верхнюю палубу. Дагут также не стал мешкать. Рванув цепь, он освободился и
бросился бежать вдоль скамеек вслед за сидонянами. Гребцы кричали и
умоляюще протягивали к нему руки. Киммериец сочувствовал несчастным, но
ничем не мог им помочь. С трудом передвигая ноги, по колено в воде Дагут
достиг люка и обнаружил, что он наглухо закрыт. Сидоняне пытались спасти
корабль, надеясь на непроницаемость верхней палубы. Мгновение Дагут стоял
оцепеневший, не зная что предпринять, затем бросился назад. Корабль
стремительно погружался. Вода уже дошла до пояса и гребцы были вынуждены
привстать, пытаясь оттянуть конец и втайне надеясь на чудо, которое
принесет им спасение. Однако разум тут же подсказывал, что финикийцы даже
не думают о том, чтобы освободить гибнущих рабов. Одни из гребцов плакали,
другие изо всех сил дергали ногами, пытаясь порвать цепь, бородатый
фракиец, обезумев, схватил Дагута, желая помешать ему спастись; киммериец
ударил его кулаком по голове и побежал дальше. Когда он достиг пробоины,
вода уже поднялась по грудь. Воззвав к помощи предков, разбойник набрал
полную грудь воздуха и ушел под воду. Острые щепастые обломки изранили
плечи и руки, но Дагут сумел выскользнуть из пробитого днища и через
мгновение был на поверхности. Следовало осмотреться, однако киммерийцу
было не до того. Как истинный сын степей, он совершенно не умел плавать.
Изо всех сил колотя руками по воде, Дагут пытался удержаться на плаву. Он
уже захлебывался, когда вдруг сверху упала доска - видно, кто-то из мидян
принял его за свалившегося в воду воина и решил помочь. Дагут немедленно
вцепился в нее словно клещ и лишь теперь смог перевести дух. Вой по всей
очевидности затихал. Вдалеке, возле небольшого острова еще суматошно
скользили разнопарусные корабли, но в том месте, где оказался киммериец,
все было кончено. В воде плавали обломки мачт, весла, куски палуб и
бортов. Кое-где можно было увидеть темные пятнышки человеческих голов. Все
они медленно удалялись по направлению к берегу, который был не далее, чем
в трех стадиях. Дагут понял, что корабль, служивший ему тюрьмой, будучи
протаранен, поспешил к берегу, надеясь выброситься на мель или песчаную
косу. Кому-то, быть может, это и удалось, но только не сидонской триере.
Она не дошла до желанной цели и теперь стремительно погружалась в воду.
Дагут видел, как волны захлестнули палубу и корабль, булькнув, исчез под
волною. Последней скрылась мачта, на которой висели с десяток моряков.
Впрочем, сидоняне - отличные пловцы. Дагут с завистью проследил за тем,
как они вынырнули и дружно устремились к берегу. Передохнув еще немного,
он решил последовать их примеру. Вода была не слишком теплой, а мысли о
бездонной глубине и водящихся здесь морских чудовищах - не слишком
приятны. Улегшись животом на доску, киммериец принялся загребать руками.
Поначалу у него мало что получалось, но постепенно он приспособился и
устремился к берегу с вполне приличной скоростью. Течение, подбивавшее в
правый бок, относило пловца в сторону от уже достигших берега сидонян. Это
весьма устраивало Дагута, которому вовсе не хотелось вновь очутиться
прикованным к веслу. Поэтому он не усердствовал в стремлении поскорее
доплыть до спасительной суши и позволил волнам отнести себя подальше от
суетящихся на прибрежной косе моряков. Когда, лязгая от холода, киммериец
выполз на прибрежный песок, его отделяло от сидонян не менее пяти стадиев.
Не дожидаясь, пока его обнаружат, Дагут быстро пересек пляж и скрылся в
кустах. Здесь он пробыл довольно долго, согреваясь и отдыхая после
утомительной морской прогулки. Одновременно Дагут размышлял, что ему
делать дальше. Он мог попытаться вернуться назад в родные степи, но это
означало быть почти наверняка схваченным или сидонянами, или парсами,
стоящими у переправы через Геллеспонт. Поэтому киммериец принял
неожиданное решение - он направился в противоположную сторону в надежде
найти эллинов, которые окажутся врагами парсов. У них по крайней мере он
будет свободен, а со временем, быть может, и сумеет вернуться на родину. И
Дагут зашагал в сторону заходящего солнца.
Путешествие было не из приятных. Обросший, дикого вида, едва
прикрытый тряпьем, с рубцами от кандалов на ногах киммериец вызывал
подозрение. Потому он старался как можно реже попадаться на глаза людям,
особенно старательно избегая мидийских воинов, которые встречались ему все
чаще и чаще. Питался Дагут ворованной пшеницей, виноградом, яблоками и
оливками. Лишь однажды он решился зайти в шалаш раба, пасшего овец.
Пастух, родом с Кипра, гостеприимно принял товарища по несчастью. Он не
только досыта накормил его мясом, хлебом и свежим сыром, но и снабдил
провизией в дорогу. С помощью гостеприимного киприота Дагут избавился от
бороды и подстриг гриву черных волос. На прощание пастух подарил беглецу
свой старый хитон. Теперь Дагут обрел более-менее приличный вид и уже не
столь опасался быть пойманным. Пастух посоветовал беглецу выдавать себя за
карийца, спасшегося с затонувшего корабля и теперь пытающегося догнать
мидийское войско.
Дагут осмелел, а вскоре и обнаглел. За что едва не поплатился. Из
безрассудного нахальства он зашел в один из городков, что встретились на
его пути. Однако на беду киммерийца здесь оказались бывалые моряки,
повидавшие немало стран, в том числе и Карию. Они раскусили самозванца и
Дагуту пришлось поспешно улепетывать. Хорошо, что у Дагута от страха
прибавилось резвости в ногах.
К вечеру второго дня пути он достиг равнины, на которой был разбит
огромный лагерь. Насколько хватало глаз, до самого горизонта, тянулись
бесконечные ряды шатров и бивуаки, заполненные пестро одетыми воинами.
Дагут осторожно обошел мидийский стан стороной, но все же едва не
столкнулся с большим отрядом воинов, отправляющимся в сторону гор.
Переждав, пока враги не скроются в сумерках, беглец продолжил свой путь.
Вскоре он вошел в ущелье, заваленное множеством трупов. Здесь его и
схватили закованные в солнечно-красную броню воины. Дагут попытался
объяснить им, что он раб, бежавший от парсов. Поняли его или нет,
киммериец не знал; от волнения и усталости он потерял сознание.
Очнулся Дагут ночью у костра. Вокруг сидели бородатые воины. Один из
них, отличающийся от прочих - он был безбород, крепкоскул и светловолос,
от его могучей фигуры веяло нечеловеческой силой и царственным величием, -
заметив, что пленник очнулся, засмеялся и сказал:
- Ну, здравствуй, варвар из Киммерии.
- Здравствуй, - ответил Дагут и внезапно понял, что слова, которыми
он обменялся с незнакомцем, были произнесены на языке его отцов и дедов.
Их было двое. Их судьбы пересеклись дважды. Но они даже не знали
имени друг друга...
Мечты формы исполнились полностью, возможно даже с избытком. "Борей"
не только должен был принять участие в предстоящем сражении с флотом
варваров, но даже возвестить о его начале. Вместе с еще двумя триерами -
трезенской и эгинской - корабль формы должен был наблюдать за морем и в
случае появления вражеских судов предупредить об этом Ксантиппа,
возглавлявшего сторожевую эскадру, которая стояла на якорях в Фермском
заливе.
Молодой триерарх был горд собой и очень деятелен. Он находил
множество совершенно неотложных дел и раздавал массу абсолютно ненужных
распоряжений. Его можно было видеть то на носу, то на корме, то на мачте,
где он до боли в глазах всматривался в морскую даль, надеясь увидеть
паруса вражеских кораблей. Матросы втихомолку подшучивали над "ретивым
петушком", как они прозвали форму, но, разговаривая с ним, были предельно
почтительны. Капитан нравился им, а, кроме того, команда побаивалась
грозного нрава Крабитула, следовавшего по пятам формы словно Кастор за
Поллуксом.
Нетерпение триерарха передалось и его судну. В то время как остальные
триеры преспокойно стояли на якорях, грея спины на ласковом солнышке,
"Борей" то и дело срывался с места и мчался по зеленоватой глади. Он
устремлялся вперед, проходя порой до пятисот стадий, затем делал разворот
и стремительно возвращался. Совершив подобную вылазку, форма чувствовал
себя героем, а феты ворчали, впрочем больше для порядка - по правде
говоря, они были не прочь размять затекшие без работы мышцы.
Варвары объявились во время очередного подобного маневра. "Борей"
настолько увлекся борьбой со встречным ветром и волнами, что едва не
влетел в колонну вражеских судов, появившихся из-за ближайшего мыса.
Мидийских кораблей было не менее десятка, не стоило даже думать о том,
чтобы отважиться на бой со столь многочисленным неприятелем. Крабитул
отреагировал с быстротой молнии. Бросившись на рулевое весло всем телом,
он развернул триеру прямо перед носом шедшего первым вражеского судна.
Гребцы налегли на весла, матросы кинулись ставить парус. Нужно было во что
бы то ни стало оторваться от варваров, радостно вопящих в предвкушении
добычи.
Началась гонка, проигрыш в которой означал для афинян смерть или
позорное рабство. Форме не требовалось подбадривать команду. Гребцы
понимали, в каком положении оказались, и работали веслами так быстро, как
только могли. Их голые потные спины влажно блестели на солнце, из глоток
вырывалось хриплое дыхание, руки натужно рвали рукояти весел.
Какое-то время, до тех пор, пока "Борей" не набрал полную скорость,
корабли варваров двигались быстрее его. Двум из них, на чьих парусах был
изображен белый тигр, почти удалось поравняться с афинской триерой. Из
невысоких бортов вражеских судов высовывался всего один ряд весел, но
двигались они столь же быстро, что и триера, имевшая втрое больше гребцов.
При приближении врагов гоплиты, сгрудившиеся по корме и левому борту,
пустили в ход луки. Мидяне отвечали, причем не без успеха. Один из
воинов-эпибатов рухнул мертвый, несколько гребцов были ранены. Неизвестно,
чем бы закончилась эта дуэль, но "Борею" наконец удалось разогнаться.
Теперь он летел словно птица, вспенивая морскую гладь крыльями весел.
Враги стали отставать. Это случилось как раз в тот миг, когда вдалеке
показались две мачты эллинских судов. Их командам следовало б
заволноваться, но они привыкли к чудачествам афинян и продолжали пребывать
в блаженном покое. Лишь когда на горизонте показались яркие паруса
варварских кораблей, эллины наконец всполошились. Но не так-то легко
заставить триеру начать свой бег. Пока застигнутые врасплох моряки
выбирали якоря и садились за весла, "Борей" поравнялся с ними. Отдав
приказ прекратить гребло, Форма закричал, обращаясь к Асониду, триерарху
эгинского судна, назначенному Ксантиппом старшим:
- Мы примем бой!
Асонид скрестил над головой руки, что означало - нет. Эгинский прорет
начал бить плетью о палубу, задавая темп. Форма немного растерялся. То,
что происходило сейчас, не отвечало его понятию о героизме эллинов. Юноша
обернулся и застыл в оцепенении, наблюдая за стремительно приближающимися
мидийскими судами. В этот миг на его плечо легла рука Крабитула.
- Нам надо спешить, капитан! Иначе мы попадем в лапы варваров!
Форма вздрогнул и взглянул на своего помощника. В его глазах читалась
обида и вопрос: как же так, почему мы бежим?
Старый моряк слегка похлопал юношу по плечу.
- Так надо, Форма. Необходимо предупредить Ксантиппа, а сразиться с
врагами мы еще успеем.
- Да-да, - поспешно согласился юный триерарх. - Давай команду,
Крабитул!
Крабитул кивнул и, напрягая глотку, заорал:
