Полемическим выступлениям проповедников ислама не помешало и то, что
саблуковский перевод исходил во многом из мусульманских толкований
Корана. Именно это с научной точки зрения остается наиболее слабой
стороной перевода[Нельзя не отметить, что, работая над переводом
Корана в течение многих лет, Г.С. Саблуков добился в целом
значительных положительных результатов. В то же время он сам не считал
свой перевод во всем безупречным. Наиболее удобным из изданий перевода
Саблукова является третье (Казань, 1907), где параллельно дан арабский
текст Корана. Одновременно с Саблуковым и тоже непосредственно с
арабского перевел Коран на русский язык Д.Н. Богуславский (1826-1893),
но этот перевод остался неизданным. По отзыву академика В.Р. Розена,
перевод Богуславского "отличается крупными достоинствами и в общем не
уступает переводу Саблукова" (Крачковский И.Ю. Перевод Корана Д.Н.
Богуславского. - Советское востоковедение, 1945, э 3, с. 300).
Впрочем, большинство мест перевода Богуславского, приведенных
академиком Крачковским как ошибочные, на поверку оказалось правильно
переведенными Саблуковым. Сходный вывод напрашивается и при сравнении
перевода Саблукова с "погрешностями" в неоконченном переводе Корана
Крачковского, названными в статье М.-Н. О. Османова "Достоинства
русского перевода Корана, выполненного академиком И.Ю. Крачковским".-
Памятники истории и литературы Востока. Период феодализма. Статьи и
сообщения. М., 1986, с. 193-194. Известны, однако, и другие мнения об
этом незавершенном переводе, в частности Шумовского Т.А. в его книге
"У моря арабистики. По страницам памяти неизданных документов" (М.,
1975, с. 143-144).].
"За семьдесят лет, - писал академик И.Ю. Крачковский в "Очерках
по истории русской арабистики", впервые изданных в 1950 году, -
перевод Саблукова, конечно, значительно устарел, его основная
установка на понимание текста согласно поздней мусульманской традиции
едва ли правильна, но он не заменен другим, и это одно говорит, какой
большой труд не только для своей эпохи Саблуков выполнил"[Крачковский
И.Ю. Избранные сочинения. М., 1958, т. 5, с. 128.]. К этому переводу,
с учетом его недостатков, до последнего времени обращаются и авторы
востоковедческих и многих советских исламоведческих работ, в том числе
и настоящей. В их числе исследователь и переводчик-арабист, защищаемый
которым идеал мастерства перевода очень высок: "Переводом вы вправе
назвать лишь такое воспроизведение оригинала на другом языке, которое
пробуждает в читателе те же и такого же накала эмоции, что и
подлинник"[Шумовский Т.А. Воспоминания арабиста. Л., 1977, с. 12. См.
также его введение к переведенной им Арабской морской энциклопедии XV
века: Ахмад ибн Маджид. Книга польз об основах и правилах морской
науки. М., 1985, т. 1, с. 63, 623 и др.].
В Советском Союзе, где свобода совести является неотъемлемой
частью советской социалистической демократии, арабский текст Корана
издается для удовлетворения религиозных потребностей верующих. Таково,
например, издание Корана, выпущенное в Ташкенте в 1375 году хиджры
(1955-1956).
Изданный в 1963 году перевод Корана академика И.Ю. Крачковского,
сделанный непосредственно с арабского языка, как мы уже отмечали,
имеет значительные достоинства. Но этот перевод остался незавершенным.
В дореволюционной России протесты ортодоксальных мусульманских
богословов вызывали не только переводы Саблукова. С раздражением
встретили они перевод Корана на татарский язык, сделанный
представителями мусульманского богословия реформистского
"новометодного" (джадидского) направления Мусой Бигеевым и Зияуддином
Кемали. В издававшемся в Оренбурге богословском еженедельнике "Дин ва
магишат" ("Вера и жизнь") в 1912 г. была напечатана статья
"Религиозная философия", в которой говорилось: "Мы просим не
переводить священного Корана, содержащего в себе столько тайного и
премудрого, а если он переведен, то не распространять его". Когда же
стало известно, что в Казани в типографии "Уммид" начали печатать
Коран в переводе Бигеева на татарский язык, то под давлением
поступивших от мулл петиций Оренбургское магометанское духовное
собрание вынесло распоряжение, по которому печатание этой книги было
приостановлено. И в дальнейшем, несмотря на ожесточенную газетную
полемику джадидов и кадимистов - реформистских и консервативных кругов
духовенства, если переводы на татарский язык и печатались, то в
замаскированном виде, под видом его "толкований", как упомянутое
"Татарча Куръани тафсир" Тухватуллина.
Подобным образом обстояло дело и с изданием перевода Корана на
некоторые другие языки. Так, 12 апреля 1912 года в газете "Каспий",
принадлежащей бакинскому миллионеру-нефтепромышленнику Г.3.-А.
Тагиеву, в "Заметках мусульманина. К переводу Корана" указывалось, что
"было бы желательно, чтобы мусульманская интеллигенция взялась за это
важное дело (перевод Корана на языки русский и "тюркский", то есть
азербайджанский. - Л.К.), несмотря на все отчаянные крики
невежественных мулл, считающих этого рода деяния кощунством".
Вопрос о переводах Корана приобрел особую остроту в России в
1911-1912 годах в связи с важнейшими политическими событиями,
переживаемыми страной. Начавшийся после периода реакции 1908-1910
годов новый революционный подъем напугал помещиков и буржуазию всех
национальностей. Пытаясь остановить нараставшее революционное
движение, они искали действенные идеологические средства воздействия
на массы. Поисками таких средств занимались и мусульманский идеологи,
как консервативные (кадимисты), так и либеральные, реформистские
(джадиды), политическая платформа которых была, кстати сказать, не
левее кадетской.
"Рабочий-мусульманин быстро и решительно порывает с устаревшими и
отжившими традициями и на все, заимствованное извне... накладывает
свой отпечаток... Рабочий-мусульманин в Закавказье не вырождается, не
спивается - растет и поднимается с низов все выше и выше", -
констатировала статья "Мусульманин-рабочий", напечатанная 24 июня 1911
года в газете "В мире мусульманства", пытаясь одновременно и
заигрывать с рабочими, и "доказывать" им жизненность и
привлекательность ислама.
Рост пролетарского движения беспокоил идеологов ислама; они
боялись дальнейшего падения своего влияния на массы. Не случайно в
этой же статье содержится призыв поскорее подновить и подправить
обветшавшее в исламе. Пока не поздно, писал автор статьи, "нам важнее
всего освободить свою религию, ислам, от тех мертвящих форм, в которые
она закована, очистить от плевел, которые вплелись в нее... Наша
интеллигенция должна помнить, что на полях, на фабриках и заводах
миллионы ее темных братьев обрабатывают земли, куют железо и гибнут в
непосильной борьбе... Нужна им пища духовная". Переведенный на
татарский и некоторые другие восточные языки народов нашей страны
Коран, а также его новые истолкования и предлагались проповедниками
ислама реформистского типа в качестве такой "пищи".
Новое отношение к сулимым исламом райским благам росло у
бедняков-крестьян. Беспросветно тяжелая жизнь учила их, что нет и не
может быть равенства между богатыми и бедными, хотя бы и те и другие
были мусульманами, что ислам отнюдь не уравнивает, не "нивелирует...
состояния".
"Российские мусульмане, - писалось в социал-демократической
газете "Урал", выходившей в 1907 году в Оренбурге на татарском языке,
- точно так же как и все другие народы мира, безразлично, какую бы
религию они ни исповедовали, к какой бы нации ни принадлежали,
распадаются на классы. У мусульман также... имеются, с одной стороны,
помещики, и капиталисты, с другой - крестьянство и продающие свою
рабочую силу рабочие. Люди с одинаковыми экономическими интересами
составляют один класс. Интересы рабочего, продающего свою силу,
совершенно противоположны интересам его хозяина, покупающего эту
силу..."[Цит. по: Ибрагимов Г. Татары в революции 1905 года. Казань.
1926, с. 96-97.] И сегодня есть страны, где идеологи ислама пытаются
затемнить сознание людей утверждениями, будто "ислам нивелирует
нации", "мусульмане - одна нация", "ислам - образ жизни", "среди
мусульман нет классов и классовой борьбы", ислам открывает "третий
путь" развития и т. п.
Идеологов ислама страшило и то, что часть национальной
интеллигенции, согласная "с материалистическим пониманием жизни
человечества", переходит на позиции марксизма. Отмечая это, один из
фактических редакторов "В мире мусульманства", А.Г. Датиев, писал:
"Последователи ислама просыпаются. И я боюсь, что указанная часть
нашей интеллигенции отыщет причины этого пробуждения в "классовых
противоречиях" и пойдет навстречу этому пробуждению с теми принципами
"классовой борьбы", с которыми отправляются на любую фабрику, (на)
любой завод". Этого, по Датиеву, нельзя было допустить, и он стал
звать идти в народ "с Кораном и шариатом", а не с "Капиталом" Маркса.
"Если слова "мусульмане - братья", - добавлял Датиев, - страшны для...
части мусульманской интеллигенции, то можно легко заменить слово
"брат" приятным их сердцу словом "товарищ" и сказать себе, что
"мусульмане - товарищи"..."[В мире мусульманства. Спб., 1911, 11
ноября.]
В тесной связи с подобными выступлениями, направленными на обман
трудящихся, находились споры о новых переводах и толкованиях Корана.
Эти споры подогревались стремлением определенных кругов стран
распространения ислама, заинтересованных в буржуазных реформах, найти
им оправдание в Коране. Конституционный образ правления, в частности,
согласно новому тафсиру, оправдывался 153-м аятом 3-й суры Корана,
где, между прочим, сказано: "и советуйся с ними о деле". Вырывая эти
слова из контекста, не имеющего отношения к конституции и
демократическому строю, еще и теперь авторы разных политических
направлений пытаются оправдать ими как современные народные
демократические порядки, так и монархический строй.
Попытки приспособить тот или иной текст Корана к политическим или
этическим взглядам своего времени, вычитать в нем то, чего он вообще
не содержит, возникли давно. Еще в средние века часто один и тот же
текст двумя или тремя толкователями понимался и разъяснялся совершенно
по-разному. Поэтому даже в среде высшего мусульманского духовенства
находились лица, осуждавшие любое толкование Корана как бесполезное
занятие. Так, египетский богослов Абд аль-Ваххаб аш-Шарани (ум. в 1565
г.) в своей "Книге рассыпанных жемчужин о сливках наиболее известных
наук" пришел к выводу, что "ни для кого нет никакой пользы в чтении
чужого толкования (Корана), кому бы оно ни принадлежало"[Шмидт А.Э.
Абд-ал-Ваххаб-аш-Шараний и его Книга рассыпанных жемчужин. Спб., 1914,
приложение, с. 03.]. В "обоснование" этого скептицизма аш-Шарани, сам
немало занимавшийся толкованием Корана, привел следующий хадис, явно
сфабрикованный в позднейшее время:
"Переписал было какой-то человек во времена Омара ибн аль-Хаттаба
список Корана и под каждым стихом написал толкование его. Омар велел
его призвать, ударил его кнутом, а затем ножницами разрезал его список
(Корана) и сказал ему: "Подобный тебе (человек смеет) рассуждать о
смысле слова бога всемогущего и великого?"[Там же, с. 07.]
Мусульманское богословие воспело халифа Омара и его кнут[См.: Абд
ар-Рахман ибн Абд ал-Хакам. Завоевание Египта. ал-Магриба и
