редкость справедливый оказался судья.
СЛАВКО
Из уголовников мне больше всего запомнился "Седой". Ему было лет под пятдесят,
три "ходки". В УНСО пришел по каким-то своим идейным соображениям. Корчинский
высоко его ценил за преданность делу. В одной из "межконфессиональных" стычек,
когда УНСО захватила на 4 часа Киево-Печерскую Лавру, "Седому" сильно досталось
- треснули ребра. В Абхазии он был старшиной "Арго". В Приднестровье на мосту в
Рыбнице нес охранную службу вместе с "Паулем", исполнял различные оперативные
задания, был осужден за хранение оружия. После освобождения спился и умер.
Феноменальнее всего закончилась история с "Паулем". Этот бывший конвойщик из
"вонючих войск" прибился к УНСО в Приднестровье. Приехал из России, что уже само
по себе, крайне подозрительно. Его приняли, он неплохо проявил себя, его
повысили до телохранителя одной крупной персоны в тогдашнем руководстве ПМР, он
не выдержал соблазнов светской жизни, распустил язык. Его поймали, бросили в
"зиндан" (яма в земле). После соответствующей обработки, он говорит: "Я знаю, вы
меня испытывали. Или вы меня убили бы, или направили на повышение!". Пришлось,
действительно отправлять его в Харьков "на повышение". "Пауль" неплохо проявил
себя в Абхазии, но подвела способность к самоснабжению оружием. Он один добывал
у грузин столько же, сколько я брал со склада по приказу. Причем одновременно со
мной, на том же складе. Одно слово, сверхсрочник! ("А утром мамонта в яме не
оказалось. Так появились прапорщики'). По причине безденежья, "Пауль" начал
приторговывать оружием. Хотели его расстрелять, но сбежал. По случаю награждения
боевиков чеченскими орденами, в УНСО была объявлена очередная амнистия. "Пауль",
дитя, тебя вновь простили, ты бы хоть позвонил...
Дмитро Корчинский
Да, да, простил бы я тебя палкой по горбу. Хотя я уже толком не помню, в чем он
там провинился.
СЛАВКО
Отдельную категорию в УНСО составляли "дзенмены". Собственно понятие это
сложилось во многом под воздействием "Беркута". Родом из Лисичанска, до войны в
Приднестровье он был судим за какие-то свои прегрешения. Оставил чудесное эссе о
расстрельных двориках (времен войны) Вильнюсской тюрьмы. Он, действительно,
интересовался буддизмом, выглядел отмороженным. Помню, позднее в Новочеркасске,
когда открывали памятник атаману Платову, а мы были в числе почетных гостей (с
приглашением на банкет), казачки перепились и на площади перед атаманским
дворцом началась свалка. Старшина кинулась полосовать всех нагайками. Посреди
этого сумасшедшего дома неподвижно стояли и беседовали три человека: лама из
Калмыкии, "Беркут" и я. Мы говорили о круговороте вечности. Эта отмороженность в
Бендерах спасла "Беркуту" жизнь. После перемирия в Бендерах он, провожая
знакомую, забрел на контролируемую "опоновцами" территорию. Его остановили. Он
доложил, что украинец (тогда говорили о межнациональных миротворческих силах, но
вошли только русские). Ему предложили "пройти для выяснения". Оружия у него с
собой не было, только нож. Он вынул его и приставил к своему животу, сказал, что
"не было приказа" (проходить). Немая сцена продолжалась с минуту. Потом его
отпустили: "Ты скажи своим, мы тоже не звери".
ГЛАВА 5. ПУТЕШЕСТВИЯ
СЛАВКО
Не хвалясь, я побывал во многих странах Западной Европы и никогда не смущался
при этом отсутствием виз или необходимых прочих формальностей. С Востока на
Запад набиты такие тропы!
Начиная с троп, в буквальном понимании этого слова и заканчивая пресловутыми
коридорами. Благо, западные границы Украины и Польши проходят, в основном, по
рекам. Стекающие с гор, они ежегодно подвержены паводкам, которые смывают
заграждения . Помню, как Эдик, интереса ради, водил меня в Румынию. Ранней
весной река разлилась, линию столбов с колючей проволокой снесло намытым
грунтом. Мы перешли по камням на румынскую сторону, полезли на гору. С
непривычки я упрел и в сердцах обозвал высоту по аналогии с севастопольской -
"Ебун-горой". Наконец, нам повстречался какой-то местный житель: в брезентовом
плаще, синих штанах, кирзовых сапогах - типичный гуцул. Я хотел было окликнуть
его, но Эдик не дал:
- Тише, мы уже час как в Румынии.
- А вышки?
- Какие вышки, я тебя потом отведу.
Местные жители пользовались этим обстоятельством. В 1996 г., когда казалось, что
вся Польша поплывет на плотах в Балтийское море, крестьяне в нашем селе кидали
дохлых поросят в воду - в качестве "гуманитарной помощи" панам.
С началом перестройки переходы стали массовыми. Уже в 1994 г. плата с "брата"
или "сестры" за переход польской границы составляла не более 10-30 долларов.
Возили микроавтобусами или рефрижераторами, сутки через трое. Когда на КПП
заступал "свой" человек, пропускали не досматривая. Романтики никакой, все
равно, что лесопосадку перейти. Набивали китайцев как селедок, до
германо-французской границы проезд стоил сто долларов с человека. Один фраер
собрал с курдов по тысяче пятьсот гривен, повозил их какое-то время и высадил в
Ивано-Франковской области.
- Идите по этой улице вниз.
Они, наверное, и до сих пор там живут. Как-то я встретил на Андреевском спуске
"Крону" - цеплялся к художникам, мол, ногти у Богоматери на иконах неприлично
длинные. Они с товарищем ходили в Лион, вступать в Иностранный Легион. Обоих
депортировали из Италии. Собирались опять, денег у них, конечно, не было, как в
анекдоте.
- Снова в Италию хочется.
- Что уже был там?
- Нет, раньше хотелось.
Но все это меркнет по сравнению с разбойничьими рейдами румын. Впервые о них я
услышал находясь некоторое время, по совершеннейшему недоразумению в
западногерманской тюрьме. Среди потенциальных "экономических беженцев" мне не
раз доводилось слышать ахи да охи на предмет, как у них хорошо сидеть. "Простыни
белые, булочками кормят на завтрак..." Не знаю, зона она и есть зона, унижает
само чувство несвободы, а не бытовые проблемы. Как то, когда немецкий охранник
замахнулся на меня дубинкой, я обозвал его "фашистом". Побоялся ударить, сволочь
- пустился в объяснения о денацификации. Короче, когда на мое приветствие:
"Алло, акбар! Нохче ву (я чечен), дорогие товарищи!" никто не отозвался, я было,
заскучал. Но тут ихний "смотрящий" камеры - румын, подошел и указал место возле
себя. Им было отмеряно в углу некое условное пространство, размером где-то 2 на
3 метра, в которое прочие обитатели камеры, проникать не смели. А были это
сплошь цыгане.
Меня всегда удивляло недружелюбие, которое испытывают друг к другу два этих
народа. Возможно, причина в конфликте двух пассионарностей. Если вы когда-нибудь
путешествовали поездами местного сообщения по Румынии, то не могли не обратить
внимания на римские профили тамошних обитателей и их выяснения отношений.
- Du tem (забыл как по румынски "к начальнику станции").
- Du tem pulo.
В девяностые страна понемногу теряла имидж, созданный усилиями "Гения Карпат" и
"Дуная Мысли". К концу своей жизни Николае Чаушеску превратился для Запада в
"неинтересного сталиниста". Не знаю, с чьей легкой руки шапкозакидательская
характеристика румын закрепилась в советской военной истории. Минуя даже взятие
Плевны и успешную смену фронта во второй мировой войне, впечатление производит
современная оценка румынской преступности правоохранительными службами Запада.
Румынские Rollen-Kommandos, численностью до 150-300 человек, малыми группами
каждый сезон прокатываются через территорию Австрии, ФРГ, Швейцарии, в общем
направлении на Бельгию. Не знаю, почему именно на Бельгию, но, говорят, тамошний
диалект французского весьма близок румынскому. При этом румыны избегают
проторенных автобанов, крадутся лесами, наезжают сельские магазины, мелкие
фирмы, выносят сейфы. Средствами взлома служат грузовые автомобили, ими же, на
буксире, добытые "ящики" транспортируются в лес где и разбиваются примитивными
инструментами. В бегстве и при попытках задержания "наездники" оказывают
ожесточенное сопротивление. Не в последнюю очередь ввиду преступности с Востока,
даже самые глухие и высокогорные из швейцарских кантонов спешит обзавестись
собственным полицейским "спецназом", а пойманных правонарушителей (СНГ, Балканы)
содержат в военной тюрьме, единственной в Швейцарии, где еще сохранились решетки
на окнах.
Дмитро Корчинский
В конце весны 1994 г. Шухевич не захотел больше считаться председателем УНА. Я
назначил на эту должность одного из наших депутатов - Олега Витовича. Он имел
наиболее представительный вид.
Где-то в это же время к нам обратились родственники летчика Биляченко. Он был
сбит над Нагорным Карабахом, попал в плен и был приговорен к казни. Биляченко
служил в Азербайджане. После распада Советского Союза он старался возвратиться в
Украину, но отдел кадров Министерства обороны отказал ему. Вернувшись в
Азербайджан, вступил в авиацию и бомбардировал карабахские села. Мы старались
заинтересовать его судьбой Министерство Иностранных Дел, но напрасно. Тогда я
поехал сам. Со мною был дядя Толя и полковник Боровец. Была осень 1994 г..
Сначала мы приехали в Тбилиси и обратились в Мхедриони, чтобы они отвезли нас в
Армению. Они имели базы в каждом районе и конкурировали с милицией за контроль
дорог. На одной из таких баз мы заночевали. Она представляла собой несколько
обнесеных стеной строений. Нам показали небольшой арсенал. Мы пили местное вино.
Когда кто-то из нас поднимал реваншистские тосты, лица мхедрионовцев были
кислыми. Никто не верил в возможность и успех новой войны. И в Тбилиси, и здесь
у всех на устах была одна песня: против России все одно не попрешь.
Вообще страна после поражения представляет собой жалкое зрелище, но перед собою
мы видели вооруженных людей, которые смирились с поражением. Мне хотелось их
поубивать.
Рано утром нам дали черную Волгу и мы поехали в сторону Армении. За рулем был
молодой парень из местного мхедриони. На границе, когда мы подъехали к
шлагбауму, произошел безобразный случай : у нас попытались попросить документы.
У нашего водителя отнялся язык от такой наглости, он резко выкрутил руль,
машина, ревя мотором, помчалась назад. Через десять минут мы вернулись с
подкреплением. Мхедрионовцы положили пограничников на пол в их будке (при этом и
те и другие ужасно кричали), а мы двинулись далее. Из армянской будки никто даже
не вышел посмотреть на нас. Разъезжая в дальнейшем по Армении мы не встретили ни
одного милицейского поста. Армяне были настроены на победу и не терпели
глупостей. Военный пост нам встретился ночью, на въезде в Карабах. Нас не
пропускали до утра. Мы провели время слушая рассказы о войне. Из них мы узнали,
что сначала здесь господствовал обычный знакомый нам бардак, свойственный войне
в толпе. Но в 1992 г. они навели железный порядок, установили жестокую
дисциплину и за полтора годы достигли полной победы. Теперь они владеют
территорией втрое большей, чем собственно территория Карабаха, с границей,
которая проходит по наиболее выгодной оборонной линии. Также они получили 120 км
границы с Ираном.
Через три часа езды по горной дороге мы были в Степанакерте. Было видно, что
город сравнительно недавно бомбардировали, встречались разрушенные и сгоревшие
дома, но ощущалось, что за порядком смотрят. Ни одного вооруженного человека на
улицах мы не увидели. Центральное учреждение - Комитет Обороны охранялся одним
милиционером с пистолетом. Он сидел как вахтер за стеклом и не вышел, когда мы
проходили мимо него. Председателем Комитета Обороны был Роберт Качарян. В
разговоре ощущалось, что это сильная личность. "Как у вас отношения с
метрополией?" - спросили мы. "Мы еще посмотрим, кто из нас метрополия" - ответил
он. Через четыре года он стал президентом Армении. Мы заговорили о Биляченко.
Качарян согласился заменить смертную казнь на пожизненное заключение. Условием
полного помилования он назвал официальное обращение к нему МИД Украины.
Вероятно, ему нужны были для Карабаха факты межгосударственных отношений.
