Хикмет (1902-1963) в автобиографическом романе "Романтика", поясняя,
почему его главный герой Ахмед порвал с исламом.
"После окончания школы-интерната - там молитвы и соблюдение поста
были обязательными - я бросил и намаз и пост. Да и Коран-то никогда
толком не мог прочесть... Но я был набожным. Говоря точнее, я даже и
не думал о том, что бог может и не существовать. Потом однажды я
подумал, что верующие совершают благие дела лишь в надежде на награду
от господа бога, в надежде на то, что они попадут в рай, обретут
бессмертие. А грехов они избегают потому, что боятся наказания, боятся
угодить в ад. Меня, словно сам я никогда не был верующим, поразила эта
неволя, на которую обрекает себя каждый верующий, поразил их эгоизм.
С тех пор по сей день Ахмед старался делать все свои дела, не
заботясь о награде и не опасаясь наказания"[Хикмет Н. Романтика. М.,
1964, с. 11.].
Мотивы принижения земной жизни, обещаниями сладостной посмертной
пронизывают весь Коран. "Здешняя жизнь - только игра и забава; будущее
жилье лучше для тех, которые богобоязненны" (К., 6:32); "О народ мой!
Ведь эта ближняя жизнь - только пользоваиие, а ведь будущая - дом
пребывания" (К., 40:42): "...они радуются ближней жизни, но жизнь
ближайшая в отношении к будущей - только временное пользование!" (К.,
13:26).
Судя по Корану, большое внимание этим мотивам уделялось потому,
что такие утверждения проповедников ислама встречали резкие возражения
со стороны слушавших их в Мекке и Медине не только многобожников, но и
людей, которых именовали дахритами (дахрийа). Это были люди,
отрицавшие загробную жизнь, считавшие, что есть только одна земная
жизнь, ограниченная для каждого человека определенным периодом: "губит
нас только время" (К., 45:23). В 17-й суре Корана, относимой к
объявленным пророком Мухаммедом в Мекке, читаем и о том, что
"большинство людей не хотят принимать, единственно из-за неверия",
"различные примеры", которые приводятся им проповедником. Они говорят:
"Никогда мы тебе не поверим, до тех пор, пока ты не изведешь из земли
источника, или не будет у тебя сада из пальм и виноградных лоз, и
посреди него не велишь течь ручьям, или не извергнешь на нас неба, как
ты утверждаешь, кусками[Имеются в виду метеориты, или болиды,
появление которых, как следует из Корана, считалось проявлением гнева
бога, его кары (см. 34:9 и др.).], или не приведешь Аллаха с ангелами,
или не будет у тебя дома из золота, или не поднимешься на небо. И мы
не поверим до тех пор твоему восхождению, пока не ниспошлешь к нам
оттуда книгу, которую мы сможем прочитать" (17:91-95).
Эти настойчивые возражения проповедникам новой веры перекликались
с вольнодумными традициями, возникшими задолго до ислама и отраженными
в ряде памятников Древнего Востока, таких, как клинописные таблички
Ниневийского архива, "Песнь арфиста" из Древнего Египта,
многочисленные философские сочинения Древней Индии и т. д.
Так, в Древнем Египте написаны произведения, в которых высказано
неверие в существование загробного царства и вечной жизни, люди
призываются к наслаждению всеми радостями здесь, на Земле. Умерев,
говорит поэт, "никуда ты не выйдешь, чтобы увидеть солнце". Подобная,
в основе своей вольнодумная, атеистическая мысль выражена в
стихотворении, созданном в Древней Индии:
Пока живем, да будем счастливы!
Того тут нет, кто не помрет.
Когда же он помрет
И в пепел обратится, -
Откуда вновь ему явиться?
Академик Ф.И. Щербатской (1866-1942) писал о философах Древней
Индии: "Нигде, пожалуй, дух отрицания и возмущения против оков
традиционной морали и связанной с ними религии не выразился так ярко,
как среди индийских материалистов"[Щербатской Ф.И. К истории
материализма в Индии. - Восточные записки. Л., 1927, т. 1, с. 1.]. В
подтверждение своей мысли он приводит красноречивые "стихотворные
тезисы индийского материализма". Например:
Три автора составили священное писание,
Их имена суть шут, обманщик, вор.
"Большинство индийских философов... были убеждены, что никакого
бога вообще не существует, и активно стремились доказать это", - пишет
видный современный философ-марксист Индии Д. Чаттопадхьяя. Мыслители
Индии, продолжает он, создали произведения, которые "без преувеличения
можно назвать самой богатой атеистической литературой древнего и
средневекового мира"[Чаттопадхьяя Д. Индийский атеизм. Марксистский
анализ. М., 1973 с. 23.]. Те же тенденции можно наблюдать и во многих
произведениях, созданных в странах распространения ислама. Тем более
что и здесь они опирались на опыт народа, на его повседневные
наблюдения, расширявшие кругозор, повышавшие и углублявшие
аргументацию авторов этих произведений.
Возражения в Коране могли исходить от людей, знавших легенды
проповедников зороастрийской религии, которые утверждали, будто в
числе их жрецов уже был такой, "душа" которого побывала в загробном
мире, повидала рай и ад. "Сообщение" об этом "путешествии" содержалось
в "саримешхедской" надписи, сделанной в III веке на языке пехлеви близ
города Казеруна в Иране, где зороастризм тогда был государственным
культом. Значительная часть этой надписи теперь прочитана, найден и
наскальный рельеф, изображающий верховного зороастрийского жреца и
политического деятеля Ирана Кирдера, якобы совершившего это
"странствие"[Gignoux Р. L'inscription de Kartir a Sar Mashad. -
Journal Asiatique. P., 1968, t. 256, fasc. 3-4. p. 368-418. Имя Картир
исправлено на Кирдер в связи с его новым прочтением. См.: Народы Азии
и Африки, 1981, э3, с. 225.]. А в VI-VII веках в Иране же появилось
сочинение о другом подобном "путешественнике" - Арда-Виразе,
продиктовавшем писцу свои впечатления о загробном пребывании его
"души". Еще в прошлом и начале нашего века, когда появились первые
переводы этой "книги" ("Ардай-Вираз-намак") на европейские языки, ее
начали истолковывать как один из источников "Божественной комедии"
Данте. Современный чешский исследователь пехлевийской литературы
Отакар Клима, впрочем, оговаривает, что "Книгу об Арда-Виразе" если и
допустимо сближать с "Божественной комедией", то исключительно по
сходству мотивов[Klima О. Awesta. - Rypka J. Iranische
Literaturgeschichte. Leipzig, 1959, S. 36.].
Сочинения с описанием путешествий в "потусторонний" мир и даже
принесенного из рая яблока, съев кусочек которого сорок монахов во
главе со своим настоятелем, а за ними и жители целого селения перешли
из христианства в ислам, появились еще в средневековье. Некоторые из
таких рассказов или притч затем включались даже в столь популярные
сказочные сборники, как "Книга тысячи и одной ночи" ("Китаб альф лайла
ва лайла"). Таков, например, рассказ о мусульманине и христианке,
занимающий в русском переводе, сделанном с арабского оригинала, ночи с
412 по 416[См.: Книга тысячи и одной ночи. В 8-ми т. М., 1959, т. 4.].
Современная голландская исследовательница этот рассказ относит к
религиозным притчам суфийско-мистического характера. Позднее в странах
распространения ислама появились аргументированные и художественно
ценные произведения, разоблачавшие подобные "благочестивые" рассказы
мусульманских миссионеров. В числе их популярные и в наше время
сочинения разных жанров, написанные иносказательно или вполне
откровенно, в просветительских, вольнодумных и атеистических целях. Из
них назовем "Письма Хортдана из ада" ("Хортданын джаханнам
мектублары") азербайджанского прозаика и драматурга Абдуррагима
Ахвердова (1870-1933) и сатирический рассказ "День страшного суда"
("Киямат") узбекского писателя Абдуррауфа Фитрата (1886-1939)[Оба
произведения изданы и в русском переводе: Ахвердов А. Письма из ада.
Избранные произведения. М., 1960; Фитрат А. День страшного суда. М.,
1965.].
Характерной чертой многочисленных призывов Корана к вере в
посмертную участь, которая бывает двух родов - доброй и злой,
прекрасной и отвратительной, является то, что она мыслится как
воздаяние за земные дела людей; какова она будет - зависит от
поведения, поступков, убеждений, действий человека. В доисламских
культах арабов подобной веры в сколько-нибудь разработанном виде не
было. Из чужеземных религий это находим в той или иной мере в
христианстве и иудаизме и более четко - в зороастризме, которому
близки и некоторые картины потусторонней "жизни", нарисованные в
Коране. Для того чтобы арабы поверили в эти обещания, как видно из
Корана, проповедники его "истин" должны были приложить немало энергии.
Им прежде всего было необходимо убедить людей в том, что их постоянные
жизненные наблюдения, их опыт, свидетельствующие о том, что
распавшееся после смерти тело, смешавшееся с землей, рассеянное,
распыленное по песку и т. п., невозможно восстановить, неправильны.
Вот эти возражения, отраженные в Коране: "И говорят те, которые
не уверовали: "Не указать ли вам на человека, который возвещает вам,
что, когда вы разложитесь на куски, вы окажетесь в новом творении?
Измыслил он на Аллаха ложь, или в нем одержимость?" (или: "в нем
джинны", бесы, демоны. К., 34:7-8). Не случайно к таким сомнениям,
даже спустя многие столетия, вынуждены возвращаться подновители, или,
как их теперь принято называть, "реформаторы" или "модернизаторы"
ислама.
Уже шейх Мухаммед Абдо (1849-1905), бывший главным муфтием
Египта, утверждал в основанном им журнале "Аль-Манар" ("Маяк"),
выходившем в Каире с 1898 года на арабском языке, что "бог не для того
создал свою книгу (Коран), чтобы в ней научным образом объяснять факты
и явления природы"[Аль-Манар. Каир, т. XII, с. 486.]. По Абдо, если в
Коране и говорится о явлениях природы, то лишь с целью указать людям
на совершенство и чудеса ее создания и на мудрость творца[Там же, с.
815.]. Поэтому, как верно отметил венгерский исламовед И. Гольдциер,
согласно шейху Абдо, "не нужно создавать себе какого-либо соблазна,
если то или иное выражение, где Коран говорит о явлениях природы, не
соответствует научным воззрениям (например, синева небес) "[Goldziher
I. Die Richtungen der islamischen Koranauslegung. Leiden, 1920, S.
351.].
Подобным образом другой мусульманский реформатор - Мухаммед Рашид
Рида (1865-1935) в том же журнале "Аль-Манар" писал, что из Корана
надо извлекать моральные и политические уроки, а не исторические
факты. Ту же мысль он повторил и в своей сводной работе -
двенадцатитомном "Толковании" Корана "Тафсир аль-Куръан аль-карим".
Если, например, в Коране сказано, что некто, "кто проходил мимо
селения", разрушенного "до основания" (2:261), высказал сомнения в
возможности воскрешения мертвого, воссоздания того, что уничтожено,
стерто с лица земли, то, по Рашиду Риде, напрасно искать, где это
произошло - в Иерусалиме, Иерихоне или где-либо еще[Cм.: Рашид Рида M.
Тафсир аль-Куръан аль-карим. Каир, т. III, с. 49.]. Важно лишь принять
как истину смысл заключенного тут поучения Корана.
Таким заявлениям авторов нового толкования Корана нельзя отказать
в известной логичности. Но они вызваны тем, что текст Корана, в
течение веков выдававшийся за непререкаемый источник сведений о
природе и обществе, не выдерживает научной критики.
Интересно вместе с тем, что новый истолкователь Корана, книги
которого и в наши дни широко используются модернистами ислама, взял в
пример стих, уже в средние века вызывавший сомнения. Еще в