Василий Кожевников (с. Русский Турек, Кировская обл.)
Лирика
"Libri legendi"
(что в вольном переводе
Стругацких означает "книги,
которые не могут не быть
прочитаны, жаждут прочтения")
Михаил Леонидович Анчаров как мой любимый автор,
или
Одно не очень предвзятое мнение с прологом и эпилогом,
а приложение отдельно
Пролог
...Давайте попробуем
Думать сами,
Давайте вступим
В двадцатый век.
Слушай, двадцатый,
Мне некуда деться,
Ты поешь
У меня в крови.
И я принимаю
Твое наследство
По праву моей
Безнадежной любви!
Дай мне в дорогу,
Что с возу упало -
Вой электрички,
Огонь во мгле.
Стихотворцев много,
Поэтов мало.
А так все отлично
На нашей земле.
Прости мне, век
Танцевальные ритмы.
Что сердцу любо,
За то держись.
Поэты - слуги
Одной молитвы.
Мы традиционны,
Как мода жить.
Это "Песня про радость", автор которой - Анчаров. Точнее -
это первоначальные строфы песни, которая частично вошла в
повесть "Этот синий апрель...", автор которой - Анчаров.
Которую я прочел когда-то, и которую совсем недавно мне
удалось перечесть (к слову сказать, не без помощи членов
клуба),
Я всю жизнь был книгочеем, во всяком случае, сколько себя
помню. Я есть книгочей сейчас, и очень. Я буду, намерен быть
книгочеем и далее - до... в общем, надеюсь быть им довольно
долго. Но это неважно... (Хотя, если поразмыслить, все, что
происходит когда-нибудь, происходит для чего-то...)
Очень коротко хочу рассказать, как это начиналось. А
начиналось оно, книгочейство, добрых три десятка лет назад,
если не еще раньше. И первое, что сохранила моя память, было
бессмертное стихотворение для младшего дошкольного возраста:
- Где обедал, воробей?
- В зоопарке у зверей...
И еще:
- Отчего бежит вода
с этого младенца?
- Я недавно из пруда,
дайте полотенце!
И еще, и так далее, в общем:
- Эй, не стойте слишком близко!
Я тигренок, а не киска.
Замечательная была книжка! Правда, память почему-то сохранила
в основном картинки, а автора я затрудняюсь назвать даже
сейчас, хотя кажется, что Михалков. Но это мелочи.
Неизгладимый след (это уже несколько позднее) оставила в моем
сознании книга "Абхазские сказки", объемная, мудрая,
перечитанная не раз и не два. Параллельно с этой вспоминается
еще одна книжка - "Урфин Джюс и его деревянные солдаты" - с
иллюстрациями художника Владимирского.
Чуть позднее этого были "Туманность Андромеды" и "Баркентина
с именем звезды", прочитанная в "Уральском следопыте". Надо
ли говорить, что и эти вещи не однажды перечитывались.
И еще был Анчаров. Небольшого формата томик с легким, в одну
ниточку, женским профилем на черной обложке. "Теория
невероятности" - так называлась книга. И оказалась она не
просто интересной, а еще и необычной. Причем с первых строк
до самого конца: _"Этой весной у меня наступила пора любви. Я
совсем юный. Мне сорок лет." - "До свидания, друг. До встречи
на холсте. Ведь творчество - это всегда воспоминание о
будущем"._
Мне страшно понравилось. Потому что я был уже почти
старшеклассником и начинал догадываться: если книга берет за душу,
значит - хорошая книга. Нет - нет. А чем сильнее берет - тем она
лучше. Эта - брала. Конечно, я не мог не перечесть ее. И
перечитывал... едва ли не каждый год.
Однако понять, что такое Анчаров, суждено мне было только лет
через десять, когда появилась неожиданная возможность
посещать читальный зал "герценки" - очень солидной областной
библиотеки в г.Кирове, где я прочел все произведения Михаила
Леонидовича, какие только отыскались - сначала в картотеке,
потом в наличии. Разумеется, не без радости и восхищения.
С тех пор интерес к его творчеству уже не ослабевал. Скорее -
наоборот. Сейчас, думаю, он гораздо сильнее, чем был тогда. И
глубже. А ослабеть ему не дано. Впрочем, мое отношение к
этому автору сегодня уже значительно больше, чем просто
интерес... Но об этом несколько позже - где-нибудь в эпилоге.
А пока - несколько слов о жизни и творчестве, из жизни и
творчества, из различных источников, и даже, если можно так
выразиться, из собственной головы.
Пустыри на рассвете.
Пустыри, пустыри...
Снова ласковый ветер,
Как школьник.
Ты послушай, весна,
Этот медленный ритм.
Уходить - это вовсе
Не больно.
Это только смешно -
Уходить на заре
Когда пляшет судьба
На асфальте,
И зелень свиданий,
И на каждом дворе
Весна разминает
Пальцы.
И поднимет весна
Марсианскую лапу.
Крик ночных тормозов -
Это крик лебедей.
Это синий апрель
Потихоньку заплакал
Наблюдая апрельские
Шутки людей.
Наш рассвет был попозже,
Чем звон бубенцов,
И пораньше,
Чем пламя ракеты.
Мы не племя детей
И не племя отцов,
Мы - цветы
Середины столетья.
Мы цвели на растоптанных
Площадях,
Пили ржавую воду из кранов.
Что имели, дарили,
Себя не щадя.
Мы не поздно пришли и не рано.
Мешок за плечами,
Сигаретный дымок
И гитары
Особой настройки.
Мы почти не встречали
Целых домов -
Мы руины встречали
И стройки.
Нас ласкала в пути
Ледяная земля,
Но мы,
Забывая про годы,
Проползали на брюхе
По минным полям,
Для весны прорубая
Проходы...
Мы ломали бетон
И кричали стихи,
И скрывали
Боль от ушибов.
Мы прощали со стоном
Чужие грехи,
А себе не прощали
Ошибок!
Дожидались рассвета
У милых дверей
И лепили богов
Из гипса.
Мы саперы столетья!
Слышишь взрыв на заре?
Это кто-то из наших
Ошибся...
Это залпы черемух
И залпы мортир.
Это лупит апрель
По кюветам.
Это зов богородиц,
Это бремя квартир,
Это ветер листает газету.
Небо в землю упало.
Большая вода
Отмывает пятна
Несчастья.
На развалинах старых
Цветут города -
Непорочные,
Словно зачатье...
Эта "Большая апрельская баллада" пусть будет чем-то вроде
эпиграфа.
Михаил Леонидович Анчаров... Его уже нет среди живых. 11 июля
1990 года - почти середина лета - безжалостная старуха,
которую чаще зовут Смертью, посетила Поэта. Она пришла не в
гости...
Урна с прахом захоронена в колумбарии Нового Донского
кладбища в Москве.
Он ушел из жизни с достоинством и скромно. Без заслуженных
почестей. Впрочем, как и жил - без должного, на мой взгляд,
внимания и признания тех, для кого он, собственно, и творил.
Всю жизнь. Пробуя себя в песнях и стихах, живописи и графике,
драматургии и прозе. Вероятно, как это принято в российской
практике, все впереди...
А возможно, он сам так хотел. _"Я пел, закрыв глаза, потому
что избегал популярности: она - западня. Начинаешь работать
на публику, боясь, однажды заглянув ей в глаза, прочесть
разочарование. Я вглядывался в единственное зеркало на свете,
которое заслуживает этого, - зеркало работы"._
И все-таки лично мне сие кажется несправедливым: едва ли не
все знают о том же Высоцком (и, бесспорно, заслужившем свою
славу, и также любимом мною, и, по-какому-то стечению
обстоятельств оставившем этот мир тоже почти в середине лета,
любимого моего времени года), наверное, все знают, но очень
немногие, почти никто - об Анчарове. А ведь никто иной, как
Владимир Семенович, шутил когда-то: "Я вышел из МАЗа". Это
песня о водителе "МАЗа", которую - было и такое - исполнял
когда-то Высоцкий. А перед исполнением говорил, что автор ее
- Михаил Анчаров, Михаил Анчаров, на песнях которого он
учился. А потом исполнял Высоцкий еще одну анчаровскую -
"Балладу о парашютах".
Парашюты рванулись
И приняли вес.
Земля колыхнулась едва.
А внизу - дивизии
"Эдельвейс"
И "Мертвая голова".
Автоматы выли,
Как суки в мороз;
Пистолеты били в упор.
И мертвое солнце
На стропах берез
Мешало вести разговор.
И сказал Господь:
- Эй, ключари,
Отворите ворота в Сад!
Даю команду
От зари до зари
В рай пропускать десант.
И сказал Господь:
- Это ж Гошка летит,
Благушинский атаман.
Череп пробит,
Парашют пробит,
В крови его автомат.
Он врагам отомстил
И лег у реки,
Уронив на камни висок.
И звезды гасли,
Как угольки,
И падали на песок.
Он грешниц любил,
А они - его,
И грешником был он сам.
Но где ж ты святого
Найдешь одного,
Чтобы пошел в десант?
Так отдай же, Георгий,
Знамя свое,
Серебряные стремена.
Пока этот парень
Держит копье,
На свете стоит тишина.
И скачет лошадка,
И стремя звенит,
И счет потерялся дням.
И мирное солнце
Топочет в зенит
Подковою по камням.
_"Я не знаю,_ - сказал автор этой песни, - _кто имеет право
считаться его учителем. Для меня Владимир Высоцкий -
самородок. И этим все сказано..."_
То же самое мог бы сказать Владимир Семенович - о нем. И,
разумеется, не только... Мог бы и я. Но мне не хочется - то
же, а главное - мне хочется больше... Пусть даже и не своими
словами.
Анчаров родился и вырос на Благуше, которая тогда была
окраиной Москвы. Год его рождения - 1923-й. Год рождения тех,
кто первыми взяли в руки оружие, когда пришла война... Война
здорово повлияла на его творчество.
Но до войны еще были и детская изостудия, и музыкальная
школа, разумеется, параллельно со средней, и были первые
песни. Самую первую Миша Анчаров написал в 12 лет на стихи
Александра Грина. С ней связано одно из самых больших
потрясений детства. Потому что было знакомство со вдовой
писателя, Ниной Николаевной Грин, запомнившееся на всю жизнь.
_"Я спел ей песню, и она заплакала. И я понял, что она-то и
есть настоящая героиня Грина, потому что была его родною
душой. Когда она ушла, я навсегда понял, _BOLDчто_ нужно для
обновления души.
Восхищение. От любви до ненависти один шаг. Но только
художник знает, что от ненависти до любви столько же"._
А вот отрывок - о том же - из другого интервью:_"Я спел
песню. Она заплакала. Это было для меня как орден. Можно
сказать - хоть дальняя, но посылочка от Грина. От Грина я
тогда балдел совершенно"._ А песня такая:
Не шуми, океан, не пугай -
Нас земля испугала давно.
В теплый край, в южный край
Приплывем мы все равно.
Припев: С детства шхуна и клипер,
И стройный фрегат
На волне колыхали меня.
Я родня океану:
Он старший мой брат,
И игрушки мои - русленя!
Южный крест нам сияет вдали.
С первым ветром проснется компас.
Бог, храня корабли,
Да помилует нас!
Припев.
Ты, земля, стала твердью пустой.
Рана в сердце... Седею... Прости!
Это твой след такой.
Ну - прощай и пусти!
Припев.
Спустя несколько лет, как-то незаметно для себя, Михаил
Анчаров начал писать песни уже на свои стихи. Это было в
начале войны, когда он учился в ВИИЯКА - Военном институте
иностранных языков Красной Армии, по окончании которого был
направлен в качестве переводчика китайского (!) языка на
Дальневосточный фронт, участвовал в военных действиях в
Манчжурии.
Буфер бьется
Пятаком зеленым.
Дрожью тянут
Дальние пути.
Завывают
В поле эшелоны
Мимоходом
Сердце прихватив.
Паровоз
Листает километры.
Соль в глазах
Несытою тоской.
Вянет год,
И выпивохи-ветры
Осень носят
В парках за Москвой.
Это из песни "Прощание с Москвой". Стихи автора.
_"...менестрельская песня. Я занялся ею еще до войны.
Нынешние эксперты и знатоки утверждают, что я был первым
бардом в стране. Наверное, так оно и было..."_
После демобилизации Анчаров поступает в МГХИ им.Сурикова,
Московский государственный художественный институт, на
отделение живописи. _"И живопись стала для меня целой эпохой
жизни... В картинках для меня было главное передать
впечатление. Неважно как, хоть нос макни в краски и рисуй
носом, но лишь бы картина передавала живое чувство и заражала
зрителя этим чувством. Словом, я писал далеко не в
академической манере, а в манере, которая называется
импрессионизм. А с импрессионизмом тогда боролись...
В общем, мне доставалось по шапке... хотя и не всегда.
Картины мои все-таки выставляли и иногда хвалили"._
И все-таки эпоха живописи завершилась с окончанием
Суриковского - в 1954 году. Конечно, Михаил Анчаров не раз
