Вера еще несколько секунд смотрела на меня, потом взяла с колен вязанье и преспокойно продолжила вязать. Она даже снова начала напевать. Как будто то, что ее экономка сидит на незаправленной кровати и воет, как волчица на луну, было самой естественной вещью в мире. Если так, значит, в их доме в Балтиморе должна была быть особая прислуга.
А потом мой смех снова перешел в рыдания - так иногда в начале зимы дождь переходит в снег. Наконец все сошло на нет, и я просто сидела на ее кровати, чувствуя усталость и стыд... но как-то очистившись изнутри.
- Простите, миссис Донован, - сказала я. - Простите меня.
- Вера, - произнесла она.
- Простите?.. - переспросила я.
- Вера, - повторила она. - Я настаиваю, чтобы все женщины, закатывающие истерику на моей кровати, отныне и во веки веков называли меня по имени.
- Я не знаю, что на меня нашло, - произнесла я.
- О, - возразила она, - мне кажется, ты отлично знаешь. Умойся, Долорес, ты можешь воспользоваться моей ванной комнатой.
Я пошла в ванную умыться и долго оставалась там. Правда заключалась в том, что я немного побаивалась выходить. Я уже не переживала за то, что она меня выгонит с работы после разрешения называть ее Верой, а не миссис Донован - так не ведут себя с человеком, с которым хотят распрощаться через пять минут, - но я не знала, что она собирается сделать. Вера могла и умела быть жестокой; если вы еще не поняли этого из моего рассказа, значит, я напрасно теряла время. Она могла подколоть когда и где хотела и когда делала это, то делала очень умело.
- Ты что застряла там, Долорес? - позвала Вера, и я поняла, что не могу больше задерживаться. Я выключила воду, вытерла лицо и вернулась в спальню. Я снова стала извиняться, но она оборвала меня. Она все еще с интересом смотрела на меня, будто я была диковинным насекомым.
- Знаешь ли ты, что поразила меня до глубины души, женщина? - сказала Вера. - Все эти годы я не была уверена, что ты можешь плакать, - мне казалось, ты сделана из камня.
Я пробормотала, что совсем не отдыхала в последнее время.
- Я вижу это, - сказала она, - У тебя подходящий набор от Луиз Виттон под глазами да и в руках пикантная дрожь.
- Что у меня под глазами? - спросила я.
- Неважно, - ответила она. - Расскажи, что случилось. Только та самая булочка в печке могла быть единственной причиной для такого неожиданного взрыва, которую я смела предположить, и, должна признаться, что до сих пор я не могла представить себе другую. Итак, просвети меня, Долорес.
- Не могу, - сказала я, и будь я проклята, если не почувствовала, как снова на меня накатывается эта волна; если я буду неосторожна, то скоро снова буду сидеть на ее кровати, прикрыв фартуком лицо.
- Можешь и расскажешь, - отчеканила Вера. - Нельзя целый день выть, надрывая сердце. У меня разболится голова, и мне придется принимать аспирин. А я терпеть не могу принимать аспирин. Он раздражает слизистую желудка.
Я присела на краешек кровати и взглянула на нее. Я открыла рот без малейшей мысли о том, что может выйти оттуда. Произнесла же я следующее:
- Мой муж пытается соблазнить собственную дочь, а когда я пошла взять из банка деньги на обучение детей, чтобы уехать с детьми от него, я выяснила, что он выгреб все до последнего цента. Нет, я не сделана из камня, я вовсе не каменная.
Я снова расплакалась, но теперь уже не так горько, как в первый раз, и уже не испытывала потребности прятать лицо под фартуком. А когда я перешла на всхлипывания, Вера попросила рассказать все от начала до конца, не опуская ни единой детали.
И я сделала это. Я ни за что не поверила бы, что могу хоть кому-нибудь рассказать об этом, и меньше всего Вере Донован, с ее деньгами и домом в Балтиморе, с ее любимчиком управляющим, главной обязанностью которого было водить ее машину, но я действительно рассказала ей, и я чувствовала, как исчезает тяжесть из моего сердца с каждым произнесенным словом. Я поведала Вере все так, как она и хотела, - не утаив ничего.
- Поэтому я в затруднительном положении, - закончила я. - Я не могу придумать, что мне делать с этим сукиным сыном. Конечно, я могу забрать детей и зацепиться где-нибудь на материке - я никогда не боялась тяжелой работы, - но не в этом дело.
- А в чем же? - спросила Вера. Плед был уже почти довязан - ее пальцы работали быстрее обычного.
- Он едва не изнасиловал свою собственную дочь, - ответила я. - Но он до такой степени запугал ее, что она может никогда не оправиться от этого, и он сам назначил себе награду почти в триста долларов за свое отвратительное поведение. И я не хочу позволить ему продолжать в том же духе - вот в чем проблема.
- Неужели? - мягко произнесла Вера, ее спицы стучали, дождь барабанил по стеклу, а тени дрожали и извивались на ее щеках и лбу, как черные змеи. Глядя на нее, я вспомнила рассказанную мне бабушкой сказку о трех сестрах, живущих на небесах и плетущих наши жизни... одна прядет, другая держит, а третья перерезает нить, когда ей это взбредет в голову. Кажется, эту последнюю звали Атропос. Но даже если и не так, то все равно от этого имени у меня мурашки до сих пор бегают по спине.
- Да, - ответила я, - но будь я проклята, если я вижу способ поступить с ним так, как он того заслуживает.
Клик-клик-клик. Рядом с Верой стояла чашечка чая, и она надолго притихла, делая глоток за глотком. Вера посмотрела на меня так, будто собиралась просверлить меня насквозь.
- Но что хуже для тебя, Долорес? - произнесла она, наконец-то отставляя чашку и снова берясь за вязанье. - Так что, ты говоришь, для тебя хуже? Не для Селены, не для мальчиков, а для тебя?
Мне даже не нужно было думать над ответом.
- То, что этот сукин сын смеется надо мной, - сказала я. - Вот что для меня хуже всего. Иногда я вижу это по его лицу. Я никогда не говорила ему, но он знает, что я была в банке, и он отлично знает, что я там выяснила.
- Может быть, это только твое воображение, - заметила Вера.
- Ничего подобного, - возразила я. - Я чувствую это.
- Да, - сказала Вера, - очень важно то, что ты чувствуешь. Я согласна. Продолжай, Долорес.
"Что продолжать? - хотела было спросить я. - Это все". Но это было еще не все, потому что вдруг выскочило еще нечто - как чертик из табакерки.
- Он бы не стал смеяться, если бы знал, насколько близко к остановке были его часы несколько раз.
Вера молча посмотрела на меня, а извивающиеся тени скользили по ее лицу, и я снова вспомнила о трех сестрах, прядущих волшебную пряжу, особенно о той, в чьих руках были ножницы.
- Я боюсь, - произнесла я. - Не его, а себя. Если я как можно скорее не увезу от него детей, случится нечто непоправимое. Я знаю это. Внутри меня появилось нечто, и оно становится все хуже и хуже.
- Это глаз? - спокойно спросила Вера. О, какая дрожь пробила меня тогда! Как будто она отыскала окошко в моей голове и прочитала прямо в мои мысли, - Нечто похожее на глаз?
- Откуда вы знаете? - прошептала я, а руки мои покрылись пупырышками и начали дрожать.
- Я знаю, - ответила Вера и начала вязать новый ряд. - Я все об этом знаю, Долорес.
- Я убью его, если перестану быть очень осторожной. То, чего я боюсь. И тогда я смогу забыть об этих деньгах. Я смогу все и обо всем забыть.
- Чепуха, - возразила она, а спицы так и звякали в ее руках. - Мужья умирают каждый день, Долорес. Что ж, один из них умирает, возможно, именно в эту секунду, пока мы сидим здесь и болтаем. Они умирают и оставляют женам свои деньги. - Она закончила ряд и посмотрела на меня, но я все еще не могла понять выражение ее глаз из-за теней, оставляемых струйками дождя. Они извивались по ее лицу, напоминая змей. - Кому как не мне знать это, ведь так? - произнесла она. - В конце концов, посмотри, что произошло со мной.
Я не могла произнести ни слова. Язык у меня присох к небу, как муха к липкой ленте.
- Несчастный случай, - четким, учительским голосом произнесла она, - иногда лучший друг несчастной женщины.
- Что вы имеете в виду? - спросила я. Это был только шепот, но я удивляюсь, как вообще смогла выдавить из себя хоть что-то.
- Все что угодно, - ответила она. А потом Вера ухмыльнулась. Честно говоря, Энди, от этой ухмылки кровь застыла у меня в жилах. - Ты должна помнить одно - то, что твое - его, а что его - то твое. Если с ним произойдет несчастный случай, то деньги, лежащие в банке на его имя, станут твоими. Это закон нашей великой страны.
Ее глаза вперились в мои, на какую-то секунду тени исчезли, и я могла четко читать по ним. То, что я увидела в них, заставило меня быстро отвести взгляд. Снаружи Вера была холодна, как лед, но внутри нее температура, похоже, была намного выше; там было так же жарко, как в эпицентре лесного пожара, должна я вам сказать. Так горячо, что в эти глаза невозможно было смотреть дольше секунды, это уж точно.
- Закон - это великая вещь, Долорес, - произнесла Вера. - И если с плохим мужчиной случается плохой несчастный случай, иногда это может оказаться как нельзя кстати.
- Вы говорите... - начала было я. Я уже немного овладела своим голосом, но это был лишь негромкий шепот.
- Я ничего не говорю, - сказала она. В те дни, когда Вера считала, что проблема решена, она заканчивала разговор, как будто захлопывала книгу. Она положила вязанье в корзинку и встала. - Однако я скажу тебе, что эта кровать никогда не будет заправлена, пока ты сидишь на ней. Я спущусь вниз и приготовлю чай. Может быть, когда ты управишься здесь, то спустишься вниз и попробуешь кусочек яблочного пирога, который я привезла с материка. А если тебе повезет, то, возможно, я угощу тебя еще и ванильным мороженым.
- Хорошо, - ответила я. Мой ум был в смятении, но сейчас я была уверена только в одном: кусочек пирога из Джонспорта был необходим мне, как глоток воздуха. Впервые за четыре недели я действительно ощутила голод - исповедь сделала свое дело. Дойдя до двери, Вера обернулась ко мне:
- Мне не жаль тебя, Долорес, - сказала она. - Ты не говорила мне, что выходила замуж уже беременной, да это было и не нужно; даже такая тупица в арифметике, как я, может подсчитать и сопоставить. Ты была уже на третьем месяце?
- Шесть недель, - ответила я. Я снова перешла на шепот. - Селена родилась раньше времени.
Вера кивнула:
- И что же делает обыкновенная сельская девчонка, когда обнаруживает, что булочка уже замешана? Самое очевидное, конечно... но те, кто женится в спешке, частенько раскаиваются позднее, тебе-то уж это известно. Плохо, что твоя благословенная матушка не научила тебя уму-разуму и не научила пользоваться головой, чтобы спасти свои ноги. Но вот что я скажу тебе, Долорес: ты можешь выплакать хоть все глаза, прикрывшись фартуком, но это не спасет девственность твоей дочери, если этот старый вонючий козел решит воспользоваться случаем, или деньги твоих детей, если он решит потратить их. Но иногда с мужчинами, особенно пьющими, действительно происходят несчастные случаи. Они падают с лестницы, они засыпают в ванной, они замерзают на улице, а иногда они врезаются на машине в деревья, когда спешат домой от своей любовницы, проживающей в Арлингтоне.
Затем Вера вышла, плотно прикрыв за собой дверь. А я стала застилать кровать, размышляя над сказанным ею... о том, что когда с плохим мужчиной происходит несчастный случай, то это вполне может обернуться к лучшему для других. Я начинала понимать очевидные вещи - я поняла бы это намного раньше, если бы мой ум не блуждал вокруг да около, ослепленный паникой, как воробей, мечущийся по комнате в поисках выхода.
К тому времени, когда мы полакомились яблочным пирогом и Вера отправилась наверх вздремнуть, я уже четко знала, что делать. Я хотела отделаться от Джо, получить обратно деньги моих детей, но больше всего мне хотелось заставить его заплатить за все причиненные нам страдания... особенно за страдания Селены. Если с этим сукиным сыном произойдет несчастный случай - правильный несчастный случай, - то так это все и будет. Деньги, которые я не могу получить, пока он жив, вернутся ко мне, когда он умрет. Конечно, он мог бы потратить все деньги или вычеркнуть меня из своего завещания, но он не сделает этого. Не то что у него не хватило бы мозгов на это - то, как он добыл деньги, доказывало, что Джо достаточно хитер, - просто именно так работали у него мозги. В глубине души Джо Сент-Джордж считал, что он никогда не умрет. И он не думал, что все вернется ко мне, как к его жене.
