Кройдоном и иже с ними? Наверное, мадам, хозяйкой публичного дома.
При этой мысли перед ее мысленным взором возникли Элдред Джонас и
Корал Торин, обнаженные, совокупляющиеся под доносящуюся снизу музыку
(раздолбанное пианино играло "Ред дет буги"), и Корделия завыла, как
собака.
А потом надела блузу на пугало. За блузой последовали юбка-брюки
Сюзан и ее шлепанцы. А завершило наряд сомбреро с яркой лентой.
Presto [Гопля (восклицание фокусника).]! Пугало-мальчик
превратилось в пугало-девочку.
- И пойманную на месте преступления, - прошептала Корделия, глядя
на красные руки пугала. - Я знаю. Да, я знаю. Не вчера родилась.
С огорода она перенесла пугало на кучу листвы на лужайке.
Положила на траву, затем затолкала листья за пазуху, соорудив груди.
Покончив с этим. достала из кармана спичку и зажгла ее.
Ветер, словно потворствуя Корделии, стих. Она поднесла спичку к
сухим листьям. Скоро вся куча полыхала ярким пламенем. Корделия
подняла с земли пугало-девочку и встала с ним перед огнем. Она не
слышала ни взрывов петард, ни звуков органа, игравшего в "Зеленом
сердце", ни музыкантов, развлекавших народ на нижнем рынке. Она даже
не отшатнулась, когда горящий лист, подхваченный горячим потоком
воздуха, пролетел у самых ее волос. Она смотрела на огонь широко
раскрытыми пустыми глазами.
А когда пламя поднялось особенно высоко, шагнула к нему и бросила
в него пугало. Одежда вспыхнула сразу же, полыхнула яркими язычками,
искры взвились до небес.
- Пусть будет так! - вскричала Корделия. Красные отсветы
превратили ее слезы в кровь. - Гори огнем! Ага, гора!
Пугало горело, красные руки охватил огонь, лицо с белыми
стежками-глазами почернело. Со шляпы пламя перекинулось на голову.
Корделия стояла у костра, сжимая и разжимая кулаки, не замечая
искр, впивающихся в кожу, не обращая внимания на горящие листья,
летящие в сторону дома. Загорись дом, она бы и этого скорее всего не
заметила.
Она стояла, пока пугало, наряженное в одежду ее племянницы, не
превратилось в кучку пепла поверх золы, оставшейся от листьев.
Медленно, словно робот, она повернулась и прошествовала в дом, легла
на диван и проспала до утра как убитая.
13
В половине четвертого утра, в день, предшествующий празднику
Жатвы, Стенли Руис решил, что пора закрывать заведение. Музыка стихла
двадцать минут назад: Шеб на час переиграл музыкантов с нижнего рынка
и теперь спал, ткнувшись лицом в опилки. Сэй Торин давно поднялась
наверх, куда-то подевались и Большие охотники за гробами: Стенли
почему-то думал, что эту ночь они проводят в Доме-на-Набережной. Он
также думал, что в эту ночь будут твориться черные дела, хотя и не мог
сказать, откуда у него такие мысли. Он посмотрел на двухголовое
чучело.
- И знать не хочу, дружище. - поделился он с Сорви-Головой. - Что
мне сейчас нужно, так это девять часов сна. Завтра-то веселиться будут
от души и не разойдутся до рассвета. Поэтому...
Дикий вопль донесся со двора. Стенли даже подпрыгнул. А Шеб
приподнял голову, пробормотал:
- Шо такое? - и снова отключился. Стенли не испытывал никакого
желания выяснять, что стоит за этим диким криком, но ничего другого не
оставалось. Тем более что кричала, судя по всему, Красотуля.
- Давно пора выгнать тебя пинком под зад, - пробурчал Стенли и
наклонился. Под стойкой лежали две дубинки из железного дерева.
Усмиритель и Убивец. Усмиритель, с гладкой поверхностью, при
соприкосновении с головой буяна в нужном месте гарантировал тому два
часа забвения.
Стенли посоветовался с внутренним голосом и взял вторую дубинку.
Покороче Усмирителя, пошире в рабочем торце, утыканном гвоздями.
Через кладовую, уставленную бочонками с грэфом и виски, Стенли
прошел к двери, выводящей во двор. Глубоко вздохнув, отодвинул засов.
Он ожидал, что за дверью раздастся очередной вопль Красотули, но
снаружи доносились лишь завывания ветра.
Может, тебе повезло и ее убили, подумал Стенли. Открыл дверь и
шагнул вперед, одновременно поднимая дубинку.
Красотулю не убили. В одной грязной нижней юбке проститутка
стояла на тропинке, что вела к сортиру, обхватив руками грудь и задрав
голову к небу.
- В чем дело? - Стенли поспешил к ней. - Ты у меня десять лет
жизни отняла, так перепугала.
- Луна, Стенли! - прошептала Красотуля. - Посмотри на луну.
Он посмотрел, и от увиденного гулко забилось сердце, но он
постарался изгнать тревогу из голоса.
- Ну что ты, Красотуля, это же пыль, ничего больше. Будь
благоразумнее, дорогая, ты же видишь, какой сильный ветер дует в
последние дни, а дождей давно уже не было. Это пыль, только и всего.
Однако он сам не верил в свои слова.
- Я знаю, что это не пыль, - прошептала Красотуля.
Высоко в небе Демоническая Луна лыбилась и подмигивала им сквозь
колышащееся кровавое марево.
Глава седьмая
ВЕДЬМА И ШАР
1
Аккурат в то время, когда некая проститутка и некий бармен
смотрели на кровавую луну, Кимба Раймер проснулся от собственного
чиха.
Холодновато для Жатвы, подумал он. Поскольку эти два дня мне
придется провести вне дома, как бы...
Что-то защекотало кончик его носа, он вновь чихнул. Чих этот,
вырвавшийся из его узкой груди и рыбьего рта в темноту спальни, по
звуку чем-то напоминал выстрел из малокалиберного пистолета.
- Кто здесь? - крикнул Раймер. Ответа не последовало. А Раймер
внезапно решил, что его лица коснулось крыло птицы, которая каким-то
образом проникла в его спальню при свете дня, а теперь летает в
темноте. По коже у него побежали мурашки (как же он ненавидел всякую
живность - птиц, насекомых, летучих мышей). Он потянулся к газовой
лампе на прикроватном столике, задел ее рукой, чуть не скинул на пол,
но все-таки схватил.
А когда потянул к себе, его вновь пощекотали. На этот раз по
щеке. Раймер вскрикнул и откинулся на подушки, прижимая лампу к груди.
Повернул вентиль, услышал шипение газа, высек искру. Лампа вспыхнула,
и в круге света он увидел не птицу, а Клея Рейнолдса, сидящего на
краешке кровати. В одной руке Рейнолдс держал перышко, которым щекотал
канцлера Меджиса. Вторая пряталась под складками плаща на его коленях.
Рейнолдс невзлюбил Раймера с самой первой их встречи в лесах к
западу от каньона Молнии, тех самых лесах, где стоял лагерем отряд
Латиго. Ночь выдалась ветреной, и когда он и другие Охотники за
гробами вышли на небольшую полянку, где у костерка сидели Раймер,
Ленджилл и Кройдон, ветер подхватил и раздул полы плаща Рейнолдса.
"Сэй Манто", - прокомментировал происшедшее Раймер, и двое его
спутников рассмеялись. Безобидная шутка, да только Рейнолдсу она
таковой не показалась. Во многих землях, по которым он странствовал,
слово "манто" означало не только плащ. Так называли гомосексуалистов.
Рейнолдсу и в голову не пришло, что Раймер (в силу своей
провинциальности) не знаком со сленгом других феодов. Он видел, что
над ним смеются, и дал себе слово отомстить. Для Кимбы Раймера час
расплаты настал.
- Рейнолдс? Что ты тут делаешь? Как ты сюда по...
- Ты обознался, - оборвал его Рейнолдс. - Нет тут никакого
Рейнолдса. Перед тобой сеньор Манто, - Он вытащил руку из-под плщца.
Пальцы сжимали остро заточенный cuchillo [нож (исп.).]. Рейнолдс купил
его на нижнем рынке специально для этого дела. Он поднял нож и загнал
двенадцатидюймовое лезвие в грудь Раймера. Нож прошел насквозь, как
булавка сквозь насекомое. Клопа, мысленно уточнил Рейнолдс.
Лампа вывалилась из руки Раймера и скатилась с кровати. Ударилась
о подставку для ног, но не разбилась. Отбросила на дальнюю стену тень
Раймера. Тень второго мужчины нависла над ним, как голодный
стервятник.
Рейнолдс поднял руку с ножом. Повернул ее так, чтобы
вытатуированный между большим и указательным пальцами гроб завис перед
глазами Раймера. Он хотел, чтобы этот гроб стал последним, что увидел
Раймер, перед тем как сойти с тропы.
- Давай послушаем, как ты теперь посмеешься надо мной, -
улыбнулся Рейнолдс. - Чего молчишь? Начинай.
2
Около пяти утра мэр Торин проснулся от кошмара. В его сне птица с
розовыми глазами медленно кружила над феодом. И там, куда падала ее
тень, трава, желтела, листья опадали с деревьев, посевы гибли. Тень
эта превращала зеленый и благодатный феод в бесплодные земли. Это,
конечно, мой феод, но и птица тоже моя, подумал он перед тем как
проснуться, свернувшись в клубок у края кровати. Моя птица, ибо я
привез ее сюда, я выпустил ее из клетки.
Торин понял, что в эту ночь ему уже не заснуть. Налил стакан
воды, выпил, прошел в кабинет, на ходу надевая халат. Помпон на конце
ночного колпака елозил по спине между лопатками, колени скрипели при
каждом шаге.
Сон этот словно выплеснул на поверхность чувство вины... но
сделанного не вернешь. Завтра
Джонас и его дружки получат то, за чем приехали (и за что
заплатили). Послезавтра их уже не будет. Улетай, птица с розовыми
глазами и мертвящей тенью. Улетай, откуда прилетела, и забирай с собой
Больших охотников за гробами. Торин точно знал, что в ближайшее время
его будут занимать другие заботы, главным образом приятные, так что он
думать забудет обо всех этих джонасах. И уж конечно, не будут ему
сниться такие кошмары.
И потом, сны, не подкрепленные чем-то более существенным, - всего
лишь сны, а не знамения.
Более существенным могли бы стать носки сапог, выглядывающие
из-под портьеры у окна в кабинете... но сэй Торин даже не посмотрел в
ту сторону. Взгляд его сосредоточился на бутылке, что стояла у его
любимого кресла. Пить кларет в пять утра еще не пошло у него в
привычку, но он решил, что глоток-другой не повредит. Ему же приснился
страшный сон, и завтра, опять же...
- Завтра праздник Жатвы, - сказал он, усаживаясь в кресло у
камина. - Полагаю, человек имеет право расслабиться.
Он наполнил бокал, последний в своей жизни, выпил... Спиртное,
попав в желудок, приятным теплом растеклось по всему телу. Да, так-то
лучше. Никаких тебе гигантских птиц, никаких смертоносных теней. Он
потянулся, переплел пальцы, - которые тут же затрещали.
- Терпеть не могу этого звука, старый козел, - произнес голос над
ухом Торина.
Торин подпрыгнул. Сердце чуть не выскочило из груди. Пустой
стакан слетел с подлокотника и разбился о камни камина.
Прежде чем Торин успел закричать, Рой Дипейп сорвал с него ночной
колпак, схватился за остатки волос и оттянул голову мэра назад. И тут
же нож, который Рой держал в руке, далеко не такой красивый, как
приобретенный на рынке Рейнолдсом, но не менее острый, перерезал
старику горло. Кровь хлынула струей. Дипейп отпустил волосы Торина,
вернулся к портьере, поднял что-то с пола. Дозорного Катберта. Принес
его к креслу и положил на колени умирающего мэра.
- Птица... - прохрипел Торин, брызжа кровью. - Птица!
- Да, старина, какой ты, однако, наблюдательный, если заметил это
даже в таком состоянии. - Дипейп вновь оттянул голову Торина назад и
двумя короткими взмахами ножа вырезал ему глаза. Один упал в камин,
второй сполз на пол по стене. Правая рука Торина дернулась и затихла.
Оставалось еще одно дело. Дипейп огляделся, решил, что лучше помпона с
ночного колпака Торина ему не найти. Поднял его, обмакнул в лужу
