страшного Слономоську и понял, что тот растопчет. -- Однако
влюбиться в нее Вы, конечно, не сможете. Она страшна, как
смерть.
-- Не скажите, -- задумчиво возразил Петропавел. -- Смерть
страшнее. -- Слономоська улыбнулся, восприняв это заявление как
комплимент Спящей Уродине, а Петропавел с грустью продолжал: --
Но скорее уж Вы уговорите меня жениться на ней -- это все-таки
во многом внешняя сторона дела, -- чем влюбиться в нее: тут уж
сердцу не прикажешь!
Они помолчали. Ситуация казалась безвыходной.
-- Я думаю, -- очнулся вдруг Слономоська, -- что при
решении вопроса нам нужно исходить из интересов Спящей Уродины.
Она все-таки женщина. Кого из нас она предпочтет?
-- Конечно, Вас! -- уверенно ответил Петропавел. --
Страшных всегда к страшным тянет.
-- Правда? -- обрадовался Слономоська и рассмеялся.
Петропавел хотел было ответить, что, дескать, правда, но
он не был так уж уверен в истинности последнего суждения и
смолчал, а сказал следующее:
-- Это можно узнать только от нее самой. Однако она спит,
и черт ее разбудит!
-- Не черт, а кто-то из нас, -- уточнил Слономоська. --
Если Вы, то я Вас растопчу.
-- Я помню, -- нарочито небрежно заметил Петропавел.
-- Итак, что же мы имеем? -- начал рассуждать Слономоська.
-- Во-первых, мы имеем меня, который любит и хочет жениться, но
не может поцеловать. Во-вторых, мы имеем Вас, который хочет
поцеловать и в крайнем случае, если я правильно понял Ваше
заявление, жениться, но не может полюбить. Состав явно неполон.
Нам необходим третий, который любит и хочет поцеловать, но не
может жениться.
-- А на кой он нам? -- опять не понял Петропавел.
-- Если предлагать Спящей Уродине выбор, то нехорошо
предоставлять в ее распоряжение часть вместо целого. Так, если
Вы угощаете меня яблоком, то в высшей степени невежливо
предлагать мне уже надкушенный плод. Итак, есть ли у нас
кандидатура? -- Слономоська задумался и приблизительно через 12
часов воскликнул: -- Она у нас есть! Это Бон Жуан.
Самое страшное для него -- жениться, а любить и целовать
он в крайнем случае согласиться может!
-- Но она же спит!-- иерихонской трубой возопил
Петропавел. -- Как же можно предлагать ей какой-то выбор --
сонной?
-- Спит, спит!.. -- проворчал Слономоська. -- Подумаешь,
спит! Каждый спит! Проснется -- опять уснет, ничего с ней не
сделается. Вопрос, между прочим, для нее важен -- не для нас! А
не захочет проснуться -- пусть так и спит, пока не подохнет во
сне!
Петропавла, конечно, удивил такой тон в адрес невесты, но
он сделал вид, что все в порядке.
-- Есть более серьезная проблема, чем ее сон, --
озабоченно продолжал Слономоська. -- Положим, будить ее будет
Бон Жуан: мы ведь не знаем ее -- вдруг она злая, как собака? --
а он умеет разговаривать с любыми женщинами. Но вот в чем дело:
как объяснить все это Бон Жуану, если он вообще не вступает в
беседы с лицами мужского пола? Может быть, нам переодеться?
-- Я переодеваться не буду! -- немедленно заявил
Петропавел: ситуация и так показалась ему достаточно идиотской
-- не хватало еще сложностей с полом!
-- Ну, а мне просто ни к чему, -- самокритично сказал
Слономоська. -- Меня в любой одежде узнают.
Петропавел не понял, зачем тогда надо было это предлагать
-- тем более во множественном числе, но не проронил ни звука.
-- Стало быть, для разговора с Бон Жуаном потребуется
посредник. Им должна быть женщина.
-- Шармен! -- ехидно встрял Петропавел.
Слономоська поморщился, не услышав иронии:
-- Для Шармен нужно создавать специальные условия, --
например, посадить ее под стеклянный колпак, чтобы она не могла
оттуда обнимать и целовать Бон Жуана, когда будет с ним
говорить. А потом я и сам не хотел бы подвергать себя
опасности, пока объясняю ей ее задачу. Так что Шармен отпадает.
-- Белое Безмозглое! -- продолжал издеваться Петропавел.
-- Ни в коем случае! -- простодушно воскликнул
Слономоська. -- Во-первых, она проспит все объяснения и заснет
на собственных, а во-вторых, ни у кого нет никакой уверенности
в том, что оно действительно женщина! Не думаю, чтобы Бон Жуан
закрыл на это глаза. Тут Слономоська принялся метаться по
площади, пока наконец не вскрикнул: -- Вот она! Нашел!.. С Бон
Жуаном будет говорить Тридевятая Цаца. Тем более что Тридевятая
Цаца -- моя невеста.
-- Вторая? -- поразился Петропавел.
-- То есть как -- вторая? -- тоже поразился Слономоська.
-- Погодите, погодите... -- Петропавел очень
заинтересовался. -- Вы же сказали, что Спящая Уродина -- Ваша
невеста!
Слономоська задумался:
-- Какой Вы, право!.. Прямо как на суде! На страшном
суде!.. Но действительно, нечто в этом роде я говорил. Не знаю,
как такое случилось... Видите ли, я не употребляю слов в
жестких значениях: во-первых, они сами не очень любят жесткие
значения, а во-вторых, это слишком обязывает. И трудно потом
выкручиваться. А я имею обыкновение заботиться о своих тылах: я
ведь чертовски противоречив и потому всегда должен иметь
возможность отступить в надежное укрытие. Хм... Спящая Уродина
-- моя невеста. Тридевятая Цаца -- моя невеста. Знаете, я не
думал над данным противоречием. Будем считать его
несущественным.
Петропавел даже крякнул от изумления.
-- Почему Вы крякаете? -- поинтересовался Слономоська.
-- Да потому что это противоречие не может быть
несущественным! Ради чего же тогда огород городить и добиваться
от Спящей Уродины признаний с помощью Тридевятой Цацы, если
сама Тридевятая Цаца -- Ваша невеста? Тут все непонятно!
Слономоська молчал и думал.
-- Никак не возьму в толк, о чем Вы, -- признался он
наконец. -- Ясно ведь, что мои высказывания о невесте на данный
момент представляют собой суждения философские, а не
эмпирические... Но даже если бы это были эмпирические суждения.
Вам-то какая разница?
-- Ну, я исхожу из того... -- Петропавел задумался, из
чего он исходит: обозначить это оказалось трудно, и он
обозначил общо: -- Я исхожу из того, что называют порядком
вещей. Есть порядок вещей! -- воодушевился он. -- В
соответствии с ним, даже если у человека, это бывает на
Востоке, несколько жен, то невест -- одновременно! -- не может
быть несколько.
-- А с чего Вы взяли, что у меня их несколько?
-- По крайней мере, две!
-- Откуда же две? -- заторговался Слономоська. -- Одна у
меня невеста, только по-разному называется: Спящая Уродина и
Тридевятая Цаца... Поясню это на примере.-- Слономоська
неизвестно откуда взял мел и вычертил на асфальте схему,
которая, как выяснилось впоследствии, не имела отношения к его
дальнейшим рассуждениям. -- Вообразите, что на пальце у меня
украшение.
-- Не могу, -- честно сказал Петропавел: у Слономоськи не
было пальцев.
-- Неважно, -- поспешил заметить Слономоська. -- Так вот,
на пальце у меня украшение с большим камнем. Вы подходите ко
мне и спрашиваете: "Что это у Вас -- кольцо или перстень?" --
"Не знаю точно", -- отвечаю я. Теперь скажите, сколько,
по-Вашему, украшений на моем пальце?
-- Одно, -- ответил Петропавел нехотя.
-- Действительно, одно, -- подтвердил Слономоська. --
Только оно может называться и так, и эдак. Стало быть, и
невеста у меня одна.
-- Извините! -- не хотел сдаваться Петропавел. -- Кольцо и
перстень -- это обозначения для одного и того же предмета, это
синонимы, а Спящая Уродина и Тридевятая Цаца -- не синонимы:
они относятся к разным лицам!
-- По-моему, Вы следите только за поверхностным уровнем
моих высказываний, а надо ведь считаться не только с тем, что
выражает слово своей оболочкой, но и с тем, что оно в принципе
может выражать! Пусть упомянутые имена относятся к разным
лицам, зато к одному понятию -- невеста, -- резюмировал
Слономоська. Однако, по мнению Петропавла, резюмировать было
еще рано:
-- Вы же не с понятием дело иметь будете, а с живыми
существами!
-- Именно с понятием -- при чем тут живые существа? Хороши
живые существа -- одна вообще не дана в чувственном опыте и
находится за тридевять земель, а другая на сегодняшний день
спит как мертвая, то есть все равно, что отсутствует в мире! --
Слономоська сокрушенно вздохнул и вычертил еще одну бесполезную
схему. -- Ладно. Приведу другой пример. Предположим, я говорю,
что дарю Вам на Ваш день рождения гусыню. Но я только произношу
эти слова, а гусыни не даю. Сделал я Вам в таком случае подарок
или нет?
-- Конечно, нет! -- воскликнул Петропавел.
-- А по-моему, сделал! -- обиделся Слономоська. -- Пусть я
не подарил Вам гусыни, но что-то все-таки подарил -- понятие
подарил, фиктивную философскую сущность подарил... Тоже немало!
-- Он сделал паузу и гневно добавил: -- Человек Вы расчетливый
и меркантильный!
Пропустив этот вывод мимо ушей, Петропавел сосредоточился
на заинтересовавшей его подробности -- и тут его осенило:
-- Значит, речь идет о фиктивных философских сущностях! Но
из этого следует, что у Вас вообще невесты как таковой нет.
-- Неплохо, -- поощрил Слономоська. -- Однако то, что у
меня есть невеста, следует из более ранних моих высказываний.
Их было два. Произнесу эти высказывания от третьего лица:
Тридевятая Цаца -- невеста Слономоськи; Спящая Уродина --
невеста Слономоськи. Стало быть, в качестве предпосылки годится
утверждение: у Слономоськи есть невеста.
-- Да пусть у Слономоськи будет хоть пять невест! --
вспылил Петропавел, которому все это уже надоело.
-- Пусть! -- покорно согласился собеседник. -- Нам с Вами
дела нет до Слономоськи.
-- То есть как? -- оторопел Петропавел. -- До самого себя
Вам, что ли, нет дела?
-- Почему до самого себя? Ведь это Вы квалифицировали меня
как Слономоську! А я не Слономоська, точнее, Слономоська -- не
я. Если бы я был Слономоськой, я не стал бы разговаривать с
Вами после того, как убедился в том, что Вы -- свинья. Даже две
свиньи.
-- Сами Вы две свиньи! -- дошел до ручки Петропавел.
-- Не надо быть таким обидчивым, -- вежливо сделал
замечание Слономоська. -- Вам это не идет. Поговорим лучше о
деле, которому мы служим... Через час сюда прибудет Паросенок
-- мы сгоняем за Тридевятой Цацей -- хорошо бы ей быть
где-нибудь поближе: вдали она уж очень велика! -- и Бон Жуаном,
доставим их сюда, и я покажу путь к Спящей Уродине. Он долог и
труден, а знаю его один я, но тайну эту унесу с собой в Вашу
могилу.
Услышав про могилу, Петропавел только покачал головой.
Глава 13. Поцелуй, которого все ждали
Удивительно было уже то, как Паросенок смог, не сбавляя
скорости, везти на себе такую громадину -- Слономоську, не
говоря уже о том, что под силу ему оказались и четыре
пассажира, опять-таки включая пресловутого Слономоську. Однако
он благополучно доставил всех четырех на окраину НАСЕЛЕННОГО
ПУНКТИКА, чтобы не будоражить горожан и не пробуждать в них
желания водить Слономоську.
На протяжении всего пути Бон Жуан любезничал с Тридевятой
Цацей, не обращая никакого внимания на спутников, что, впрочем,
не раздражало последних: они были заняты -- со страшной силой
дулись друг на друга и раздулись до невероятных размеров, чуть
не вытеснив с ограниченного все-таки пространства Паросенка
довольно большую Тридевятую Цацу и Бон Жуана. Тридевятая Цаца
всю дорогу вела себя неописуемо странно: она выла по-волчьи и
пыталась разрисовать фломастером плащ Бон Жуана -- причем
