- Чтобы вы вели нас!
- Куда?
- На Византию...
- На Византию, на Византию, все пойдем! - загремели по всей гридницы
голоса. - Вы должны вести нас! Иначе мы вас прогоним!..
Энтузиазм и жажда новых волнений охватили в этот миг всех - и
норманнов, и славян. Они, пожалуй, и сами не отдавали себе отчета, зачем
им нужен этот набег на Византию. И здесь, в Киеве, у них всего было с
избытком. Просто молодцам захотелось прогуляться, потешить себя на
просторе, а что из этого могло выйти, об этом они и не думали вовсе...
- Слышишь? - шепнул Ульпиан Валлосу.
- Да, но мы не допустим этого, - ответил тот.
- Это будет трудно.
- Но не неисполнимо... Как бы они ни храбрились, а без Аскольда и
Дира ни в какой поход они не пойдут. Но послушаем, что скажет князь...
Аскольд и Дир сделали знак, из которого можно было понять, что они
желают говорить.
- Мы знаем ваши желания, друзья, - несколько дрожащим от волнения
голосом начал Аскольд, - и готовы исполнить вашу просьбу.
Клики восторга огласили гридницу.
- Только дайте нам обдумать все, - продолжал князь, - и тогда,
клянусь и Одином, и Перуном, мы исполним вашу просьбу... А теперь
прощайте... Не в радость нам этот пир.
Поклонившись дружине, ярлы поспешили уйти из гридницы.
7. ВСЕСЛАВ
Тотчас же по уходе Аскольда и Дира гридница быстро начала пустеть.
Первыми поспешили уйти византийские "гости". Все, что они здесь
слышали, было для них так неожиданно и ужасно, так поразило их, что они
оробели и за себя, и за свою родину.
За ними удалилась часть норманнской дружины и киевляне.
В гриднице остались только Руар, Ингелот, Ингвар, Зигфрид и славянин
Всеслав.
Все они в княжьих покоях были своими людьми, а потому и не особенно
спешили уходить.
- Честь тебе великая, скальд, если ты разбудил уснувшие сердца наших
ярлов, - говорил Руар, пожимая руки Зигфриду.
- Мною руководил светлый Бальдур - ему честь и хвала! - с улыбкой
отвечал тот.
- Но все-таки Бальдур говорил твоими устами...
- Долгом скальда было сделать то, что сделано мною. Но не будем
говорить об этом!.. Итак, ваше желание исполнено, витязи?..
- И мое также! - вдруг вмешался Всеслав.
- И твое, славянин? - с удивлением воскликнул Зигфрид.
- И мое!
- Но это непохоже на ваши кроткие нравы...
- Может быть, но не забывайте, что я - славянин только по рождению...
Лучшие годы моей жизни я провел между вами в вашей стране, там я оставил
все славянское и вернулся на родину истым варягом.
- Это мы знаем, ты всегда был храбрецом даже между нами...
- Благодарю. Византию же я ненавижу, ненавижу всеми силами своей души
и, если только боги будут ко мне милостивы, в крови ее детей я утолю свою
ненависть... О, скорей бы поход! Как потешился бы я тогда!
- Ты - Всеслав? Ты ненавидишь Византию? За что? - раздался позади их
грустный голос.
Все разговаривавшие быстро обернулись на него.
Позади их стоял незаметно вошедший Дир.
- Скажи же, Всеслав, за что ты ненавидишь Византию? - повторил он
свой вопрос.
- За что? Ты хочешь знать, князь? Так вот за что: она отняла у меня
отца, мать, жену, дочь, сестру...
- Как так? Когда? - поспешил спросить любопытный Ингелот.
В ответ на это Всеслав рассказал грустную историю своей жизни. Со
слезами на глазах поведал он про отца своего Улеба, про мать, рассказал о
том, как их разлучили и увезли в Византию...
- Кто знает! - закончил он, - может быть, они еще живы, а если живы,
то там более я жажду пойти в Византию и отыскать их...
- Но Византия велика...
- Все равно, я найду их, хотя бы мне пришлось пройти ее с края до
края... О, князь, - вдруг переменил Всеслав тон голоса, - умоляю тебя,
уговори Аскольда повести нас... Клянусь Перуном, я соберу видимо-невидимо
славян, и они все пойдут за вами...
Дир молчал. Он не знал, что отвечать своему любимцу.
- Что же ты молчишь, князь? - возвысил тот голос. - Или тебя не
трогают горе и печаль твоих соратников?
- Оставь, Всеслав, - промолвил Дир, - ведь ты знаешь, мы оба любим
тебя.
- Что мне в вашей любви! Помните, я - сын славного до сих пор среди
приднепровских родов старейшины Улеба; я сам пойду на Византию, если вы
будете сидеть сложа руки... Ведь не для этого не только норманны, но и мы
- славяне - избрали вас своими князьями... Эх, если бы был между нами
Рюрик!..
Дир нахмурился.
- Тогда что же было бы? - промолвил он.
- Быстрым соколом полетел бы он по берегу, кликнул бы клич, и поняли
бы все, что не баба заспанная, а князь у них!..
- Молчи, несчастный! - крикнул ярл, хватаясь за меч.
- Зачем молчать? Я говорю, что следует! А ты напрасно за меч
хватаешься... Прялки он у тебя в руках не стоит.
- Где твой сын? - переменил тон Дир.
- Сын? Уж не заложником ли ты хочешь его взять? Так мой сын парит
теперь, что орел по поднебесью... А где он, спроси у него...
- Слушайте, - раздался могучий голос Аскольда. - Вы все здесь
говорите о походе на Византию, но что нам принесет этот поход?
- Потешимся!
- Только? А сколько из нас не вернется... Ведь не шутки с нами будут
шутить!
- Валгалла ждет храбрых.
- Это так, но что мы выиграем, зачем нам Византия?
- Олег бы не так рассуждал, - послышался густой голос Руара.
- То Олег. Нам доверился весь этот край, мы должны оберегать его, а
не гнаться за неизвестным.
- Но ты - конунг наш...
- Хорошо, что же из этого?
- Ты должен вести нас к славе...
- Вы хотите Византии?
- Да!
- Будь по-вашему...
Едва он вымолвил эти слова, как все кинулись целовать его, и стены
княжеских покоев до утра тряслись от громких криков:
- На Византию, на Византию!
8. БОЖЬЯ КАРА
Неудавшееся ристалище еще долго вызывало волнения в Константинополе.
Михаил должен был раздать из своих хранилищ большие запасы масла и хлеба,
чтобы несколько успокоить волновавшуюся чернь. Голубые упрямились, они
требовали, чтобы император исполнил свое обещание и возвратил им их вождя
Анастаса, но как он мог это сделать, когда и Анастас, и Зоя скрылись
неизвестно куда. Только Василий Македонянин, которого голубые знали как
искреннего друга Анастаса, да быстрая казнь Никифора успокоили их, и они
дали обещание выступить на первом же ристалище под предводительством
нового вождя.
Изок и Ирина жили у Василия, который приобретал все большее влияние
на порфирогенета, так как болезнь по-прежнему приковывала дядю императора
Вардаса к ложу. Македонянин умело пользовался своим влиянием. Нередко его
видели на форуме среди народной толпы. Он прислушивался к ее говору,
старался узнать ее нужды и очень часто поражал народ разумными
распоряжениями, соответствовавшими его желаниям.
Так шло время. Об Анастасе и Зое все почти уже забыли в
Константинополе.
Однажды вечером, когда спал зной дня, Василий в платье простого
византийца отправился на форум, желая узнать, чем занята чернь
Константинополя.
Когда он пришел туда, то около колонны Константина сразу усмотрел
толпу народа. Василий протиснулся через нее в первые ряды и увидел
сидевшего у подножия колонны старика, с жаром рассказывавшего что-то своим
слушателям.
Старик этот, по имени Сила, был ходячею летописью Византии. Он был
так стар, что даже позабыл год своего рождения, но прекрасно помнил все,
что касалось его родного города.
- Велик и славен город Константинополь, - говорил он, когда
Македонянин пробрался к нему, - сам Господь, Единый Вершитель судеб,
хранит его...
Старик вдруг замолчал.
Внимание слушателей было напряжено до последней степени. Все
старались стать повыше, приподнимали головы и пристально смотрели на
рассказчика.
А тот сидел, понурив голову, углубленный в себя, в свои мысли...
Вдруг он весь выпрямился и, как бы проснувшись от тяжелого сна,
огляделся своими мутными, потерявшими всякий блеск глазами вокруг и
заговорил.
Голос его сперва был глух и подавлен.
Его слова едва можно было разобрать, но, чем дальше шла речь, тем
более и более крепчал этот старческий голос, ободряюще действуя на
собравшихся.
- Да, сам Господь хранит Новый Рим, - говорил рассказчик, - вот,
слушайте, что расскажу я вам о временах от вас отдаленных, но, вместе с
тем, и близких... Язычество, иконоборство сильно еще было в народе.
Великий Константин умер, его слабые сыновья не смели поддержать его святое
дело, а отступник Юлиан встал на защиту язычества, но Галилеянин победил
его, и Юлиан пал на поле битвы, признав Его... Крест восторжествовал, и
народ стал считать себя под его защитою... Но нравы народа развратились, и
при восторжествовавшей вере во Христа Новый Рим стал по духу равен старому
Риму, и вот, Всемогущий Господь, чтобы возвратить заблудший народ на путь
спасения, послал ему кару...
Страшную, ужасную кару...
Развилась в Византии болезнь, неведомая ужасная болезнь, истребившая
почти весь род человеческий. Стало в Византии твориться нечто ужасное...
Народ умирал. В каждом доме был покойник. Неокрепшие в вере Христовой умы
приписывали происхождение этой болезни некоторой тайной причине, исходящей
с неба... Болезнь эта страшная не ограничивалась ни местом, ни каким-либо
одним народом, ни временем года; она пронеслась по всему миру, жестоко
поражая самые различные народности, не разбирая ни пола, ни возраста.
Ничто не останавливало ее. Одних она поражала летом, других - зимою или в
другие времена года.
Она началась в Египте, в Пелузе, откуда направилась по двум дорогам -
с одной стороны, к Александрии и остальному Египту, с другой - в
Палестину. После этого она охватила всю землю, двигаясь все время через
правильные промежутки времени и места. Казалось, точно кто управляет ею...
Она останавливалась там, где как будто решила остановиться на определенное
время, щадя промежуточные местности, и распространялась по всем
направлениям до самых границ мира, точно боясь пропустить на своем пути
какие-либо отдаленнейшие уголки земли. Не было острова, долины, горной
вершины, которых бы она не посетила, раз там были люди. Если через
какое-либо место она проходила, не тронув его, то через некоторое время
она к нему возвращалась, щадя уже на этот раз те соседние поселения,
которые раньше были ею опустошены; и уже отсюда она не уходила до тех пор,
пока не получала своей дани - жертв - соответственно тому, что ею было
получено в соседних местностях. Она всегда начинала свою деятельность от
морских берегов и оттуда двигалась вглубь материка.
На второй год [543 г.] весною она появилась в Византии.
Сила передохнул и потом продолжал свой рассказ.
- Вот как она здесь появилась: многие стали видеть духов, принявших
человеческий вид; при этом таким больным казалось, что эти духи, около них
стоящие, наносили им удары. Такие видения были признаками начавшейся
болезни. Мучимые видениями, несчастные призывали всех святых и прибегали
ко всякого рода очистительным жертвам. Но ничто не помогало, ибо
большинство отдавало Богу душу даже в храмах, куда люди приходили для
молитв. Немало было и таких, которые запирались в своих комнатах, не
отвечали на зов друзей, и, несмотря на все угрозы, которые пускались в
ход, притворялись ничего не слышащими, боясь, что с ними говорят
приведения...
Некоторым мерещились видения только во сне, они слышали голоса,
