ступках, мешал, не выходя из своего покоя и никого не допуская к себе в
течение всех дней, пока он был в своем невольном заключении.
Его не беспокоили.
Вардас был уверен, что Фока настолько хорошо знает свое дело, что
сумеет исполнить его, как нельзя лучше, если только ему мешать.
На отъезд Михаила из Византии никто не обратил внимания - ни
царедворцы, ни народ: такой незаметной личностью был этот правитель по
сравнению со своими талантливыми администраторами: Вардасом, Фотием,
Василием.
Василий в последнее время стал особенно ласково и даже нежно
относиться к Ирине и Изоку, оставленным бежавшей Зоей на его попечении.
Он знал, кто они такие, и все-таки думал, что этот юноша и девушка до
некоторой степени могут явиться в его руках заложниками, если только хитро
задуманный план не удастся и не отдалит набега киевских славян.
Своей ласковостью Василий старался привлечь брата и сестру на свою
сторону, чтобы со временем, если позволят обстоятельства, воспользоваться
ими для переговоров с их родичами, которые, видя в них внуков старого
Улеба, легко могли ради них стать из заклятых врагов Византии ее
искренними друзьями и верными союзниками.
С этой целью он подолгу в свободное время разговаривал то с Изоком,
то с Ириной, но чаще всего с обоими вместе.
- Дети мои, - говаривал он, - неужели вам не нравится здесь, в
Византии?
- О, нет, - отвечала обыкновенно Ирина, - нам хорошо здесь.
- Но на родном Днепре лучше! - с затаенным вздохом отвечал Изок.
- Почему же, юноша?
- Там все свое...
- А здесь? Разве вы в чем-либо нуждаетесь?
- Нет, благодаря тебе, ни в чем.
- Тогда что же вам еще нужно?
- Ах, Василий, - раздражался пылкий Изок, - как что? Нам нужен
родимый Днепр, простор его полей, нужен родной наш воздух, нужны родимые
забавы. Ничего этого здесь нет...
- Так стало быть, Изок, ты не хотел бы остаться в Византии?
- Нет, нет! Ни за что! Ни за что! Я умер бы, я задохнулся бы здесь...
- А ты, Ирина?
- Я?.. Я не знаю... Я всю мою жизнь провела здесь, старый Лука почти
что накануне своей смерти рассказал мне, кто я, а до этого я считала себя
византийкой...
- Ты скажи ему, сестра, что с тех пор, как ты узнала тайну нашего
деда, и твоя душа перестала быть спокойной!
- Да, Изок, ты прав... Много перемен произошло со мной.
- Каких же, Ирина? - вкрадчиво спрашивал Василий. - Я - друг твой и
Изока, ты можешь говорить со мной без опасений... Я буду рад, если найду
возможность помочь тебе. Не бойся, мое милое дитя, говори откровенно...
- Я стала совсем другою, благородный Василий. Прежде для меня весь
мир был в Византии; если мне приходилось выбираться из своего угла и
взглядывать на ваши роскошные дворцы, шумный форум, на ваши храмы - все
это мне казалось волшебным раем, царством грез, и я не мечтала никогда ни
о чем другом, как только о том, чтобы остаться в этом уголке всегда, на
всю жизнь.
- А теперь?
- Теперь не то... Я уже не думаю, что Византия - рай. Она великолепна
- да, но в моих грезах, в моих снах я вижу совсем другое... Мне грезится
покойная величавая река, медленно катящая свои волны среди высоких зеленых
берегов, я вижу города, не такие пышные и великолепные, как город
Константина, нет, они, эти города, с виду бедны и ничтожны, но, когда во
сне я нахожусь в них, я так вот и чувствую, что и Византия, и ее пышность,
блеск, ее солнце, ее люди - все это мне чужое, а там, в этих городах - все
мое, все родное, близкое, я там своя... И после таких грез так вот,
кажется, обернулась бы я птичкой малою, унеслась бы туда на крыльях
своих... Да так, пожалуй, есть и на самом деле... Здесь я телом одним
только, а душа моя там, на берегах этой реки, на родине моей... О ней я
грежу, Василий, ее вижу я в снах моих... Как ты думаешь?
Василий ожидал подобного признания.
"Кровь сказывается, - подумал он, - свое к своему тянет".
Легкий вздох вырвался из его груди.
- Я понимаю тебя, дитя, я понимаю, какие чувства волнуют тебя, - тихо
промолвил он.
О, в эти минуты и в его мечтах быстро воскресла знакомая картина.
Встали горы родной Македонии, неприступные кручи, снеговые вершины, на
которых так хорошо и легко дышится вольной груди, цветущие долины, где
живется так привольно и счастливо, где люди не знают ни вражды, ни лжи, ни
ненависти... и все это оставлено, все это забыто, покинуто! Ради чего?
Ради призрака власти, ради короны Византии! Что же, разве легко носить ее?
Разве истинно счастлив тот, чью голову она украшает? Нет, нет, тысячу раз
нет! Эта власть всей своей тяжестью давит человека за то суетное, полное
тревог и волнений счастье, которое она дает ему... Как бы хорошо вернуть
прошлое! Но - нет! Эта корона так близка, что поворота быть не может,
нужно неуклонно идти туда, куда влечет судьба. Обманет она - и, если
только голова на плечах останется, всегда не поздно вернуться к
прежнему... Но как хорошо и светло это прежнее!
Новый тяжкий вздох вырвался из груди Василия. Он даже не старался
подавить его - ведь эти дети - он знал прекрасно - не выдадут его, и при
них, хоть на мгновение, можно скинуть давившую его своей тяжестью
личину...
- Понимаю тебя, дитя мое, понимаю, - повторил Василий, - но не
печальтесь и ты, Ирина, и ты, Изок. Может быть, все будет так, как вы
желаете, как мечтаете, но только нужно ждать и ждать... Наша судьба не в
наших руках...
17. ОСУЖДЕННЫЕ НА СМЕРТЬ
Труд Фоки был скоро закончен...
Византийский сын Эскулапа тонко знал свое дело...
Нескольких дней было вполне достаточно для того, чтобы приготовлено
было средство к отдалению набега славянских варваров...
Как только Фомка закончил свои приготовления, он немедленно вышел из
затвора и поспешил послать одного из слуг к Вардасу с уведомлением, что он
выполнил его приказ...
Фока еще не знал, что ему готовится...
Он думал, что отвести дары будет поручено купцам, а сам он останется
в стороне от всякой непосредственной опасности.
Но он жестоко ошибался...
Вардас принял его очень ласково - так ласково, что Фока,
присмотревшийся ко всему за свое долгое пребывание в императорском дворце,
сразу же почувствовал, что тут не все ладно...
Правитель затворился с врачом и долго, долго беседовал с ним...
- Итак, Фока, я очень благодарен тебе за труды, - закончил он свою
беседу, - ты - верный слуга императора.
- О, мудрейший, я делаю, что могу...
- Я знаю, что ты скромен, очень скромен... Но ты получишь награду...
А вот скажи, кому поручить все это?..
- О, кому прикажешь, могущественный.
- Так-так... Я был уверен в таком твоем ответе. Еще раз повторяю, ты
- верный слуга отечеству.
- Так как же повелишь, могущественный? Кому я должен передать
наставления?
Вардас на мгновенье задумался.
- Поговори об этом с Василием... - вымолвил он, стараясь глядеть
куда-то в сторону.
- Но мне хотелось бы услышать приказание от тебя, мудрейший.
- Поговори с Василием, - совсем беззвучно повторил Вардас.
Фока понял все.
- Твоя воля, мудрейший, - проговорил он и с низким поклоном вышел из
покоя.
Больной правитель только по уходе его вздохнул облегченно...
Ему стало жаль этого человека... Они долго жили вместе, и не раз Фока
оказывал Вардасу очень серьезные услуги. Теперь наместник императора знал,
что отправляет его, в случае неудачи, на верную смерть.
Фока, успевший уже примириться с своей участью, перешел к Василию.
Тот встретил его также смущенный и несколько растерянный.
- Ты знаешь, Фока, все? - спросил он. - Вардас уже сказал тебе?
- Вардас сказал, что я должен спросить у тебя...
- Что делать, Фока, нужно отправиться тебе... Никому иному невозможно
доверить такого ответственного дела...
- А купцам?..
- Что они! Эти трусы, если не сбегут или не умрут сами от перепугу,
легко испортят все дело...
- Стало быть, я должен ехать непременно?
- Да.
Фока на минуту задумался.
- У меня жена-старуха, два сына, внуки... - как бы в раздумье
проговорил он.
- Не беспокойся за них! - воскликнул Василий. - Они будут находиться
под моей охраной... Но не печалься... Я уверен, что ты возвратишься...
- Не утешай меня, Василий, я столько видел смертей, что не побоюсь
той смерти, которая будет ниспослана мне с открытым лицом...
Василий ничего не ответил.
Так прошло несколько мгновений.
Македонянин смотрел куда-то в угол, Фока, опустив глаза к полу, как
бы переживал какую-то тяжелую внутреннюю борьбу.
- Прощай, - наконец, глухо вымолвил он.
- Прощай, Фока, - ответил Василий.
- Помни свое обещание... Не оставь моих сирот...
- Иди!.. Будь покоен...
- На утро будьте готовы отправиться в путь, - приказал он приведенным
по его приказу купцам и приказал страже увести их.
Снова оставшись наедине с Фокой, Василий не выдержал и, повинуясь
могучему внутреннему порыву, крепко-крепко обнял старика и, едва сдерживая
слезы, выбежал из покоя.
Вардас ждал его с нетерпением.
- Ну, что, - спросил он, - как Фока?
- Он понял, что его присутствие необходимо.
- Верный, незаменимый слуга... Может быть, он своею жизнью спасает
Византию...
- Он готов на все, он - не эти жалкие торгаши и способен пожертвовать
собой ради пользы отечества...
- Мало таких...
- Но пока они есть, ими сильна Византия... Только бы жертва эта не
стала напрасной, - закончил Вардас.
На другой день рано утром трирема херсонесских купцов вышла из гавани
Константинополя.
Фока был на ней.
К Аскольду и Диру вместе с ним неслась по морским волнам сама
смерть...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧУДО ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
1. К РОДНЫМ БЕРЕГАМ
Анастас и Зоя, как мы уже видели из первой части нашего рассказа, при
первой возможности поспешили, по совету Склирены, бежать от опасности...
Какой? Мы уже видели, что дело приняло совсем не тот оборот, который
имел в виду Никифор, но и Анастас, и Зоя знали, что такое интриги при
дворе Михаила, а потому поспешили найти спасение в бегстве. Если у них и
были защитники у порфирогенета, то, в особенности у Анастаса, было немало
и врагов, всегда готовых довести его до плахи из-за одной только зависти к
его прочному положению как главы партии "голубых".
Анастас не сомневался, что рано или поздно он вернется в
Константинополь. В душе он был очень недоволен, что приходится уходить так
далеко - на Днепр, к варварам, и не мог понять, почему так настаивает на
этом всегда, казалось, такая рассудительная Зоя.
- Чего ты ждешь от варваров? - спрашивал он ее, уже очутившись на
борту корабля. - Скажи мне - чего?
- Всего, - коротко отвечала Зоя.
- Этого очень мало для меня...
- А чего бы ты хотел?
- Больших подробностей; узнать, наконец, все твои планы!
- Узнать! Для этого еще будет время...
- Однако ты не разговорчива...
Зоя засмеялась.
- Еще бы! - сказала она с особым ударением. - Ведь, я - не
византийка...
- Как? Что? - удивился Анастас.
- Так, не византийка!..
- Кто же ты?
- Природная славянка!
Анастас, ни слова не говоря, глядел на нее: так он был поражен этим
неожиданным признанием.
- Ты - славянка, и я об этом ничего не знаю?..
- И не мог знать. Вспомни, что в Константинополе ты - человек
совершенно новый.
- Но в тебе нет ничего варварского: ты красива, умна, исповедуешь
Христову веру, принята во дворце императора, наконец ты - матрона.
