всеми удобствами, включая посудомойку и стиральную машину, которой охотно
пользовались и мы, и русские.
Только к "вечеру", то есть дней через десять после посадки, мы
закончили подготовку и смогли всерьез приступить к научной работе. Первые
отряды начали совершать осторожные вылазки в окрестностях базы, знакомясь с
лунным ландшафтом. Разумеется, мы располагали подробнейшими картами и
фотографиями нашего района, да только на них далеко не всегда можно было
полагаться. Маленький холм на карте человеку, облаченному в космический
скафандр, представлялся подчас целой горой; на снимке выглядел как гладкая
равнина, а ты еле переставляешь ноги, утопая по колено в глубокой пыли.
Но все это пустяки, и слабое тяготение - здесь все весило в шесть раз
меньше, чем на Земле,- служило хорошей компенсацией. По мере того как
исследователи собирали данные и образцы, нагрузка на каналы радио- и
телевизионной связи с Землей росла и вскоре достигла предела. Мы
страховались: даже если нам не суждено вернуться домой, накопленные нами
знания не пропадут.
Первая автоматическая грузовая ракета прибыла точно по графику, за
два дня до заката. Мы видели короткий всплеск тормозных двигателей на фоне
звездного неба, потом вспышка повторилась за несколько секунд до прилунения.
Само прилунение было скрыто от нас, так как ради безопасности участок для
посадки выбрали в пяти километрах от базы.
Подойдя к транспортному кораблю, мы увидели, что он слегка
наклонился на амортизирующей треноге, но нисколько не поврежден. И груз
был в полной сохранности, начиная с приборов и кончая продовольствием. С
торжеством доставив его на базу, мы устроили небольшой праздник, который
давно пора было устроить: люди трудились очень напряженно и заслужили
передышку.
Праздник удался на славу; на мой взгляд, "гвоздем" был казачок,
который капитан Краснин попытался исполнить не снимая скафандра. Затем
кто-то предложил устроить спортивные состязания. Однако наши возможности
для соревнований под открытым небом, сами понимаете, были ограничены.
Крокет или боулинг вполне подошли бы, будь у нас нужное снаряжение, но
футбол или, скажем, лапта отпадали: при таком тяготении футбольный мяч от
сильного удара улетел бы на километр, а мяч для лапты и вовсе исчез бы за
горизонтом.
Подходящий для Луны вид спорта первым придумал профессор Тревор
Вильямс, наш астроном и своего рода рекордсмен: ему было всего тридцать лет,
когда его удостоили почетнейшего звания члена Королевского научного
общества. Труды о методах межпланетной навигации прославили Вильямса на
весь мир; менее известно было его мастерство в стрельбе из лука. Два года
подряд он завоевывал звание чемпиона Уэльса. Вот почему я нисколько не
удивился, когда увидел, что профессор астрономии пускает стрелы в мишень,
установленную на груде лунной породы.
Лук был не совсем обычный, из многослойного пластика, с тетивой из
стальной проволоки. Я не сразу сообразил, откуда Тревор взял эти материалы,
потом вспомнил, что транспортную ракету основательно разорили и куски ее
можно было встретить в самых неожиданных местах. Но всего примечательнее
были стрелы. Естественно, никакие перья не смогли бы придать им
устойчивость в безвоздушной среде, а потому Тревор снабдил их нарезкой.
Маленькое приспособление на луке заставляло стрелы вращаться, как вращается
винтовочная пуля, и это позволяло им выдерживать заданное направление.
Даже с такой самоделкой при желании можно было послать стрелу на
полтора километра. Но Тревор не был намерен разбрасываться стрелами,
поскольку делать их было непросто; он добивался не дальности, а меткости.
Странно было наблюдать почти прямолинейную траекторию стрел, летевших
параллельно грунту. Кто-то даже посоветовал Тревору быть поосторожнее,
чтобы какая-нибудь стрела, превратившись в спутник Луны и описав полный
круг, не поразила его же в спину.
Второй грузовой корабль прилетел на другой день, однако на сей раз
дело прошло не так гладка. Поездка была безупречной, но, к сожалению,
радарный автопилот допустил довольно типичную для таких глуповатых
устройств промашку. Нащупав единственный неприступный пригорок в
окрестностях базы, он взял курс на его вершину и сел на нее, как орел на утес.
Нужные позарез грузы - в полутораста метрах над нами, а до, ночи
осталось несколько часов. Как быть?
Полтора десятка человек одновременно нашли ответ, после чего все
забегали, собирая свободные куски нейлонового шнура. И вот уже перед
Тревором лежит бухта шнура длиной с километр, а все остальные выжидательно
смотрят на него. Он закрепил шнур у конца стрелы, прицелился на пробу прямо
в небо и натянул тетиву. Стрела поднялась на половину высоты пригорка, но
затем груз повлек ее обратно.
- Увы, - сказал Тревор,- это все, на что я способен. И учтите нам ведь
надо еще забросить что-то вроде крюка, чтобы шнур зацепился наверху.
Две-три минуты мы уныло смотрели, как шнур, собираясь в петли,
медленно падает на грунт. Поистине абсурдная ситуация. На кораблях
достаточный запас энергии, чтобы перенести нас на четыреста тысяч
километров, а мы бессильны перед каким-то дурацким бугорком. Располагай мы
временем, можно было бы попробовать взобраться на пригорок с другой
стороны, но для этого сперва надо было преодолеть десяток-другой километров.
Вариант небезопасный, а может быть, и вовсе неосуществимый за те несколько
часов, которые оставались до наступления темноты.
Ученые не склонны пасовать, и перед натиском такого числа
изобретательных (подчас излишне изобретательных) умов проблема не могла
долго устоять. Трое одновременно нашли решение. Тревор поразмыслил, потом
ровным голосом произнес:
- Что ж, попробуем.
На подготовку ушло какое-то время, и мы с беспокойством смотрели,
как лучи заходящего солнца поднимаются все выше по нависшей над нами
каменной стене. "Даже если Тревор сумеет забросить туда шнур с крюком,-
говорил я себе,- карабкаться вверх в космическом скафандре будет отнюдь не
легко". Я плохо переношу высоту; слава богу, среди нас нашлось достаточно
добровольных скалолазов.
Но вот наконец все готово. Шнур сложен так, чтобы без помех
отрываться от грунта. В метре ниже стрелы к шнуру привязан крюк. Хоть бы он
зацепился и не подвел нас...
Однако теперь Тревор не ограничился одной стрелкой. Четыре стрелы
были прикреплены к шнуру с интервалом двести метров. Никогда не забуду
причудливое зрелище: человек в космическом скафандре, поблескивающем в
свете угасающего дня, целится луком в небо.
Первая стрела устремилась к звездам; она не успела пролететь и
пятнадцати метров, когда Тревор положил на тетиву вторую, и та полетела
вдогонку, увлекая нижний конец возносящейся вверх длинной петли. Тотчас с
тетивы сорвалась третья стрела со своим витком шнура, и я готов поклясться,
что четвертая метнулась следом прежде, чем первая заметно замедлила свой
полет.
Теперь, когда нагрузка распределилась на несколько стрел, нетрудно
было достичь нужной высоты. Дважды крюк срывался, но на третий раз прочно
зацепился наверху, и первый доброволец полез на пригорок. Конечно, он здесь
весил всего около пятнадцати килограммов, но все же падать с такой высоты
несладко.
Он не упал. Через час грузы с корабля начали поступать вниз, и еще до
ночи удалось выгрузить все самое главное. Правда, моя радость была несколько
омрачена, когда один из инженеров с гордостью показал мне полученную с
Земли губную гармонику. Я сразу заподозрил, что этот инструмент успеет
основательно осточертеть нам до исхода долгой лунной ночи...
Понятно, Тревор тут был ни при чем. Когда мы вместе возвращались на
базу, пересекая расползающиеся по равнине тени, я услышал от него
предложение, которое, надо думать, озадачило не одну тысячу людей после
опубликования подробных карт нашей лунной экспедиции.
В самом деле, как не удивиться тому, что плоская безжизненная равнина
с одним-единственным пригорком отныне на всех лунных картах носит
наименование "Шервудский лес".
Артур КЛАРК
АБСОЛЮТНОЕ ПРЕВОСХОДСТВО
Обращаясь к высокому суду с этим заявлением (которое я делаю
совершенно добровольно), я хотел бы подчеркнуть со всей определенностью,
что отнюдь не пытаюсь снискать сочувствие или как-то смягчить приговор. Я
пишу эти строки, чтобы опровергнуть лживые сообщения, опубликованные в тех
газетах, которые мне разрешено просматривать, и переданные по тюремному
радио. Они рисуют в ложном свете истинную причину нашего поражения, и как
главнокомандующий вооруженными силами системы во второй половине кампании
вплоть до прекращения военных действий я считаю своим долгом заявить
протест против клеветы и необоснованных обвинений в адрес тех, кто служил
под моим началом.
Надеюсь также, что мое заявление объяснит, почему я уже дважды
обращался к суду с прошением, и побудит удовлетворить мою просьбу, ибо я
не усматриваю каких-либо поводов для отказа.
Основная причина нашего поражения проста. Несмотря на многочисленные
уверения в обратном, мы потерпели поражение не из-за недостаточной
храбрости наших солдат или неудачных действий флота. Мы потерпели
поражение по одной-единственной причине: наука у нас находилась на более
высоком уровне развития, чем у нашего противника. Повторяю, нам нанесла
поражение отсталость науки нашего противника.
В начале войны ни у кого из нас не было сомнений в том, что
окончательная победа будет за нами. Объединенные флоты наших союзников по
численности и вооружению превосходили все, что враг мог выставить против
нас, и во всех областях военной науки преимущество было на нашей стороне.
Мы были уверены, что такое же превосходство нам удастся поддерживать и
впредь. Увы! Как показали последующие события, наша уверенность не имела
под собой ни малейших оснований.
В начале войны на вооружении нашего флота находились
дальнодействующие самонаводящиеся торпеды, управляемые шаровые молнии и
различные модификации лучей Клайдона. Это было штатным оружием всех
кораблей нашего космического флота, и, хотя враг располагал такими же
средствами поражения, его установки по мощности, как правило, уступали
нашим. Кроме того, в состав наших вооруженных сил входил
научно-исследовательский центр, превосходивший по своим масштабам
аналогичную организацию нашего противника, и мы уповали на то, что его
высокий научный потенциал позволит нам сохранить начальное преимущество.
Кампания развивалась по разработанному нами плану вплоть до Битвы
Пяти Солнц. Мы, разумеется, одержали тогда победу, но противник оказался
сильнее, чем можно было ожидать. Стало ясно, что окончательная победа
будет не столь легкой и быстрой, как мы рассчитывали. Для обсуждения нашей
стратегии на будущее было созвано совещание представителей высшего
командования.
На нем впервые за время войны присутствовал профессор адмирал Норден,
новый начальник научно-исследовательского центра, назначенный на этот пост
после смерти нашего выдающегося ученого Малвара. Эффективностью и мощью
нашего оружия мы в большей мере, чем чему-нибудь или кому-нибудь другому,
обязаны Малвару. Его смерть была для нас тяжелой потерей, но никто не
сомневался в выдающихся достоинствах его преемника, хотя многие из нас
считали неразумным назначение теоретика на пост, имеющий первостепенное
значение для наших вооруженных сил. Но все наши возражения были отклонены.
Я хорошо помню, какое впечатление произвело выступление Нордена на
том совещании. Военные советники были в затруднении и, как обычно,
обратились за помощью к ученым. Можно ли усовершенствовать существующие
типы оружия, спросили они, чтобы еще более увеличить достигнутое ныне
военное превосходство?
Ответ Нордена был совершенно неожиданным. Малвару часто задавали
такой вопрос, и он всегда делал то, что его просили.
- Честно говоря, джентльмены, - заявил Норден, - сомневаюсь, чтобы
