менее искренней.
- Боб заведовал отделением истории в средней школе Дерри начиная с
1948 года - тогда ему было не больше двадцати пяти, - и проработал в
этой должности до 1981 или 1982 года. Он был великим учителем, одним из
тех зажигательных, умных людей, которые зарывают свой талант в землю.
Обычный венец их карьеры - руководство отделением, к тому же они еще
ведут занятия сверх нагрузки только потому, что не умеют говорить "нет".
Боб абсолютно не умел этого делать.
Мать с сынишкой прошли мимо них в сторону летнего кафетерия.
Лицо ребенка светилось - нежную прелесть его подчеркивала розовая
аура, спокойными волнами переливающаяся вокруг маленького подвижного
лица.
- Пойдем домой, мамочка, - попросил он. - Я так соскучился по своим
игрушкам.
- Сначала чего-нибудь перекусим, хорошо? Мамочка голодна.
- Хорошо.
На переносице мальчугана виднелся едва заметный шрам, и здесь розовое
свечение ауры сгущалось, переходя почти в алое.
"Выпал из колыбели, когда ему было восемь месяцев, - четко прозвучало
в мозгу Ральфа. - Потянулся к бабочкам, которые его мама подвесила над
кроваткой. Она испугалась до смерти, вбежав и увидев повсюду кровь;
женщина решила, что ее бедный малыш умирает. Патрик, его имя Патрик. Она
зовет его Пэт. Нарекли в честь дедушки, и..."
На мгновение Ральф зажмурился. Желудок свело, тошнота подступила к
кадыку, казалось, его сейчас вырвет.
- Ральф? - услышал он голос Мак-Говерна. - С тобой все в порядке?
Ральф открыл глаза. Никакой ауры - ни розовой, ни какой другой; только
мать и сын, идущие в кафетерий выпить чего-нибудь прохладительного. И
мать не хочет вести Пэта домой, потому что его отец снова запил после
полугодового воздержания, а в подпитии он становится очень грубым...
"Прекрати, ради всего святого, прекрати".
- Со мной все в порядке, - успокоил Ральф Мак-Говерна. - Просто
соринка попала в глаз. Продолжай. Расскажи о своем друге.
- Да что теперь говорить... Он был гением, но за свою жизнь я
убедился, что в обществе полно гениев. Думаю, эта страна набита гениями,
мужчинами и женщинами настолько умными, что в их обществе чувствуешь
себя полным идиотом. Большинство из них работает учителями в
безвестности маленьких городков, потому что им это нравится. Уж Бобу
Полхерсту такое положение вещей определенно было по душе.
Он видел людей насквозь, и это пугало меня... Поначалу. Потом я
понял, что бояться не стоит, потому что Боб был добряком, однако при
первом знакомстве с ним я испытал страх. Да и позже у меня то и дело
возникала мысль, смотрит ли он на собеседника обыкновенными глазами или
просвечивает насквозь, как рентгеном.
В кафетерии женщина наклонилась, держа в руках бумажный стаканчик с
содовой. Малыш, улыбаясь, потянулся к нему и, обхватив обеими ручонками,
залпом выпил. Розовое свечение вернулось в мир, и теперь Ральф был
уверен, что не ошибся: мальчугана звали Патрик, а его мать не хотела
идти домой.
Ральф не знал, откуда ему это известно, но он все равно знал.
- В прежние времена, - рассказывал между тем Мак-Говерн, - если
выходец из центрального Мэна не был гетеросексуален на сто процентов,
нужно было приложить немало усилий, чтобы не выдать себя и походить на
"нормальных" мужчин. Иного выбора просто не существовало, кроме одного -
ездить в Гринвич Виллидж <Район Нью-Йорка, населенный творческой
интеллигенцией.> и, надев берет, проводить субботние вечера в странных
джаз-клубах, где вместо аплодисментов щелкают пальцами. В те годы сама
идея "выйти из кладовой" казалась смешной. Для многих из нас кладовая
оставалась единственным укромным местом. Если только не хотелось, чтобы
в темном месте подвыпившие парни превратили тебя в отбивную, весь мир
должен был быть кладовой.
Пэт, допив содовую, швырнул стаканчик на землю. Мать попросила его
поднять стакан и выбросить в мусорный бачок - ребенок выполнил задание
вполне охотно. Затем женщина взяла сына за руку, и они медленно
направились к выходу из парка. Ральф с беспокойством наблюдал за ними,
надеясь, что тревоги и опасения женщины окажутся беспочвенными, но зная,
что это не так.
- Когда я обратился за работой на историческое отделение средней
школы - это было в 1951 году, - я только что получил диплом в Любеке и
считал, что если устроюсь здесь без лишних вопросов, то смогу прижиться
где угодно.
Но Боб только взглянул на меня - черт, внутрь меня - своими
глазамирентгеном, и знание просто пришло к нему. Не был он и
стеснительным.
"Если я решу предложить вам эту работу, а вы решите принять мое
предложение, могу ли я быть уверен, мистер Мак-Говерн, что не возникнет
никаких проблем в отношении ваших сексуальных предпочтений?"
Сексуальное предпочтение, Ральф! До этого дня я и мечтать не мог
услышать подобную фразу, но она так легко слетела у него с языка.
Поначалу я отнекивался, мол, понятия не имею, что именно он имеет в
виду, но все равно обиделся - так сказать, из общих принципов, - но
потом еще раз посмотрел на него и решил унять свой пыл. Возможно, в
Любеке мне и удалось провести некоторых людей, но только не Боба
Полхерста здесь. Ему не исполнилось еще и тридцати и едва ли он бывал
южнее Киттери больше десяти раз за свою жизнь, но он знал обо мне все,
имевшее хоть какое-то значение, и на это ему понадобилось всего двадцать
минут личной беседы.
- "Никаких неприятностей, сэр", - сказал я кротко, будто был барашком
пастушки Мэри.
Мак-Говерн снова промокнул глаза платком, но Ральфу показалось, что
на этот раз жест был, скорее, театральным.
- За двадцать три года, прежде чем я стал преподавать в Общественном
колледже Дерри, Боб научил меня всему, что я знаю по истории и шахматам.
Он был непревзойденным игроком... Думаю, Боб вполне мог бы показать
этому Фэю Чепину где раки зимуют. Лишь однажды я обыграл его, да и то
после того, как болезнь Альцгеймера уже вонзила в него свои когти. После
того я никогда больше не играл с ним.
Было и другое. Он помнил множество шуток и анекдотов. Никогда не
забывал дней рождения и памятных дат в жизни близких ему людей - он не
посылал открыток и не дарил подарков, но всегда умел так поздравить и
пожелать всего хорошего, что ни у кого не возникало сомнений в его
искренности. Боб опубликовал более шестидесяти статей на исторические
темы, прежде всего о Гражданской войне, на изучении которой он
специализировался.
В 1967-1968 годах он написал книгу "Позднее тем же летом" - о
месяцах, последовавших после Геттисберга <Во время Гражданской войны в
США 1 - 3 Июля 1863 г армия северян под Геттисбергом отразила
наступление армии южан, что создало перелом в войне в пользу северян.>.
Десять лет назад он позволил мне прочитать рукопись; по-моему, это
лучшая книга о Гражданской войне, которую я когда-либо читал, -
единственная вещь, довольно близкая к ней по мастерству, - роман Майкла
Шаара "Карающий ангел". Однако Боб и слышать не хотел о публикации.
Когда я спросил его о причинах, он ответил, что я лучше других должен их
понимать.
Мак-Говерн замолчал, оглядевшись вокруг - зелено-золотые проблески
света в листве и темные пересечения теней на аллее то и дело приходили в
движение при малейшем дуновении ветерка.
- Он говорил, что боится выставлять себя напоказ.
- Я понимаю, - кивнул Ральф.
- Возможно, вот что лучше всего характеризовало его: он любил
разгадывать кроссворды в "Санди Нью-Йорк таймс". Однажды я высмеял его,
обвинив в гордыне. Улыбнувшись в ответ, он сказал: "Между гордыней и
оптимизмом огромная разница, Билл, - я оптимист, и в этом все отличие".
В общем, ты уловил суть. Добрый человек, отличный учитель,
великолепный, искрометный ум. Его специализацией была Гражданская война,
а теперь он и понятия не имеет, что это вообще такое. Черт, он даже не
знает своего имени, и очень скоро - чем раньше, тем лучше - умрет, даже
не догадываясь о том, что жил.
Мужчина средних лет в футболке с эмблемой университета штата Мэн и
обтрепанных джинсах, шаркая, пересек игровую площадку, под мышкой у него
был зажат мятый бумажный пакет. Он остановился возле кафетерия,
намереваясь порыться в мусорном бачке, по-видимому, в поисках пустых
бутылок. Когда бродяга наклонился, Ральф увидел темно-зеленый "конверт",
окружающий его, и более светлую "веревочку", вырастающую из короны
вокруг головы. Внезапно Ральф почувствовал себя слишком усталым, чтобы
закрывать глаза, слишком измученным, чтобы усилием воли прогнать
видение.
Он повернулся к Мак-Говерну и проговорил:
- Начиная с прошлого месяца я вижу вещи, которые...
- Думаю, моя печаль глубока, - как бы не слыша его, произнес Билл и
еще раз театральным жестом промокнул глаза, - только я не уверен, о ком
печалюсь - о Бобе или о себе. Разве это не ужасно? Но если бы ты знал
Боба в дни его былого великолепия...
- Билл? Видишь того парня около кафетерия? Роется в мусорном бачке? Я
вижу...
- Да, таких теперь полно вокруг, - сказал Мак-Говерн, бросив беглый
взгляд на бродягу (тот, отыскав пару бутылок из-под "Будвайзера",
засовывал их в пакет), и снова повернулся к Ральфу. - Ненавижу старость
- может быть, именно в этом причина моей печали.
Бродяга приближался к их скамье - легкий бриз доложил о его приходе
запахом, даже отдаленно не напоминающим французский одеколон. Его аура -
жизнерадостная, энергично-зеленого цвета, навевающая мысль о декорациях
ко дню святого Патрика <Святой Патрик - национальный герой Ирландии.
Символом этой страны является зеленый лист клевера-трилистника.>, -
вдруг странно потускнела, приобретя болезненно-зеленый оттенок.
- Эй, приятели! Как поживаете?
- Бывало и лучше, - ответил Мак-Говерн, иронично поднимая бровь.
- Надеюсь, нам станет намного лучше, как только ты провалишь отсюда.
Бродяга неуверенно посмотрел на Мак-Говерна, как бы решая, что тот
уже потерянный шанс, затем обратил свой взор к Ральфу:
- Нет ли у вас лишней монетки, мистер? Мне нужно добраться до
Дэкстера. Позвонил мой дядя, он живет там на Нейболт-стрит, и сказал,
что я снова смогу получить работу на фабрике, но только если я...
- Исчезни, - сказал Мак-Говерн. Попрошайка встревоженно взглянул на
него, но затем вновь обратил налитые кровью карие глаза к Ральфу:
- У меня будет хорошая работа. Но только если я сегодня приеду туда.
Есть автобус... Ральф полез в карман, нашел две монетки и опустил их
в протянутую руку. Бродяга оскалился. Аура, окружающая его, прояснилась,
стала ярче, затем неожиданно исчезла. Ральф почувствовал огромное
облегчение.
- Отлично. Большое спасибо, мистер!
- Не стоит, - ответил Ральф.
Бродяга побрел в направлении магазина "Купи и сэкономь", где всегда
была дешевая выпивка.
"Неужели тебе так трудно быть хоть немного милосерднее и в своих
мыслях? - спросил себя Ральф. - Если в этом направлении пройти еще
полмили, можно как раз оказаться на автобусной остановке".
Это, конечно, так, но Ральф прожил достаточно долго, чтобы понимать
разницу между милосердием в мыслях и иллюзиями. Если бродяга с
темнозеленой аурой собирался на автостанцию, значит, Ральф собирался в
Вашингтон, чтобы занять пост госсекретаря.
- Не стоит делать этого, Ральф, - неодобрительно произнес МакГоверн.
- Таким образом мы только поощряем их. О чем ты говорил, когда нас
так грубо прервали?
Однако теперь идея рассказать Мак-Говерну об аурах казалась совсем
неудачной. Ральф даже не мог понять, в честь чего он пришел к подобному
решению. Конечно, из-за бессонницы - в этом и крылся ответ. Именно она
