Но тут же подсказывает подходящий выход из этой "трудности": "А если
вы боитесь, что не будете справедливы с сиротами, то женитесь на тех,
что приятны вам, женщинах - и двух, и трех, и четырех. А если боитесь,
что не будете справедливы, то - на одной или на тех, которыми овладели
ваши десницы. Это - ближе, чтобы не уклониться" (К., 4:2 и 3). О
чувствах женщин, в данном случае сирот - хотя бы одной или всех
четырех, - речи в Коране не идет!
Нет об этом речи и тогда, когда сирота или другая женщина стала
женой. "Жены ваши - нива для вас: ходите на ниву вашу, когда ни
захотите..." (2:223).
В ряде мест Корана особо оговорены брачные права пророка Аллаха.
Так, в суре 33-й, мединской, от имени Аллаха сказано: "О пророк. Мы
разрешили тебе твоими женами тех, которым ты дал их награду, и тех,
которыми овладела твоя десница из того, что даровал Аллах тебе в
добычу (т. е. рабынь[Согласно примечанию Крачковского, "ст. 49-51
впервые [упоминают] конкубинат пророка с рабынями; война с Курайза
[Райхана]" (Коран. Перевод и комментарии И.Ю. Крачковского с. 582).].
- Л.К.), и дочерей твоего дяди со стороны отца, и дочерей твоих теток
со стороны отца, и дочерей твоего дяди со стороны матери, и дочерей
твоих теток со стороны матери, которые выселились вместе с тобой (по
преданию - из Мекки в Медину. - Л.К.), и верующую женщину, если она
отдала самое себя пророку, если пророк пожелает жениться на ней, -
исключительно для тебя, помимо верующих" (К., 33:49).
Этим особым правом пророка мотивировано и упоминание Мухаммеда в
36-м аяте 33-й суры, который мы привели выше, то есть в стихе, где по
мусульманскому преданию и тафсиру речь идет о разводе приемного сына
пророка Зайда с Зайнаб и женитьбе на ней пророка.
О посланнике Аллаха в этой суре сказано: "И вот ты говорил тому,
кого облагодетельствовал Аллах и кого ты облагодетельствовал: "Удержи
при себе свою жену и побойся Аллаха!" И ты скрывал в своей душе то,
что обнаруживал Аллах, и боялся людей, а между тем Аллаха следует
больше бояться. Когда же Зайд удовлетворил свое желание по отношению к
ней (по преданию, к девушке Зайнаб, на которой Зайд ценился, а затем
был с нею разведен. - Л.К.), мы (бог. - Л.К.) женили тебя на ней,
чтобы для верующих не было стеснения с женами их приемышей, когда они
удовлетворят свои желания. Дело Аллаха свершается! Нет на пророке
греха в том, что установил Аллах для него, согласно обычаю Аллаха,
относительно тех, которые были раньше. Дело Аллаха было решением
предрешенным о тех, которые передают послания Аллаха... и не боятся
никого, кроме Аллаха. Довольно счетчика в лице Аллаха!" (К.,
33:37-39).
Несмотря на упоминание о предопределенности подобного "семейного"
эпизода, указание в Коране на то, что в этом случае "на пророке нет
греха", говорило о его необычности. Быть может, названный эпизод
стремились приглушить уже в аяте 36 той же суры, по которому "не
бывает ни для верующего, ни для верующей, когда решил Аллах и его
посланник дело, выбора в их деле". Но последующее упоминание о "грехе"
в значительной мере этот аят нейтрализовало. Не случайно академик
Крачковский в примечании к 37-му аяту написал, что он - "камень
преткновения при [изложении] учения об асма", то есть о непогрешимости
посланника Аллаха (как и следующих за ним шиитских имамов).
При любых обстоятельствах этот эпизод - один из сравнительно
немногих, в которых составители Корана отошли от заданной им задачи
составления по возможности оторванного от земной повседневности "слова
Аллаха". Они допустили передачу в "слове Аллаха" перипетий современной
им аравийской действительности - неурядиц полигамной семьи пророка и
тем самым снизили уровень составленной ими книги.
Только прояснение того, что стоит за сравнительно немногими
именами, прозвищами, географическими названиями, намеками на те или
иные исторические события, содержащимися в Коране, способно приоткрыть
людям эту книгу, почитаемую миллионами, но далеко не всегда отвечающую
тому, что от нее ожидают, не содержащую того, что в ней хотели бы
найти.
По мусульманской традиции искомое в Коране хотят получить с
помощью позднейших преданий - хадисов, ахбаров, Сунны, составленных
гораздо позже, чем Коран. Среди исламоведов нашлись и такие, что
выдвинули требование "объяснить Коран посредством самого
Корана"[Sprenger A. Das Leben und die Lehre des Mohammad. Berlin,
1861, Bd. I, S. XVI.], однако никому из них этого достигнуть пока что
не удалось.
x x x
В исламе, как мы отметили, даже при наличии ряда направлений,
сект и толков нет и не было единой теологической школы и церковной
организации типа Ватикана, также своего рода духовных вселенских
соборов, на которых бы разрабатывался и утверждался ортодоксальный
канон, система вероучения и культа, включая оценку и отношение к его
"книге книг" - Корану, его происхождению, истолкованиям, мифологии,
законоустановлениям. Поскольку во главе Арабского халифата в Медине и
затем в Дамаске (Омейяды) и Багдаде (Аббасиды) стояли династии
халифов, возвеличивавших себя не только как "заместителей посланника
Аллаха", но затем и "тень бога на земле его", то их решения по
вероисповедным вопросам считались истиной в последней инстанции.
Примером может служить религиозно-философское течение мутазилитов,
которое, будучи принято Аббасидским халифом Мамуном (813-833 гг.),
оставалось официальной доктриной Багдадского халифата до прихода к
власти халифа Мутаваккиля (847-861 гг.), который его отверг и
преследовал. Таким образом восторжествовала вера
традиционалистов-суннитов в вопросе о несотворенности Корана и
зависимости человеческой воли от Аллаха. В доказательство правильности
этого взгляда сторонники Мутаваккиля приводили 216 мест Корана, тогда
как мутазилиты, защищавшие тезисы о сотворенности Корана и свободе
воли, опирались всего на 129 аятов!
Обрушив суровые репрессии на мутазилитов, их сторонников и
одновременно на последователей шиизма и его сект, аббасидский халиф
Мутаваккиль и его преемники старались сохранить и укрепить свое
положение как верховных духовных владык мусульманского мира. Эти их
усилия стали особенно заметными после 945 года, когда политическая и
административная власть в Багдаде оказалась в руках шиитской династии
Бундов (Бувайхидов). К тому же духовные прерогативы Аббасидов еще
раньше стали подрываться действиями возникшего в Африке Фатимидского
халифата (909-1171 гг.), во главе которого находилась династия
последователей исмаилизма - старейшей шиитской секты. Их влияние стало
особенно ощутимым после 973 года, когда столицей Фатимидского халифата
стал Каир, прилагавший немало усилий, чтобы распространить свою власть
на Сирию. В сложившихся условиях кровавые репрессии, чинившиеся
Аббасидами по отношению к мутазилитам и шиитам, часто оказывались
бессильными даже в Багдаде, Басре, Кербеле и других центрах Ирака.
Народные массы в Аббасидском халифате испытывали тяжкий
феодальный гнет, и во время вспыхивавших волнений их вожаки не раз
облекали политические требования в религиозную форму, обращались и к
истории Корана. Одно из обвинений власти халифов заключалось в том,
что она виновница сожжения свитка Корана - мусхафа, принадлежавшего
бывшему рабу Абдаллаху ибн Мас'уду. В 1007 году эти обвинения стали
настолько серьезными, что аббасидский халиф аль-Кадир (991- 1031) был
вынужден создать своего рода комиссию для их разрешения. Ее выводы,
впрочем, ничего не изменили. В апреле 1008 года в волнениях,
происшедших в Кербеле, один из шиитов произнес проклятия человеку,
сжегшему эти свитки, записи Ибн Мас'уда. По словам современного
французского исследователя Анри Лауста, "совершенно очевидно", что
проклинавший имел в виду "халифа Османа, которого шииты упрекали в
том, что он оттеснил имама Али, подверг гонениям Абдаллаха б. Мас'уда
и приказал сжечь коранические редакции, отличные от его
собственной"[Лауст А. Религиозные волнения в Багдаде в IV-V вв. х. -
Мусульманский мир. 950-1150. М" 1981, с. 190. До недавнего времени
этот эпизод излагался со значительными неточностями (ср.: Мец А.
Мусульманский Ренессанс, с. 167).].
Проклинавший был схвачен и по решению халифа аль-Кадира казнен.
Но и это не погасило пожара народных волнений. Напротив, в их ходе
"была устроена овация Фатимиду аль-Хакиму", т. е. халифу из династии
Фатимидов (985-1021 гг.), противостоявшему аль-Кадиру, багдадским
Аббасидам. Последнее столь обеспокоило аббасидского халифа, а также
правившего в Багдаде буидского эмира, что вынудило их к совместным
действиям. В результате в 1011 году Аббасиды Багдада выступили с
осуждением Фатимидов "в манифесте, скрепленном подписями наиболее
авторитетных представителей имамизма (шиизма, который исповедовали
Буиды. - Л.К.) и суннизма". Усиливая борьбу против Фатимидов,
аль-Кадир нашел поддержку на Востоке Халифата у Махмуда Газневида,
могущественного правителя Газневидского государства. Тот сообщил, что
он "уже казнил некоторое число исмаилитских миссионеров,
распространявших учение о божественной природе фатимидского халифа
аль-Хакима"[Лауст А. Религиозные волнения в Багдаде в IV-V вв. х. -
Мусульманский мир. 950-1150, с. 190-191. Вера в единого бога,
последним воплощением которого был фатимидский халиф Хаким, до наших
дней сохранилась в шиитской секте друзов.]. Последнее, по-видимому,
могло иметь место в 1017 году. Почти одновременно аль-Кадир потребовал
от видных представителей теологии и науки осуждения мутазилизма и
шиизма, а затем в 1018 году торжественно огласил в Багдаде своего рода
"символ веры", или, как называют его теперь, "Кредо аль-Кадира".
Этот документ в очень краткой, сжатой форме сконденсировал
главные положения суннитского направления ислама, и прежде всего
Корана. Он также был "подписан богословами, "дабы ведать можно было,
кто же неверующий"... Это был первый документ такого рода, имевший
официальное значение... Человек сведущий видит за каждым словом этого
документа рубцы от ран, полученных в ходе вековой борьбы"[Мец А.
Мусульманский Ренессанс, с. 176.]. Эти слова швейцарского востоковеда
верно передают суть документа, чувство эпохи, когда он появился. Адам
Мец добавил здесь же, что появление этого документа "обозначило
завершение эпохи становления теологии".
Что же в этом документе сказано прежде всего применительно к
Корану, его мировоззрению? Читаем: "Человеку необходимо знать: Аллах
един, нет у него товарищей, не породил он никого и никем не порожден,
нет равного ему, он не брал себе ни товарища, ни дитяти, и нет у него
соправителей в царстве его. Он первый, который извечно был, и он
последний, который никогда не избудет. Он властен над всем и ни в чем
не нуждается. Пожелает он что-либо, он говорит: Будь! - и это станет.
Нет божества, кроме него, вечно живого; ни сон его не одолевает, ни
дремота; он дарует пищу, но сам в ней не нуждается... Он создал
престол, хотя он ему и не нужен, и он восседает на нем, как пожелает,
но не для того, чтобы предаться покою, как существа человеческие... Он
содержит людей, делает их больными и исцеляет их, заставляет их
умирать и дарует им жизнь. Но слабы его создания - ангелы, и
посланники, и пророки, и все прочие твари... Вечен он и непостижим. Он
внимающий, который слушает, и он взирающий, который видит; из свойств
его познаваемы лишь эти два, но ни одно из созданий его не может их
