третий раз увидел в сгущавшейся темноте сияющее черное отверстие в белой
стене. В этих поисках мы провели довольно много времени, так что Саварей
пешком успел присоединиться к нам; оставив лошадей у входа в туннель, мы
сами проникли туда и в полном мраке пошли вперед, ощупью разыскивая
дорогу.
Когда мы в первый раз шли этим корридором с дядей, путь этот мне не
показался таким длинным, потому что у дяди был с собою факел, освещавший
путь, но теперь, в полной тьме, неуверенным в своей дороге, этот проход
показался нам бесконечно длинным. Я услышал сзади себя голос Саварея,
спрашивавшего, сколько еще миль предстояло нам сделать по этому кротовому
лазу?
- Тсс! - прошептал Жерар, - кто-то движется впереди нас.
Мы прислушались, затаив дыхание. Далеко впереди нас я вдруг услышал
шум двери, поворачивавшейся на петлях.
- Он, он, - прошептал порывисто Саварей, - этот негодяй здесь, я
вполне уверен! Наконец-то он в наших руках!
Но страх снова проник в мою душу: я вспомнил, что дядя открывал
дверь, ведшую в замок, каким-то совершенно особым способом. По стуку
открывавшейся двери можно было судить, что Туссак знал этот секрет. Но
если он запер ее за собой?! Я вспомнил величину и прочность железных
засовов, которыми эта дверь замыкалась, и понял, что в самый последний
миг, когда мы находились почти у цели, эта дверь могла оказаться
неодолимой преградой! Мы быстро двинулись вперед, и я, не сдержавшись,
издал радостный крик: впереди мерцающий, желтоватый свет лился и
прорезывал тьму, окружавшую нас. Дверь была отворена! Опьяненный жаждой
мести, Туссак не помнил, что ему могла грозить опасность от
преследователей, гнавшихся за ним по пятам. Теперь мы уже не колебались
долее; быстро вбежав по винтовой лестнице, мы пробежали вторую дверь и
очутились в каменном коридоре Гросбуа, по-прежнему освещенном одной
лампочкой на самом заднем конце.
Крик ужаса, долгий, мучительный вопль страха и отчаяния огласил
тишину, когда мы вбежали в замок.
- Спасите! Спасите! Он убьет его! Он убьет его! - раздался чей-то
неистовый голос, и сужанка стремительно бросилась по направлению к нам по
коридору.
- Помогите, помогите! Он убьет monsieur Бернака!
- Где он? - крикнул Саварей.
- Там, в библиотеке! Дверь с зеленой занавесью!
Снова раздался отчаянный крик, перешедший в хрипенье. Мы услышали
глухой отрывистый треск; что-то захрустело, словно сломанный хрящ... Один
я хорошо понимал значение этого звука. Мы бросились в комнату, но и
отважный Саварей, и безгранично смелый гусар мгновенно отпрянули назад при
виде ужасной картины, представившейся нам!
Когда убийца ворвался в библиотеку, мой дядя сидел у письменного
стола, спиною к двери. Без сомнения, первый крик, услышанный нами, был его
криком испуга при виде этой косматой головы, наклонившейся над ним, а
второй он испустил тогда, когда ужасные руки коснулись его шеи. Бернак уже
не мог подняться с кресла, парализованный страхом; он продолжал сидеть
спиною к двери. Когда мы вбежали в библиотеку, голова дяди была уже
свернута совершенно назад, и мы видели искаженное и налитое кровью лицо
Бернака, обращенное к нам, хотя туловище Бернака было обращего к окну! Я
часто видел потом во сне это худое, изможденное лицо с выкатившимися
глазами, с открытым ртом и свернутой шеей! Около него стоял Туссак,
скрестивши руки на груди; его лицо сияло торжеством.
- К сожалению, друзья мои, - сказал он, - вы немного опоздали! Я
расплатился с моими долгами!
- Сдавайся! - крикнул Саварей.
- Ну стреляйте-же, стреляйте, крикнул Туссак. - Вы думаете, я боюсь
вас, ничтожная мелюзга?! Напрасная мечта! Вам не удастся взять меня живым!
О! Я выбью эту мысль из ваших голов!
В один мин он схватил тяжелое кресло, поднял его над головой и
стремительно бросился на нас. Мы выстрелили в него все трое, но ничто не
могло остановить сильного, как стихия, великана. Кровь лила ручьями из его
ран; он бешено размахивал креслом, но силы уже изменяли Туссаку.
Неожиданно ударил он креслом по краю стола, раздробив его на мельчайшие
кусочки. Затем Туссак, совершенно уже обезумев, бросился на Саварея, мигом
подмял его под себя, и, прежде чем мы успели поймать Туссака за руки, он
уже успел схватить Саварея за подбородок, с целью свернуть ему шею.
Мы все трое обладали достаточной физической силой, но этот зверь,
даже тяжело раненый, был сильнее нас всех вместе взятых. Туссак, выпустив
Саварея, стал порывисто вырываться из наших рук, но мы, напрягая все силы,
все сильнее и сильнее сжимали великана.
Он истекал кровью. С каждой минутой силы оставляли его. С неимоверным
усилием Туссак встал на ноги, точно медведь, с впившимися в него со всех
сторон собаками; его колени подогнулись, и с криком гнева и отчаяния, от
которого задрожали стекла в окнах, Туссак упал на пол и более не двигался.
Точно черная масса затравленного зверя, лежал он на полу; его
всклокоченная борода торчала кверху. Мы, задыхаясь, стояли вокруг, готовые
снова броситься на него. Но Туссак уже был мертв! Саварей смертельно
бледный, обессилевший, оперся рукою о край стола. Он еще не мог оправиться
от железных тисков этого человека.
- Мне кажется, я боролся с медведем! - сказал он. Однако все же во
Франции стало одним опасным человеком меньше, и император может более не
опасаться этого отважного врага. А ведь он был чертовски смел!
- Какой солдат мог бы выйти из него! - задумчиво сказал Жерар. - Он
был бы пригоден как раз для гусар из Берчени. Да, плохо он поступил, идя
против воли императора!
Я сел на диван, истомленный и совсем больной, с истерзанными нервами.
Такая сцена не только для меня, но и для человека, уже больше испытавшего,
с более крепкими нервами, была слишком тяжела! Саварей дал нам по
несколько глотков коньяку из своей походной фляги и затем, сорвав одну из
занавесей, прикрыл ею ужасную фигуру дяди Бернака.
- Нам больше здесь нечего делать! - сказал он. Надо поторопиться с
рапортом к императору. Заберите, господа, все бумаги Бернака, потому что
многие из них могут нам быть полезны при раскрытии других заговоров!
Говоря это, он вместе с нами собирал все документы, разложенные по
столу. В числе их было письмо, лежавшее перед Бернаком на столе, которое
он, казалось, только что написал, когда вошел Туссак.
- Что это такое? - сказал Саварей, глядя на письмо. Я думаю, что наш
приятель Бернак был не менее опасным субъектом, чем Туссак. "Мой дорогой
Катулл, - начал читать письмо Саварей, - я прошу прислать мне еще склянку
с той же жидкостью, которую вы прислали мне три года назад. Я говорю о том
миндальном отваре, который не оставляет никаких следов. Мне он понадобится
на будущей неделе. Умоляю вас не спутать! Вы можете всегда рассчитывать на
меня, если вам надо будет обратиться за чем-нибудь к миператору."
- Адресовано известному химику в Амьен, - сказал Саварей, поворачивая
конверт. - Так он был способен отравлять людей! Ко всем своим добродетелям
он добавлял еще и эту. Я не могу догадаться, для кого он мог готовить этот
миндвльный отвар, который не оставляет ни малейших следов!
- Да! это странно, - прошептал я.
Я не хотел сказать, что отвар готовился для меня! Ведь все же он был
мой дядя, и к тому же Бернака уже не было в живых. К чему было говорить
более?!
17. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Генерал Саварей отправился с рапортом прямо к Пон де Брик к
императору, тогда как я и Жерар приехали ко мне, чтобы поболтать за
бутылкой вина. Я думал застать Сибилль у себя, но, к моему удивлению, ее и
след простыл, и никто не знал, куда она исчезла.
Ранним утром на другой день меня разбудил вестовой императора.
- Император желает видеть вас, monsieur де Лаваль, - сказал он.
- Где?
- В Пон де Брик!
Для того, чтобы выиграть в глазах Наполеона, нужно было быть прежде
всего точным. Поэтому через десять минут я уже был на лошади, а через
полчаса примчался в замок. Поднявшись по лестнице, я взошел в комнату
Жозефины, где был также и Наполеон.
Императрица полулежала на кушетке в очаровательном кружевном на
розовой подкладке капоте; Наполеон энергически шагал по комнате, одетый в
весьма странный костюм, который он обыкновенно надевал в свободные от
официальных занятий часы. На нем был белый халат, пунцовые турецкие туфли;
голова была повязана белым шелковым платком; весь этот костюм придавал ему
вид плантатора в Вест-Индии.
По сильному запаху одеколона я мог судить, что Наполеон только что
вышел из ванны. Он был в прекрасном настроении духа, которое, по
обыкновению сообщалось и Жозефине, так что меня встретили веселые
смеющиеся лица. Трудно было поверить, что это доброе ласковое выражение
лица, глаза, светящиеся гениальным умом, принадлежали тому же человеку,
который в прошлую ночь пронесся по комнатам этого залика, как бурный
вихрь, оставляя за собою увлажненные слезами щеки и унылые, грустно
поникшие лица.
- Славный дебют для моего адьютанта! - сказал он. - Саварей рассказал
мне все, что случилось вчера, и могу сказать, что вы ловко воспользовались
обстоятельствами. Мне некогда заниматься такими пустяками, но моя жена
будет спать спокойнее, уверенная в том, что Туссак уже лишен возможности
убить меня!
- Да, да, это был ужасный человек! - воскликнула императрица. - Он
был не менее опасен, чем Жорж Кадудаль. Да оба они ужасные люди!
- Я родился под счастливой звездой, Жозефина, - сказал Наполеон,
ласково гладя ее по голове. - Я вижу весь свой жизненный путь перед собою
и прекрасно знаю, на что обрекла меня судьба! Ничто не может повредить мне
до тех пор, пока я не исполню своего долга перед Францией. Арабы верят в
существование рока, и они совершенно правы!
- Тогда к чему же все твои планы, Наполеон, раз все заранее
предопределено судьбой?
- Значит мне определено составлять свои планы, маленькая тупица!
Разве вы не видите предопределения в том, что мой разум одарен
способностью создавать планы?! Я строю свои здания так, что никто до
последней минуты не знает, что я делаю. Я никогда не загадываю вперед
менее, чем на два года, а сегодня, monsieur де Лаваль, я все утро был
занят подготовкой событий, которые должны произойти в осень и зиму 1807
года. Ах да, кстати, ваша хорошенькая кузина очень умно оборудовала это
дело! Нет, она положительно слишком умна, чтобы связать свою судьбу с
таким ничтожеством, как Люсьен Лесаж, просивший пощадить его хоть на
неделю. Это ведь не особенно большая милость, согласитесь сами.
Я подтвердил его мнение.
- Всегда одна и та же история с женщинами! Идеалисты, мечтатели
увлекают их своими порывами, своим воображением. Они, подобно жителям
востока, не могут представить себе, что умный и хороший человек может и не
обладать красивой внешностью. Я не мог заставить египтян думать, что я
более значительный генерал, чем Клебер, потому что тот обладал фигурой
швейцара и волосами парикмахера. Так и с этим несчастным Лесажем, которого
женщины считают героем за его красивое лицо и телячьи глаза. Как вы
думаете, если она увидит его в настоящем свете, отвернется ли она от него?
- Я убежден в этом, потому что, насколько я знаю мою кузину, она не
выносит трусости и низости!
- Как вы горячо заговорили, monsieur! Вы, по-видимому, слегка
увлекаетесь вашей хорошенькой кузиной?!
- Ваше Величество, я докладывал вам, что...
