- Я поеду, - ответил ксендз Ян.
Кохан молчал и не уходил.
Казимир обратился к нему:
- Прикажи немедленно, чтобы все было приготовлено для отъезда.
Фаворит, получив приказание, должен был уйти.
Когда он ушел, у короля как будто упала тяжесть с души.
- Недаром говорит пословица, что нужно просить Бога беречь нас от
друзей, а от врагов мы сами себя убережем. Кохан совершил преступление из
любви ко мне, я уверен в этом, так как у него другого повода не было и вот
я должен буду нести на себе ответственность за это преступление.
Король вздохнул.
- Вы знаете, - добавил он, расчувствовавшись, - я никогда не жаждал
ничьей крови, и я всегда относился с презрением к тем, которые хотели мне
вредить. Я даже намеком не дал повода к этому. Я невиновен! Неужели из-за
совершенного преступления я должен отказаться от единственного человека,
которому могу верить?
- А если вы его оставите при себе, - возразил Сухвильк, - то вас
обвинят в соучастии.
Король гордо молчал.
Вскоре после этого ксендз Ян ушел, а Казимир, оставшись один, ожидал
Кохана, предполагая, что он еще вернется к нему.
Войдя в комнату, взволнованный Рава в сознании своей вины упал к
ногам короля.
- Простите меня, мой дорогой повелитель! Я вам оказал плохую услугу,
я - скверный слуга! Я признаюсь... Да, я им поручил... Не гоните меня
прочь от себя, пане - потому что без вас жизнь для меня ничего не стоит.
Не отталкивайте меня!
Король молча положил свою руку на его плечо.
- Я понесу наказание, и я заглажу свою вину, - продолжал Кохан, - да,
я убил человека. Но он был предупрежден о грозившей ему опасности, он на
вас напал и заслужил это наказание.
Дрожащий голос Кохана смолк.
- Завтра едем в Познань, - отозвался король, не желавший больше ни
расспрашивать, ни говорить о том, что ему было неприятно.
Кохан понял, что он не будет прогнан; лицо его прояснело, и он от
радости целовал ноги короля.
Больше не было разговора ни о Баричке, ни о проклятии.
Всю ночь не спали в замке и готовились к отъезду; король брал с собой
большую часть своего двора, всю охотничью свору, хотя у него имелась
другая в Познани, многих чиновников, значительный отряд рыцарей, коней и
экипажей.
В епископстве между тем торжественно готовились, чтобы по
церемониалу, установленному обычаями церкви, с амвона в Вавеле отлучить
короля от церкви; по мнению епископа, это разъединило бы короля с народом
и принудило бы его к покаянию и к подчинению.
Бодзанта, находясь под свежим впечатлением мученической смерти своего
любимца, не хотел больше откладывать того, что он признал необходимым, и
не слушался тех, которые его отговаривали.
Некоторые каноники смиренно указывали ему на сомнительные результаты
этого шага, которые окажутся для церкви стеснительными, но епископ и
слышать о них не хотел.
Он сам, окруженный духовенством, должен был произнести это страшное
проклятие на помазанника Божья.
Церемония была назначена на третий день, как будто королю хотели дать
еще время, чтобы одуматься.
Бодзанта, хотя и не отказывал в сострадании, но ставил тяжелые и
унизительные условия. Он знал, что его решение не осталось тайной для
Вавеля, потому что даже самые секретные совещания неизвестно каким образом
туда передавались. Точно так же и он имел своих шпионов при дворе, и на
следующий день рано утром, когда рыцари, придворные, челядь, чиновники
проезжали по полусонным еще улицам Кракова, капеллан прибыл к Бодзанте с
известием, что Казимир уехал в Познань.
Говорили о том, что Кохан не только не скрылся и не был прогнан из
замка, но даже поехал вместе с королем. Епископ это принял, как вызов и
как оскорбление. Гнев его еще увеличился.
- Он сам хотел этого! - воскликнул епископ, поднимаясь с ложа. - Да
исполнится воля Божья и Его желание! Посмотрим, кто окажется сильнее в
Риме: король и архиепископ или краковский пастырь?
На следующий день толпы народа, привлеченные заранее
распространившимися слухами о том, что епископ с амвона отлучит от церкви
короля за убийство Барички, проталкивались к костелу, наполняя улицы и
дворы.
Окруженный почетным духовенством, с распятием в руках, почтенный
старый епископ с большой пышностью поехал из своего дворца в костел при
замке в Вавеле.
Костел был переполнен, но там не было ни одного высшего чиновника и
ни одного из придворных Казимира. Даже челядь, оставшаяся в замке, и та
попряталась в сараях и на чердаках. В сенях было пусто, и как бы все
вымерло. На дверях висели замки, и живой души не видно было.
Неоржа, Отто из Щекаржевец, Пшенка, Янина и другие, принадлежавшие к
их лагерю, пришли послушать это страшное проклятие и посмотреть, как
бросают и ломают свечи при этом страшном обряде, как бы исполняя смертный
приговор над убийцей.
Произнесена была анафема. Двери костела закрылись, и епископ
возвратился в свой дворец.
Ему казалось, что с этого момента в Кракове замрет вся жизнь, что
плач и стоны разнесутся по всей стране, и что люди покроют себя трауром и
пеплом. Между тем, жизнь без всяких изменений текла по-прежнему, а
Вержинек на вопросы любопытных, отвечал, что спор между королем и
епископом будет обсужден и улажен в Риме.
Это уже не было борьбой между духовной и светской властью, а простой
спор между Казимиром и Бодзантой.
Так на это дело смотрели, потому что времена сильно изменились.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БИЧЕВНИКИ
Три года прошло со времени описанных событий. В доме, принадлежавшем
когда-то Якову Свиняглове и перешедшем после его смерти и жены его -
когда-то красивой Агаты из Ополя - к дочери их Басе, еще более красивой,
чем мать, жене Фрица Матертеры, произошли большие перемены.
Тут когда-то царило веселье; это было богатое гнездо, излюбленное
место, куда собирались все, желавшие повеселиться и провести время в
танцах, при звуках музыки и при болтовне местных шутов, для которых двери
всегда тут были охотно открыты. Красивая Бася после жизни, полной
приключений, выйдя замуж, рассчитывала управлять домом и мужем и
пользоваться жизнью по своему вкусу. Но неожиданно для нее жизнь ее
сложилась иначе, да и она сама переменилась. Будучи девушкой, она была
сумасбродна и легкомысленна, и казалось, что замужем она успокоится и
станет серьезнее. Но ее брак с Фрицем обманул ее надежды. При жизни
родителей молодые супруги еще кое-как ладили между собой, хотя любви между
ними не было. Фриц женился на ней из-за денег, а Бася вышла за него замуж,
чтобы показать свету, что, несмотря на ее плохую репутацию, на ней женился
такой красивый молодой человек.
Вскоре оказалось, что Фриц, которому предназначалась покорная,
подчиненная роль, вовсе не имел желания исполнять капризы своей супруги, а
напротив, проявил свою собственную волю и необычайную хитрость.
Прежде чем открыто выступить против Баси, он так запутал ее дела, что
все ее имущество, дома и деньги Свинягловы, одолженные у него разными
лицами, все это очутилось в его руках, и вместо того, чтобы Фриц был ее
рабом, Бася оказалась в зависимости от него.
Кроме того, красавец Фриц, хоть сам был волокитой и имел любовниц,
жене своей не дал никакой свободы и не позволил ей кокетничать. Когда
вскоре после смерти родителей старинный их приятель и друг Баси Среневита
подъехал к дому и хотел у них остановиться, Фриц, осведомленный о прошлой
жизни своей жены, категорически воспротивился этому. Подбоченившись, он у
ворот заступил гостю дорогу и откровенно заявил ему, что не желает его
иметь у себя в доме.
Бася, стоя у окна, наперекор мужу, кричала, что дом принадлежит ей, и
приглашала гостя заехать к ним; муж со смехом возражал ей, что желает сам
быть хозяином в доме.
Среневита, оказавшийся свидетелем спора между супругами, вначале
смеялся, а потом ему надоело, и он, послав Басе воздушный поцелуй,
повернул лошадей и уехал в другое место: у него в городе было много
приятелей.
Между супругами начались постоянные споры и ссоры. Веселый и
насмешливый Фриц говорил ей неприятную правду, а она его ругала последними
словами и плакала, принимая все это ближе к сердцу, чем муж.
У Фрица, очевидно, давно уже был составлен какой-то план, и он
разумно выполнял его, приближаясь к своей цели.
- Женщину, - говорил он, - необходимо держать в ежовых рукавицах, -
между тем, она вовсе не хотела подчиняться.
Между ними произошла война, в которой красивая Бася потерпела
поражение. Свет в ее глазах стал гадким, она сама начала дурнеть, и вся ее
молодость сразу как бы пропала. Сначала начали выпадать волосы, зубы
расшатались, лицо пожелтело, и чем больше она его красила, тем больше на
нем появлялось морщин, и оно становилось темнее.
Глаза потеряли свой блеск, она похудела. Общество, всегда считающееся
только с действительностью, увидев ее такой изменившейся, начало от нее
удаляться. К тому же и Фриц не отличался особенным гостеприимством; он
музыки не признавал, шутов гнал вон и гостям не предлагал никаких
угощений.
Одинокая бедная Бася, лишенная Богом единственной радости, которая
могла усладить ее жизнь - Господь ей детей не дал - по целым дням плакала.
Эти слезы сердили Фрица, не вызывая в нем никакого чувства сострадания к
ней.
Он иногда вел разговоры о скачущей козе и тому подобные, которые еще
удваивали гнев и слезы Баси.
Он сам был тверд, как камень. Развлекаясь в народе, он не позволил,
чтобы жена ему сделала какое-либо замечание; веселый и хладнокровный он
властвовал в доме, в который ему, чужому, удалось когда-то попасть. Ничего
удивительного нет, что разочарованная красавица Бася в поисках утешения
нашла его в молитвах. Подобно тому, как она раньше относилась страстно ко
всему, что делала, так и теперь, вступив на путь набожности, она не знала
границ в своем усердии. Как когда-то она напролом вталкивалась среди
людей, так и теперь она льнула к Богу.
Начав каяться, она в своем раскаянии не знала меры. Дорогие кружевные
платья, окаймленные мехом, заменились черными, серыми, коричневыми, почти
монашеского покроя.
У нее было много собственных драгоценных вещей, на которые Фриц уже
давно засматривался; некоторые она, наперекор ему, отдала в костелы,
другие продала и деньги пожертвовала на богоугодные дела и самым дорогим
жемчугом украсила ризы для доминиканцев. Возможно, что назло мужу она
начала приглашать в дом монахов в большом количестве, а так как Фриц из
боязни оскорбить духовенство не осмеливался оказать им плохой прием или
отделаться от них, то всегда к обеду и вечером в доме было несколько
монахов. Все остальное время Бася проводила в костелах.
Это была ее единственная победа, одержанная над Фрицем, и надо отдать
ей справедливость, что поле брани было ею удачно выбрано, так как муж ее
оказался на нем бессильным.
Правда, он начал убегать из дому, но таким образом он уступал ей
власть в доме. Роли переменились, и не только она сама делала ему
указания, но и натравливала на него доминиканцев, которые, говоря как бы о
вещах посторонних, постоянно донимали Фрица.
Подобно тому, как раньше ни одно пиршество, ни свадьба, ни танцы, ни
музыка не проходили без присутствия Баси, так и теперь без нее не
обходилась ни одна процессия, и она ходила ко всеми обедням, принимала
участие во всех ежегодных храмовых праздниках.
В доме соблюдались самые строгие посты, против которых Фриц боялся
протестовать, и она особенно следила за тем, чтобы он их тоже соблюдал.
