- Было бы хорошо, если бы вы послали Неоржу куда-нибудь в Русь, чтобы
он тут смуты не сеял, и тогда другие примолкли бы.
Король рассмеялся и, презрительно пожав плечами, ответил:
- Для того, чтобы он себя счел человеком, которого я, его повелитель
и король, боюсь? Это было бы слишком большой для него честью. Мне нечего
бояться безумцев!
В этот момент постучали в дверь.
Кохан моментально преобразился и, приняв позу подчиненного человека,
отступил к порогу. По походке и шагам оба они узнали приближавшегося
Сухвилька.
Он вошел степенно, без излишней фамильярности, уверенный в себе самом
и с сознанием собственного достоинства.
Казимир ласково с ним поздоровался.
Священник сделал знак стоявшему у порога Кохану удалиться, и Рава
немедленно вышел, но, оставшись за дверью, начал прислушиваться.
Племянник архиепископа издавна пользовался расположением короля, и
фаворит ему не завидовал. Он мог бы заступить его место, но не осмеливался
бороться с ним, зная, какое высокое положение занимал этот человек,
умевший заставить себя уважать и обладавший большими научными познаниями.
Король пригласил своего советника сесть.
Сумрачный капеллан побагровел, и, уперев обе руки на стол, за которым
сидел король, стоял в раздумье, готовясь к разговору.
- Я прихожу к вам с предостережением, - произнес он. - По вашему ли
приказанию лишили краковского епископа Злоцких имений?
Наступило молчание; король очевидно готовился к решительному ответу.
- Злоцкие имения? - спросил он, закусив губы. - Да, так оно и есть. Я
уговорился с епископом Янгротом, и он согласился получить взамен их другие
имения. Злоцкие земли мне необходимо присоединить к моим лесам и имениям.
- У вас не было письменного соглашения? - спросил Сухвильк.
- Мы условились при свидетелях.
- Ксендз Бодзанта не желает и слышать об этом соглашении, - продолжал
исповедник, - он не хочет согласиться ни на какую замену.
- Он бы при этом ничего не потерял, - добавил король. - С вашим дядей
мы неоднократно производили подобные обмены. Я не желаю присвоить себе
имущества церкви и не хочу обидеть духовенство...
Не докончив, король поник головой.
- Бодзанта очень обижен и возмущен, - сказал Сухвильк.
- Однако, он даст себя умиротворить, - произнес король, - это было
необходимо сделать.
- Я сомневаюсь, чтобы удалось уладить дело с таким сердитым, упрямым
стариком, - сказал Сухвильк, понизив голос. - Возможно, что его
подстрекнули и подлили масло в огонь, который ярко горит и которому надо
дать выгореть дотла. Может быть, следует пока возвратить Злоцкие земли и
потом стараться их приобрести.
Король поднялся с места, как бы пронзенный этими словами.
- Я бы унизил свое королевское достоинство, - произнес он, дрожащим
голосом, - если б уступил епископу. Я не могу этого сделать. Я его щедро
вознагражу, наделив его землею гораздо большей стоимости, чем его
собственная, но возвратить ему теперь обратно его имения было бы позором
для меня.
Сухвильк, погруженный в задумчивость, с нахмуренным лицом опирался о
стол.
- Этот спор между вами может затянуться на продолжительное время, -
произнес он медленно, устремив свой взор на короля. - Ксендз Бодзанта
человек вспыльчивый; ему нужно дать время остынуть и не надо его больше
раздражать, настаивая на своем. Злоцкие земли не стоят того, чтобы из-за
них затеять войну.
- Это верно, - оживленно отрезал король. - Злоцкие имения не стоят
того, но моя королевская честь требует, чтобы я стоял на ее страже. Я не
могу отказаться от того, что я сделал. Король не должен отказываться от
своего слова.
После некоторого молчания он добавил:
- У меня много врагов и против меня немало злостных обвинений. Надо
мной бы насмехались и говорили бы, что я сам не знаю, что я делаю, если на
следующий день переделываю наново то, что только что было сделано мною
накануне. - Вы, - обратился он к Сухвильку, - отправитесь к епископу и
объясните ему, как обстоит дело, скажите ему, что у меня было соглашение,
и я обещаю вознаграждение. Ему не придется раскаиваться в своей
уступчивости, а король не может дать себя унизить. Уговорите его, прошу
вас.
- Охотно бы сделал это, - произнес внимательно слушавший Сухвильк, -
но только не знаю, буду ли иметь успех. Он тоже считает для себя делом
чести получить обратно эти имения, а не другие. Он вопит и жалуется на то,
что духовная власть теряет свою силу и вынуждена все больше и больше
уступать светской власти, а между тем эти обе власти могут иметь равные
права.
Король становился пасмурнее.
- Я не могу, - воскликнул он, - к сожалению, я не могу! Он - епископ,
но я - король. Если я так поступил, то оно так и должно остаться, хотя бы
мне пришлось в десять раз дороже заплатить. Конечно, нехорошо, что я не
сделал письменного условия с Янгротом, откладывая со дня на день, пока его
неожиданно не застигла смерть. Бодзанта может предъявить ко мне какие ему
будет угодно требования, но я забранные у него имения не возвращу.
По выражению лица Сухвилька видно было, что он разделяет мнение
короля и не имеет большого желания защищать интересы епископа. Его не
напрасно в то время упрекали в том, что он слишком мало чувствует себя
духовным лицом, не интересуется нуждами духовенства и слабо их защищая.
- Это будет трудно! - произнес он со вздохом.
- Кто же подстрекнул епископа? Ведь он вначале молчал, - спросил
король.
Сухвильк улыбнулся.
- Может быть, его подговорили? - понизив голос, сказал он.
- Не ксендз ли Баричка стоит за спиной епископа? - спросил король.
Собеседник Казимира утвердительно кивнул головой.
- С ним-то трудно будет сговориться и прийти к соглашению, - добавил
Казимир, - я его знаю давно. Он меня не любит как родственник Амадеев и
только ищет предлога, чтобы вступить со мной в войну. В нем сидит
неспокойный дух. Я не желал бы войны с ним, потому что уважаю духовный сан
и всегда и везде избегаю бесполезной войны. Подданные меня не будут
уважать, если я сам себя не уважу... А вы... Что вы скажете о Баричке? -
спросил он, устремив свой взор на Сухвилька, сильно задумавшегося.
- Капеллан - человек безупречный, - возразил Сухвильк после
некоторого размышления, - но он человек страстный, волнующийся, ему
необходима кипучая жизнь. Его следовало бы послать с крестом в руках к
язычникам, чтобы обратить их в свою веру... Потому что он красноречив,
убедителен и обладает неустрашимым мужеством.
Немного подумав, он добавил:
- И он хотел бы, чтобы все знали о его неустрашимости.
Король слушал с сумрачным лицом.
- Я сделаю все, что смогу, чтобы избегнуть борьбы с ним, - произнес
он. - Посоветуйте мне!
- Я сказал бы, что следует уступить, если бы вы, ваше величество,
перед этим не изрекли, что уступить для вас непристойно.
- Я не могу! - повторил Казимир решительно и категорически. - Как
частное лицо, я мог бы вернуть обратно Злоцкие земли, но как король я
этого не могу.
Он улыбнулся.
- Дайте другой совет.
Ксендз молчал.
- Я не скрою перед вами, - сказал он, - что говорил уже об этом с
епископом Бодзантой. Я его застал сильно возмущенным, и тщетно я старался
его задобрить. Старик угрожает отлучением от церкви.
- Отлучением, - подхватил король почти спокойно. - Вы сами знаете,
как мало значения придают церковному отлучению крестоносцы и иные. Этим
оружием злоупотребляли, и оно притупилось.
- Но не следует относиться к нему пренебрежительно, - авторитетно
прервал Сухвильк. - Церковь не имела и не имеет другого оружия и должна
была постоянно к нему прибегать, хотя оно страшное.
- Но вы сами, вы, духовные лица, не всегда оказываетесь послушными, -
прервал Казимир, - ксендзы ведь и обедни служат, и хоронят отлученных...
- Это плохие ксендзы, - прервал Сухвильк, насупившись, - потому что
они поступают против высшей духовной власти, и если авторитет ее
пошатнется, то и ксендзы потеряют свою силу.
После некоторого перерыва ксендз добавил:
- Господь поможет, и мы не допустим такой крайности.
Король ничего не ответил.
На лице его выразилась перемена, хорошо знакомая тем, которые его
знали. Апатичное лицо скучающего человека преобразилось в авторитетное,
гордое, озаренное королевским величием.
- Поговорим о чем-нибудь другом, - произнес он, - я надеюсь с вашей
помощью провести такой закон, чтобы поселившиеся на основании
магдебургского права не обращались за разрешением спорных вопросов к
немецким судьям за границей. Это позор для нас! Как будто у нас нет
справедливого решения? В краковском замке учредим высшую судебную
инстанцию.
Сухвильк, услышав так быстро измененную тему разговора, был очень
изумлен и не мог скрыть своего чувства. Но он понял, что король не желает
больше говорить о деле краковского епископа; поэтому он послушно замолчал.
Проронив еще несколько слов о немецких законах, Сухвильк вскоре после
этого попрощался с королем, который его проводил до дверей.
Кохан, подслушивавший за стеной до самого конца разговора, испытывал
разнообразнейшие чувства, переходя от гнева к радости.
- А! - говорил он сам себе. - Баричка собирается нас пугать и
нарушить покой короля. Проучу же я его!
С этими словами он тихонько отошел от дверей. Через полчаса Кохана
уже не было в замке. Он переоделся, как обыкновенно для выхода; прицепив у
пояса маленький меч, надев на шею цепочку, полученную в подарок от короля
и взяв с собою слугу, который нес вслед за ним большой меч - рыцарскую
эмблему, он отправился в город. Дом, принадлежавший Вержинеку, находился
на самом рынке. В нем сосредоточивалась вся тогдашняя жизнь местечка, или,
по крайней мере, его главная часть.
Николай был один из самых деятельных людей своего времени и своего
сословия, хотя трудно определить, к какому сословию он принадлежит. Он был
мещанином, имевшим право считать себя дворянином и имел меч и герб,
подобно другим рыцарям, его можно было также причислить к придворным
должностным лицам; хотя он не имел официального титула, он, тем не менее,
исполнял не одну, а несколько обязанностей. Несмотря на то, что он не был
официально подскарбием, он заведовал кассой короля, наблюдал за монетным
двором, исполнял обязанности войта.
Он также вел обширную крупную торговлю разными предметами в различных
городах. Купцы считали его своим авторитетом. Дворяне нуждались в нем
из-за денег, духовенство его уважало за щедрость. Король питал к нему
неограниченное доверие и без счета отдавал в его руки деньги.
Он в лице его имел слугу, готового для него пожертвовать жизнью,
именем и всем.
Небольшого роста, средних лет, ловкий и подвижный Николай всегда
ласково всем улыбался.
Некрасивое, умное и доброе лицо выражало спокойствие, и хотя он не
очень близко к сердцу принимал всякие неудачи, однако видно было, что это
спокойствие напускное.
С утра до поздней ночи Вержинек был на ногах, вставая на рассвете,
работая почти всю ночь, ходил пешком и ездил то в Величку, в Олькуш, в
Новый Сонч, то за границу с поручениями короля или по собственным делам. У
него было много разных дел и занятий, и он, благодаря своей памяти и уму,
успевал всегда вовремя все сделать, никогда не торопясь. Король
советовался с ним даже в таких делах, которые его не касались; мещане
ничего не предпринимали без него, а купцы шагу не делали без его совета,
прибегая к его помощи.
Ему не с кем было поделиться своей работой, и он пользовался только
