- Это еще не все,- услышал он в ответ.
В самом деле, на последнем, прямом участке Дмитрий может
обойтись без второго пилота.
- Вряд ли Алексей обрадуется,- заметил Мертон. - И ведь это
против правил.
- Да, Алексею придется поплавать десять минут одному, пока его
не подберет коммодор. А что до правил - в них ничего не говорится о
численности экипажа. Уж ты-то должен это знать!
Мертон промолчал; исходя из того, что ему было известно о
конструкции "Лебедева", он торопливо обрабатывал новые данные.
Закончив вычисления, Мертон убедился, что исход далеко не решен. У
самой Луны "Лебедев" его догонит.
Однако судьба гонок уже определилась в девяноста двух
миллионах миль от трассы.
На Солнечной обсерватории номер три, внутри орбиты Меркурия,
автоматические приборы записали весь ход вспышки. Внезапный взрыв
превратил сто миллионов квадратных миль поверхности Солнца в бело-
голубое пекло, рядом с которым остальной диск словно померк. Из
бурлящего ада, крутясь и извиваясь, будто живое существо, в созданном
ею же самой магнитном поле вырвалась струя плазмы. А впереди нее со
скоростью света мчалась, предупреждая, волна рентгеновского и
ультрафиолетового излучения. Она достигнет Земли за восемь минут и
вреда ни причинит. Иное дело заряженные атомы, летящие следом со
скоростью всего четыре миллиона миль в час. Через сутки они окутают
смертоносным облаком "Диану", "Лебедева" и сопровождающий
отряд.
Коммодор откладывал решение до последней минуты. Даже когда
струя плазмы прошла орбиту Венеры, еще была надежда, что она не
коснется Земли. Но когда до встречи с ней осталось меньше четырех
часов и сеть лунных радаров подала сигнал тревоги, он понял, что
больше ждать нельзя. Следующие пять-шесть лет, пока не успокоится
Солнце, никаких гонок не будет.
Вздох разочарования пронесся по всей солнечной системе.
"Диана" и "Лебедев" шли почти рядом на полпути между Землей и
Луной, но никто так и не узнает, какая яхта лучше. Болельщики будут
спорить годами, а в историю войдет короткая запись: "Гонки отменены
из-за солнечной бури".
Получив приказ, Джон Мертон расстроился так, как не
расстраивался с самого детства. Сквозь завесу лет отчетливо и ярко
пробилось воспоминание о десятом дне рождения. Ему была обещана
модель - точное повторение знаменитого космического корабля
"Утренняя звезда"; несколько недель он представлял себе, как будет ее
собирать, где повесит в своей комнате. И вдруг, в последнюю секунду,
слова отца: "Прости меня, Джон, слишком уж дорого. Может быть, к
следующему дню рождения..."
Спустя полвека, прожив славную жизнь, он снова был убитым
горем мальчишкой.
А если не подчиниться? Пренебречь запретом и идти дальше?
Пускай отменили гонки, его перелет войдет во все отчеты и будет долго
вспоминаться.
Нет, это хуже глупости - это самоубийство, к тому же очень
мучительное. Джон Мертон видел агонию людей, пораженных лучевой
болезнью, потому что отказала магнитная защита их кораблей.
Слишком дорогая цена...
Он переживал не только за себя, но и за Дмитрия Маркова. Оба
заслужили победу, но она никому не достанется. Пусть человек научился
запрягать лучи светила и мчаться к рубежам космоса - спорить с
разъяренным Солнцем ему не дано.
В пятидесяти милях за "Дианой" катер коммодора уже подошел
к "Лебедеву", чтобы снять капитана. Унесся вдаль серебристый парус:
Дмитрий обрубил снасти, и Мертон вполне понимал его чувства.
Маленькая капсула будет доставлена обратно на Землю, может быть,
даже еще раз пойдет в дело, но паруса делались только на один рейс.
Можно нажать кнопку катапультирующего устройства и сберечь
спасателям несколько минут. Но это было свыше сил Мертона, он хотел
до последнего оставаться на суденышке, которое так долго было частью
его грез и его жизни. Могучий парус, развернутый под прямым углом к
Солнцу, развил предельную тягу. Он уже давно вырвал яхту из объятий
Земли, и "Диана" продолжала наращивать скорость.
Внезапно его осенило. Он знал, что делать. Ни сомнений, ни
колебаний; Джон Мертон в последний раз обратился к вычислительной
машине, которая помогла ему пройти половину пути до Луны.
Закончив вычисления, он завернул вместе бортовой журнал и
скромное личное имущество. С трудом (разучился уже, да и не так-то
просто справиться с этим в одиночку!) Мертон влез в аварийный
скафандр. Он как раз закрыл окошко гермошлема, когда радио донесло
голос коммодора:
- Через пять минут подойдем к вам, капитан. Обрубите парус,
чтобы нам не запутаться.
Джон Мертон, первый и последний капитан солнечной яхты
"Диана", на секунду замешкался. Он еще раз обвел взглядом
миниатюрную кабину со сверкающими приборами и умело
размещенными рычагами, которые теперь были наглухо закреплены в
одной позиции.
Наконец сказал в микрофон:
- Оставляю судно. Не спешите, все равно меня найдете. "Диана"
сама за собой последит.
Его порадовало, что коммодор воздержался от ответа. Профессор
Ванстраттен, конечно, понял, в чем дело. И понял, что в эти
завершающие секунды Мертону хочется побыть одному.
Он не стал откачивать воздух из переходной камеры, и
вырвавшийся из нее газ мягко понес его прочь от "Дианы"; толчок
отдачи был последним даром Мертона яхте. Она быстро удалялась, и
парус ее ярко блестел в лучах Солнца, которые на века определят путь
"Дианы".Через два дня она пронесется мимо Луны, и та, как и Земля,
не сможет ее удержать. Освобожденный от тормозящей массы, парус с
каждым днем будет увеличивать свою скорость на две тысячи миль в час.
Месяц - и "Диана" будет идти быстрее любого из созданных человеком
кораблей.
Чем дальше, тем слабее лучи Солнца, и ускорение начнет падать.
Но даже на орбите Марса скорость за сутки будет нарастать на тысячу
миль в час. И задолго до того ход яхты будет таким, что даже Солнце ее
не удержит. Быстрее любой кометы она устремится в межзвездную
пучину, недоступную воображению человека.
Глаза Мертона заметили зарево ракет в нескольких милях. Катер
идет за ним - с ускорением, в тысячи раз большим, чем то, которое когда-
либо сможет развить "Диана". Но двигатели катера израсходуют запас
горючего в несколько минут, а солнечная яхта сотни лет будет
наращивать скорость, подстегиваемая неугасимым пламенем Солнца.
- Прощай, кораблик, - сказал Джон Мертон.-Интересно, чьи глаза
увидят тебя и через сколько тысяч лет?
Кургузая торпеда подошла вплотную, но на душе у Мертона было
легко. Ему уже никогда не выиграть гонку до Луны, но его суденышко
первым вышло в долгое плавание к звездам.
A. Clarke, "The Cruel Sky",
в сб. "The Wind from the Sun", London, 1972.
Артур К. Кларк "Безжалостное небо"
пер. Ирина Гурова
В полночь до вершины Эвереста оставалось не более ста ярдов,
она вставала впереди снежной пирамидой, призрачно белой в свете
восходящей луны. На небе не было ни облачка, и ветер,
свирепствовавший несколько суток, почти совсем стих. На высочайшей
точке Земли редко наступал такой мир и тишина - они удачно выбрали
время.
"Пожалуй, даже слишком уж удачно", - подумал Джордж
Харпер. Все прошло настолько гладко, что он испытывал чувство,
похожее на разочарование. Собственно говоря, трудно было только
незаметно выбраться из отеля. Администрация решительно возражала
против самодеятельных ночных подъемов к вершине - несчастный
случай мог бы отпугнуть туристов.
Но доктор Элвин не хотел, чтобы об их намерении стало известно.
На то у него были веские причины, хотя он никогда не упоминал о них.
И так уж появление одного из самых знаменитых ученых мира (и,
бесспорно, самого знаменитого калеки) среди гостей отеля "Эверест" в
разгар сезона вызвало немалое, хотя и вежливо замаскированное,
любопытство. Харпер отчасти удовлетворил его, намекнув, что они
ведут замеры земного тяготения, - в какой-то мере это даже было
правдой, но в очень малой мере.
Посторонний наблюдатель, который увидел бы, как Жюль Элвин
с пятьюдесятью фунтами оборудования за плечами неторопливо и
уверенно поднимается к точке, находящейся в двадцати девяти тысячах
футов над уровнем моря, никогда бы не заподозрил, что перед ним -
безногий калека. Жюль Элвин, родившийся в 1961 году, был одной из
жертв талидомида - продажа этого непроверенного успокоительного
средства завершилась трагедией: появлением на свет более десяти тысяч
людей с изуродованными конечностями. Элвин мог считать себя
счастливцем: руки у него были совершенно нормальными, а от
постоянных упражнений стали намного более сильными, чем у
большинства мужчин его возраста и сложения. Но вот ноги... В туторе он
мог стоять и даже сделать несколько неуверенных шажков, однако и
небольшая, пешая прогулка была ему не по силам.
Тем не менее в эту минуту он находился в двухстах шагах от
вершины Эвереста...
Все началось более трех лет назад из-за рекламного туристского
плаката. Тогда Джорджу Харперу, младшему программисту отдела
прикладной физики, были известны лишь внешний вид и репутация
доктора Элвина. Даже те, кто работали непосредственно под
руководством этого блестящего ученого, возглавлявшего научно-
исследовательскую работу Института, почти не знали его как человека.
Физическая неполноценность и своеобразный склад ума словно
отгораживали Жюля Элвина от обычных людей. Он не внушал ни
любви, ни неприязни, а лишь восхищение и жалость; зависти он ни у
кого не вызывал.
Харпер, всего несколько месяцев назад кончивший университет, не
сомневался, что для доктора Элвина он существует только как фамилия
в штатном расписании. Кроме него, в отделе работало еще десять
программистов, намного старших по возрасту, и никто из них за все
время работы в Институте и двух слов не сказал с заместителем
директора по научной части. И когда Харпера избрали в посыльные и
отправили в кабинет доктора Элвина с папкой засекреченных
документов, он полагал, что их беседа ограничится коротким
"спасибо".
Собственно, так оно и произошло. Но, уже выходя из кабинета,
Харпер вдруг, увидел великолепную панораму высочайших гималайских
вершин, занимавшую половину стены, и невольно остановился.
Панорама была вделана в стену прямо напротив стола доктора Элвина,
так что он видел ее всякий раз, когда поднимал голову. Харперу был
хорошо известен этот ошеломляющий вид. Еще бы! Он ведь и сам
снимал ту же панораму, когда вместе с другими туристами стоял в
благоговении на истоптанном снегу вершины Эвереста.
Вон белый хребет Канченджунги, вздымающийся над облаками
почти в ста милях от высочайшей горы мира. Почти вровень с
Канченджунгой, но гораздо ближе виднеется двойной пик Макалу, и
совсем близко, на переднем плане, могучая громада - Лхоцзе, сосед и
соперник Эвереста. Дальше к западу, вниз, в долины, такие гигантские,
что глаз не в силах объять их, устремляются хаотические потоки
ледников Кхумбу и Ронбук. С этой высоты трещины, покрывающие их
поверхность, кажутся мелкими бороздками, но в действительности
провалы в твердом, как железо, льду достигают сотен ярдов в глубину...
Харпер смотрел на панораму, заново переживая прошлое, когда
вдруг услышал позади себя голос доктора Элвина.
- Вас заинтересовал этот вид? Вы там когда-нибудь бывали?
- Да. Когда я окончил школу, родители взяли меня на Эверест. Мы
прожили в отеле неделю и уже думали, что погода так никогда и не
исправится. Но за день до нашего отъезда ветер улегся, и группа из
двадцати человек поднялась на вершину. Мы пробыли там час. Снимали
друг друга и все вокруг.
Доктор Элвин некоторое время молчал, словно взвешивая
услышанное, а потом сказал голосом, в котором уже не ощущалось
прежнего равнодушия - он был теперь исполнен сдержанного волнения:
- Садитесь, мистер... э... Харпер. Мне хотелось бы, узнать кое-
какие подробности.
Испытывая некоторое недоумение, Харпер вернулся к креслу перед
большим письменным столом, на котором царил идеальный порядок. В
его восхождении на Эверест не было ничего необычного. Каждый год
тысячи людей приезжали в отель "Эверест", и по меньшей мере
