- ведь в течение столь долгих веков ничто на Земле не
оспаривало верховенства Человека.
Они шли в гору уже полчаса, когда Элвин впервые услышал
тихое, разносящееся по воздуху журчание. Он не мог обнаружить
источник: звук, казалось, шел отовсюду и, не прерываясь,
становился все громче по мере расширения горизонта вокруг. Он
бы спросил Хилвара, что это такое, но надо было беречь дыхание.
Элвин был идеально здоров; в сущности, он не болел и
часа за всю свою жизнь. Но одного физического здоровья, при
всей его важности, недоставало для выполнения возникшей задачи.
Его тело не обладало нужными навыками. Широкие шаги Хилвара,
которыми тот мощно и без видимых усилий преодолевал любой
склон, наполняли его завистью и решимостью не сдаваться, пока
он в силах передвигать ноги. Он прекрасно понимал, что Хилвар
испытывает его, и не обижался. Это было добродушной игрой; он
включился в нее, несмотря на постепенно охватывавшее его ноги
изнеможение.
Хилвар сжалился над Элвином, лишь когда они преодолели
уже две трети склона. Они немного отдохнули, прислонившись к
обращенной на запад каменной осыпи, пока нежный свет солнца
ласкал их тела. Рокочущий грохот был теперь очень силен. Элвин
спросил о нем у Хилвара, но тот отказался объяснить что-либо.
Он только сказал, что в конце восхождения Элвина ждет сюрприз.
Они теперь двигались наперегонки с солнцем, но, к
счастью, заключительный подъем не был крутым. Деревья,
покрывавшие низ холма, теперь стали более редкими, словно и они
устали бороться с тяжестью. На последних сотнях метров землю
устилал ковер короткой, жесткой травы, ступать по которой было
очень приятно. Когда показалась вершина, Хилвар вдруг энергично
рванулся вверх по склону. Элвин решил проигнорировать вызов; в
сущности, у него не было выбора. Его хватило лишь на то, чтобы
постепенно тащиться вперед и, поравнявшись с Хилваром, в
изнеможении опуститься на землю.
Лишь отдышавшись, он смог оценить пейзаж, открывшийся
перед ним, и увидеть источник несмолкающего грохота. Земля по
ту сторону верхушки холма стремительно переходила в почти
вертикальный каменистый обрыв. С обрыва, отрываясь от него на
немалое расстояние, ниспадала могучая водяная лента; плавно
изгибаясь, она разбивалась о скалы в нескольких сотнях метров
внизу. Там она терялась в мерцающем тумане пены, из недр
которого и раздавался беспрестанно рокочущий гром, гулким эхом
разносившийся по обе стороны гряды холмов.
Большая часть водопада была уже в тени, но лучи солнца,
струясь между гор, все еще освещали землю внизу, сообщая
пейзажу чарующее очарование. Ибо у подножия водопада трепетала
в недолговечной прелести последняя радуга на Земле.
Хилвар взмахнул рукой, обводя горизонт.
- Отсюда, - сказал он громко, чтобы его было слышно в гуле
водопада, - ты можешь видеть весь Лис.
Элвин вполне мог поверить ему. К северу на многие
километры тянулся лес, там и сям прорезанный полянами, лугами и
извилистыми нитями множества речушек. Где-то в этой бескрайней
панораме пряталось село Эрли, но пытаться отыскать его было
делом совершенно безнадежным. Элвину лишь ненадолго показалось,
что он заметил озеро, мимо которого вела дорога в Лис. Еще
дальше к северу деревья и поляны терялись в крапчатом зеленом
ковре, морщинившемся кое-где грядами холмов. А еще дальше, на
самом пределе видимости, подобно облачному валу, лежали горы,
отсекавшие Лис от пустыни.
Тот же вид открывался при взгляде на восток и запад; к
югу же горы были, казалось, всего в нескольких километрах.
Элвин ясно разглядел их и понял, что они значительно выше
пригорка, на котором он стоял. Их разделяла страна куда более
дикая на вид, чем та, которую они миновали только что.
Почему-то она казалась пустынной и заброшенной, словно человек
не жил здесь уже очень давно.
На немой вопрос Элвина ответил Хилвар.
- Некогда эта часть Лиса была заселена, - сказал он. - Я
не знаю, почему ее оставили; возможно, когда-нибудь мы снова
отправимся туда. Сейчас там обитают лишь животные.
Действительно, там не было видно ни полян, ни укрощенных
рек, указывающих на присутствие людей. Лишь в одном месте можно
было заметить, что человек когда-то все же жил здесь: на
расстоянии многих километров над крышей леса, подобно
сломанному клыку, выступали одинокие белые руины. Все вокруг
было поглощено джунглями.
- Нам следовало заняться этим раньше, - сказал как всегда
практичный Хилвар, распаковывая снаряжение. - Через пять минут
здесь будет темным-темно и к тому же холодно.
На траве появились диковинные детали какого-то аппарата.
На тонком треножнике возвышался вертикальный шест с грушевидным
придатком на конце. Хилвар выдвигал его до тех пор, пока груша
не оказалась как раз у них над головами, и дал мысленную
команду, не уловленную Элвином. Их маленький лагерь озарился
ярким светом. Груша давала не только свет, но и тепло - Элвин
кожей ощутил нежное, ласкающее сияние.
Держа треножник в одной руке, а свой контейнер - в
другой, Хилвар стал спускаться по склону, Элвин же поспешал
сзади, изо всех сил стараясь удержаться в круге света. Наконец,
они разбили лагерь в небольшой ложбине в нескольких сотнях
метров от вершины, и Хилвар занялся приведением в действие
прочего снаряжения.
Первой появилась большая полусфера из какого-то прочного
и почти невидимого материала, полностью окутавшая их, защитив
от начинающегося холодного ветра. Купол, судя по всему,
генерировался небольшим ящичком, который Хилвар кинул на землю,
тут же полностью забыв о нем и даже забросав прочими пожитками.
Возможно, из него же спроецировались комфортабельные
полупрозрачные кушетки, на одной из которых Элвин с
наслаждением растянулся. Впервые в Лисе он увидел
материализацию мебели; дома здесь казались ему сверх меры
забитыми всякой всячиной, которую было бы куда лучше убрать с
дороги в Банки Памяти.
Еда, которую Хилвар достал из очередного контейнера,
также оказалась первой чисто синтетической пищей, отведанной
Элвином после прибытия в Лис. Когда преобразователь материи,
поглотив сырье, сотворил каждодневное чудо, воздух под куполом
ровно колыхнулся и просочился в отверстие где-то вверху.
Вообще-то Элвин был очень рад синтезированной еде. Способы,
которыми приготовлялись другие ее виды, шокировали Элвина своей
пугающей негигиеничностью; кроме того, имея дело с
преобразователем материи, можно было точно знать, что именно ты
ешь.
Когда они расположились на ужин, ночь уже наступила и
показались звезды. К концу ужина за пределами их светового
круга было уже совсем темно. У его края Элвин заметил неясные
силуэты вышедших из укрытия лесных обитателей. Время от времени
в уставившихся на него глазах мелькали отблески света. Но какие
бы звери ни глядели оттуда, ближе они не подошли, и ему не
удалось их рассмотреть.
Все было очень мирно, и Элвин ощущал полное
удовлетворение жизнью. Улегшись на кушетках, Элвин и Хилвар
долго беседовали, обсуждая увиденное, загадки, которыми оба
были заинтригованы, различия в обеих культурах. Хилвар был
поражен чудесными свойствами схем вечности, поставившими
Диаспар вне власти времени, и Элвину совсем непросто было
ответить на некоторые его вопросы.
- Что мне непонятно, - сказал Хилвар, - каким это образом
конструкторы Диаспара достигли уверенности в том, что в схемах
памяти ничего не может испортиться. Ты сказал мне, что
информация, описывающая город и всех живущих в нем, хранится в
виде распределения электрических зарядов внутри кристаллов.
Хорошо, ну пусть сами кристаллы вечны - но как насчет
подключенных к ним схем? Неужели абсолютно никогда не
происходит никаких сбоев?
- Этот же вопрос я задавал Хедрону, и он объяснил мне, что
Банки Памяти на самом деле утроены. Любой из трех банков может
обслуживать город, и если с одним из них что-нибудь будет не
так, два других автоматически исправят его. Только если
одинаковая ошибка произойдет одновременно в двух банках, ущерб
окажется непоправимым - но вероятность этого бесконечно мала.
- А как осуществляется связь между образами в блоках
памяти и действительными составляющими города? Между планом и
вещами, которые он описывает?
Увы, Элвин полностью исчерпал свою эрудицию. Он знал,
что ответ включает в себя использование технологий, основанных
на манипуляции самим пространством - но как можно жестко
удержать на месте атом, исходя из хранящихся где-то данных, он
не мог объяснить даже в самых общих чертах. Во внезапном
озарении он указал на невидимый купол, защищавший их от ночи.
- Расскажи мне, как ящик, на котором ты сидишь, создает
эту крышу над нашими головами, - объявил он, - и тогда я
объясню тебе, как работают схемы вечности.
Хилвар расхохотался.
- Ну что ж, полагаю, это честное сопоставление. Тебе надо
будет расспросить об этом у кого-нибудь из наших специалистов
по теории поля. Я, конечно, не смогу тебе ответить.
Эта реплика повергла Элвина в глубокое раздумье. Значит,
в Лисе все еще были люди, понимавшие, как работают их машины; в
Диаспаре же таких людей не осталось.
Они еще долго разговаривали на подобные темы, и наконец
Хилвар заявил:
- Я устал. А ты - ты не собираешься спать?
Элвин потер все еще ноющие конечности.
- Возможно, я бы и захотел, - признался он, - но не
уверен, что смогу. Мне это все еще кажется странной привычкой.
- Это куда больше чем привычка, - улыбнулся Хилвар. - Мне
говорили, что некогда сон являлся необходимостью для всех
людей. Мы все еще любим поспать по крайней мере раз в сутки,
хотя бы несколько часов. За это время тело освежается, и то же
происходит с рассудком. Неужели в Диаспаре никто никогда не
спит?
- В очень редких случаях, - сказал Элвин. - Джезерак, мой
наставник, делал это раз или два, после исключительных
умственных усилий. Хорошо сконструированное тело не должно
нуждаться в подобных периодах отдыха: мы покончили с ними
миллионы лет назад.
Тут же действия Элвина вступили в прямое противоречие с
его весьма хвастливыми словами. Он почувствовал усталость,
какой прежде никогда не знал; она словно расползалась из его
ног, затопляя все тело. В этом ощущении не было ничего
неприятного - скорее наоборот. Хилвар с веселой усмешкой
наблюдал за ним, и у Элвина достало сил подумать - не
испытывает ли его спутник на нем возможности своей умственной
энергии? Впрочем, он был далек от мысли протестовать по этому
поводу.
Свет, исходивший от металлической груши наверху, померк
до слабого сияния, но излучаемое ею тепло не убывало. В
последних проблесках света затуманившийся рассудок Элвина
отметил курьезное обстоятельство, о котором обязательно
следовало расспросить наутро.
Когда Хилвар раздевался, Элвин впервые увидел, насколько
разошлись две ветви человеческого рода. Некоторые различия
касались лишь пропорций или заметности, но другие - наружные
гениталии, зубы, ногти, волосы на теле
- являлись более существенными. Однако сильнее всего его
поразила загадочная маленькая впадинка в центре живота Хилвара.
Когда спустя несколько дней он припомнил эту тему,
потребовались долгие объяснения. Пока Хилвар разъяснял Элвину
функции пупка, ему пришлось произнести тысячи слов и нарисовать
с полдюжины схем.
