Он преодолел уже столько препятствий, что мог позволить себе не
обращать серьезного внимания на новые. Покинув Диаспар, Элвин
приобрел огромные знания, а с ними - уверенность, граничившую с
высокомерием. Более того, у него теперь был могучий, хотя и
непостоянный, союзник. Лучшие умы Лиса не смогли помешать его
планам; он почему-то считал, что Диаспару также не удастся
справиться с ним.
Для подобного мнения имелись разумные основания, но в
немалой мере оно опирались на нечто иррациональное, а именно -
на постепенно росшую в сознании Элвина веру в свою судьбу.
Тайна его происхождения, успех в дотоле неслыханных деяниях,
открывшиеся новые перспективы, ниспровержение всех препятствий
- все добавляло Элвину самоуверенности. Да, вера в собственную
судьбу была одним из наиболее ценных даров, врученных богами
человеку, но Элвин не знал, сколь многих она привела к
катастрофе.
- Элвин, - сказал предводитель городских стражников, - нам
приказано сопровождать тебя повсюду, пока Совет не рассмотрит
твое дело и вынесет приговор.
- В чем меня обвиняют? - спросил Элвин.
Он все еще был охвачен восторгом и ликованием по поводу
своего побега из Лиса и пока не мог всерьез отнестись к
подобному развитию событий. Скорее всего Хедрон проговорился;
Элвин несколько досадовал на Шута, выдавшего его секрет.
- Никаких обвинений, - последовал ответ. - При
необходимости они будут сформулированы после того, как тебя
выслушают.
- И когда это будет?
- Очень скоро, я полагаю.
Служитель явно был не в своей тарелке и не очень-то
представлял себе, как справиться с малоприятным поручением. То
он обращался к Элвину как к согражданину, то вспоминал свои
обязанности стража и напускал на себя преувеличенное
равнодушие.
- Этот робот, - сказал он резко, указывая на компаньона
Элвина, - откуда он взялся? Он из наших?
- Нет, - ответил Элвин. - Я нашел его в Лисе, той стране,
где я побывал. Я привел его сюда на встречу с Центральным
Компьютером.
Это спокойное заявление заметно смутило служителей
Совета. Трудно было принять, что снаружи Диаспара вообще есть
хоть что-нибудь, но то, что Элвин привел с собой одного из
обитателей внешнего мира и собирается представить его мозгу
города, было совсем худо. Служители уставились друг на друга в
такой беспомощной тревоге, что Элвин с трудом удержался от
хохота.
Пока они шли из парка (причем эскорт держался позади,
переговариваясь возбужденным шепотом), Элвин обдумывал
следующий ход. Первым делом следовало точно выяснить, что
произошло в его отсутствие. Хедрон, как сообщила ему Серанис,
исчез. В Диаспаре было полно мест, способных служить укрытием,
а поскольку Шут знал город как никто другой, вряд ли его можно
было обнаружить до тех пор, пока он сам не соизволит
показаться. Возможно, подумал Элвин, ему следует оставить
сообщение там, где Хедрон его обязательно найдет, и назначить
тому встречу. Впрочем, присутствие стражи может сделать это
намерение неосуществимым.
Следовало признать, что надзор был очень сдержанным.
Добравшись до своей квартиры, Элвин почти забыл о наличии
служителей. Он подумал, что до следующей попытки покинуть
Диаспар они не будут ему мешать, а пока он и не собирался этого
делать. В самом деле, он был совершенно уверен, что прежним
путем вернуться в Лис не удастся. К этому времени, вне всякого
сомнения, Серанис и ее коллеги уже отключили подземный
транспорт.
Служители не последовали за Элвином в комнату; зная, что
выход только один, они остались снаружи. Не имея инструкций
относительно робота, они позволили ему сопровождать Элвина. У
них вообще не было желания связываться с этой машиной столь
откровенно чуждой конструкции. Из поведения робота они не
поняли, является ли он пассивным слугой Элвина или действует по
собственной воле. Ввиду этой неуверенности они только рады были
оставить робота в покое.
Как только сомкнулась дверь, Элвин материализовал свой
любимый диван и плюхнулся на него. Роскошествуя в привычном
окружении, он вызвал из устройств памяти свои последние
достижения в живописи и скульптуре и критически осмотрел их.
Они не удовлетворяли его и раньше, а теперь выглядели вдвойне
неприятно; он более не мог ими гордиться. Тот, кто создал их,
уже не существовал; за несколько дней, проведенных вдали от
Диаспара, Элвин, казалось, приобрел опыт целой жизни.
Он уничтожил все эти юношеские опыты, начисто стерев их,
а не просто вернув в Банки Памяти. Комната опять была пуста,
исключая ложе, на котором он разлегся, и робота, по-прежнему
обозревавшего все окружающее широкими, бездонными глазами.
Интересно, что робот думает о Диаспаре? Потом Элвин сообразил,
что робот здесь не новичок: он бывал в городе в последние дни
контактов со звездами.
Лишь полностью почувствовав себя дома, Элвин принялся
вызывать друзей. Он начал с Эристона и Этании, скорее из
чувства долга, чем из желания действительно увидеться и
поговорить с ними. Узнав от коммуникаторов об их отсутствии, он
не очень-то огорчился, но все же оставил им короткое сообщение
о своем возвращении - впрочем, сейчас об этом наверняка уже
знал весь город. Тем не менее Элвин надеялся, что они оценят
его внимание: он начал постигать чуткость, хотя и не понял еще,
что, подобно прочим достоинствам, она немного стоит, если не
является внезапной и бессознательной.
Затем, повинуясь неожиданному импульсу, он вызвал номер,
который дал ему когда-то Хедрон в Башне Лоранна. Он, конечно,
не ожидал ответа, но Хедрон мог оставить для него сообщение.
Догадка была правильной; но содержание сообщения
оказалось поразительно неожиданным.
Стена растворилась; перед ним стоял Хедрон. Шут выглядел
усталым и утратившим присутствие духа; он больше не был
уверенной, слегка циничной личностью, направившей Элвина к
Лису. В его глазах читалась затравленность, и он говорил так,
словно очень торопился.
- Элвин, - начал он, - это запись. Только ты можешь
получить ее; располагай ею дальше по своему усмотрению. Для
меня это не будет иметь значения.
Когда я вернулся к Гробнице Ярлана Зея, то обнаружил,
что Алистра выследила нас. Она, должно быть, рассказала Совету,
что ты покинул Диаспар и что я помогал тебе. Очень скоро меня
начали разыскивать служители, и я решил скрыться. Я привык к
этому - ведь я делал это и раньше, когда некоторые из моих
шуток не были оценены по достоинству (здесь, подумалось Элвину,
на миг промелькнул прежний Хедрон). Служители не нашли бы меня
и за тысячу лет, но я почувствовал, что мною интересуются не
только они. В Диаспаре есть незнакомцы, Элвин, они могли
появиться только из Лиса, и они тоже ищут меня. Я не знаю, что
это означает, и мне это не нравится. То обстоятельство, что они
чуть было не схватили меня в чужом для них городе, заставляет
думать, что они обладают телепатической силой. Я могу бороться
с Советом, но не рискую противостоять неизвестной напасти.
Поэтому я решился на то, чего, думаю, потребовал бы от
меня и Совет - он уже угрожал этим. Я иду туда, где мне некого
опасаться и где я избегну всех перемен, которые теперь могут
произойти в Диаспаре. Возможно, я делаю глупость, но это станет
ясно лишь по истечении времени. Когда-нибудь я узнаю ответ.
Теперь ты, видимо, догадался, что я иду обратно в Зал
Творения, в покой Банков Памяти. Что бы ни произошло, я
доверяюсь Центральному Компьютеру и силам, которыми он
повелевает на благо Диаспара. Если что-нибудь случится с
Центральным Компьютером, мы все пропали. Если нет, мне нечего
бояться.
Когда я снова вернусь в Диаспар, через пятьдесят или сто
тысяч лет, для меня пройдет лишь миг. Интересно, какой город я
увижу? Если ты будешь жить в нем, то от знакомого мне города
мало что останется. Однажды, верю, мы встретимся снова. Не могу
сказать, жду ли я этой встречи или опасаюсь ее.
Я никогда не понимал тебя, Элвин, хотя было время, когда
в своем тщеславии я думал, что понимаю. Истина ведома только
Центральному Компьютеру, и только он знает правду о тех
Уникумах, которые появлялись время от времени на протяжении
тысячелетий и затем исчезали навсегда. Выяснил ли ты, что с
ними стало?
Одна из причин моего бегства в будущее - нетерпение. Я
хочу увидеть результаты начатого тобой дела, но хочу
позаботиться и о том, чтобы пропустить промежуточные стадии -
подозреваю, что в них будет мало приятного. Интересно, какой
мир окружит меня через каких-нибудь несколько минут
субъективного времени; будут ли помнить тебя как творца или
разрушителя - и будут ли помнить вообще.
До свидания, Элвин. Я думал дать тебе пару советов, но
вряд ли ты примешь их. Ты пойдешь своей дорогой, как всегда, а
твои друзья будут лишь орудиями, используемыми или
отбрасываемыми по обстоятельствам.
Это все. Более мне нечего сказать.
Еще секунду Хедрон, существующий теперь уже только в
виде образа электрических зарядов в ячейках памяти города,
глядел на Элвина с усталой покорностью и, казалось, с тоской.
Потом экран погас. ... Когда изображение Хедрона растаяло,
Элвин долго сидел в неподвижности. Впервые за всю жизнь он
вгляделся в свою душу со стороны, ибо не мог отрицать
справедливости слов Хедрона. Останавливался ли он во всех своих
замыслах и приключениях хоть раз, чтобы подумать, как отразятся
на друзьях его поступки? Он доставлял близким беспокойство, а
вскоре мог навлечь на них и нечто худшее - и все из-за своего
ненасытного любопытства и жажды познавать то, чем не следовало
интересоваться.
Ему никогда не нравился Хедрон: замкнуто-собранный
характер Шута мешал установлению тесных отношений, несмотря на
всю добрую волю Элвина. Но сейчас, думая о прощальных словах
Шута, он мучился угрызениями совести. Ведь это из-за его
поступков Шут бежал из нынешнего века в неопределенное будущее.
Но, без сомнения, подумал Элвин, в этом происшествии он
не должен винить только себя. Оно лишь доказало уже известное -
Хедрон был трусом. Возможно, он был не более труслив, чем любой
другой диаспарец. Но при этом, к собственному несчастью, Хедрон
обладал слишком живым воображением. Элвин мог признать за собой
в лучшем случае долю ответственности за судьбу, постигшую Шута
- но принять все на себя он не соглашался.
Кого еще в Диаспаре он задел или обидел? Он подумал о
Джезераке, своем наставнике, который был столь терпелив с
труднейшим из учеников. Элвин вспомнил знаки доброты,
полученные им от родителей за все эти годы - их оказалось
гораздо больше, чем поначалу представлялось.
Он подумал также об Алистре. Она любила его, а он
принимал эту любовь или пренебрегал ею по своему желанию. Но
что ему оставалось делать? Разве она была бы счастливей,
оттолкни он ее совсем?
Элвин теперь понял, почему он никогда не любил
диаспарских женщин, в том числе и Алистру. То был еще один
урок, преподанный ему Лисом. Диаспар позабыл многое, в том
числе - истинный смысл любви. В Эрли он видел матерей, которые
укачивали детей на коленях, и сам ощутил покровительственную
нежность ко всем маленьким и беззащитным существам, являющуюся
бескорыстным двойником любви. Но в Диаспаре не было ни одной
женщины, которая бы знала или хотя бы интересовалась тем, что
когда-то было конечной целью любви.
В бессмертном городе не было настоящих чувств, глубоких
