молодая кровь, то сын был более смел и отважен. Таким же,
как Боркович, был и брат его, Ян, которому он уступил имение Чач,
подаренное ему королем. Мацек, брат его и сын были всегда неразлучны. У
него были два помощника; они были его друзьями, наушниками, часто замещали
его, и он на них больше всех рассчитывал. Оба были богатыми
землевладельцами, по имени Сендзивой Наленча и Скура.
Мацек низко кланяется королю и, казалось, был ему верным слугой;
Казимир считал его мужиковатым, откровенным и не опасался его. Люди
проницательные и осведомленные утверждали, что он искусно, тайком, что-то
замышляет против короля. Его постоянные сношения с бранденбургскими
князьями, неприятелями Польши, и с силезскими, отделившимися от нее, были
подозрительны. Однако, не было никаких явных признаков, которые
свидетельствовали бы против него.
Король предоставил ему большую власть, назначив его своим старостой в
Великопольше; он сам присвоил себе еще большую, став защитником прав и
независимости этой земли. Этим он привлек всех на свою сторону, и люди,
веря в него, льнули к нему; дошло до того, что он стал во главе такого
огромного союза велькопольских дворян, о каком раньше никто никогда не
слышал. Долго длились приготовления к нему и, наконец, на съезде созванном
в Познани, наиболее представительные землевладельцы, во главе с кастеляном
Пшецлавом и судьей Николаем, подписали соглашение, в котором обязались
действовать заодно и взаимно защищать друг друга. Хотя в этом соглашении и
было упомянуто, что никто не должен выступить против короля, и все
остаются ему верными слугами, но такие слова, написанные на бумаге,
казались ничтожными в сравнении с таким крупным фактом, как соединение
стольких крупных землевладельцев вокруг честолюбивого старосты.
Припоминали потихоньку об измене Винча из Шамотуль, который, собрав вокруг
