- Прости... Как твои дела? Закончил диплом? Он кивнул.
- Его сейчас перепечатывают. В феврале получу своего доктора философии.
- Примерный мальчик! - я похлопал его по плечу, показывая, что не злюсь
больше. - Копай глубже. Ничего нет лучше образования. Забудь, что я тут
наговорил, я сделаю все, что ты попросишь. Кроме лабиринта.
- Немур просил проверить тебя по Роршаху.
- Решил заглянуть в самые дебри? И что же он надеется там найти?
Наверно, вид у меня был печальный, и Барт дал задний ход:
- Не хочешь, но надо. В конце концов, никто тебя не заставляет...
- Ладно, поехали. Только потом не говори мне, чем все кончилось. Ему и
не пришлось.
Я часто проходил этот тест и понимал, что экспериментатора интересует
не то, что ты видишь на карточках, а то, как ты ВОСПРИНИМАЕШЬ их: как единое
целое или как сумму составляющих, в движении или статично, обращаешь ли
внимание на цветовые пятна или игнорируешь их, разнообразны ли ответы или
сводятся к нескольким стереотипам. Я сказал:
- Вряд ли ты сможешь многое почерпнуть. Я же знаю, как следует отвечать
МНЕ, чтобы создать определенное впечатление у ТЕБЯ. Остается только...
Барт молча смотрел на меня.
- Мне остается только...
И тут меня словно кувалдой ударило - я не помнил, что нужно делать.
Ощущение было такое, будто я только что видел перед собой написанный на
школьной доске текст, но стоило мне отвернуться на секунду, как некоторые
слова стерли, а остальные без них потеряли всякий смысл.
Сначала я не поверил сам себе. В панике я быстро перебрал карточки, и
мне захотелось разорвать их и узнать, что же там, внутри. Где-то в этих
чернильных пятнах таились ответы, которые я только что знал... Нет, не в
пятнах, а в той части моего мозга, которая придавала им форму, значение и
проецировала их обратно на листки.
Я не мог сделать этого. Я не мог вспомнить, что нужно говорить. Все
ушло. Я промямлил:
- Это женщина... Она стоит на коленях и моет пол... Нет, это мужчина с
ножом... - Тут я понял, куда меня заносит, и быстро переключился: - Две
фигурки... Они тянут что-то... Каждый к себе... похоже на куклу... Они
сейчас разорвут ее пополам... Нет! Я хотел сказать, что это два лица... Они
смотрят друг на друга через стекло... и...
Я смахнул карты со стола и встал.
- Никаких тестов. Больше не будет никаких тестов.
- Хорошо, Чарли. Давай прекратим.
- Ты меня не понял. Я больше не собираюсь приходить сюда. Все, что тебе
нужно, придется брать из моих отчетов. Никаких лабиринтов, я не морская
свинка. Я достаточно потрудился и хочу, чтобы меня оставили в покое.
- Конечно, Чарли. Я понимаю.
- Ничего ты не понимаешь, потому что происходит это не с тобой. Понять
могу только я сам. Но ты тут ни при чем. У тебя есть работа, нужно получить
степень... Только не надо ничего говорить мне, я и так знаю, что ты
занимаешься этим исключительно из любви к человечеству. У тебя впереди
жизнь, которую нужно прожить. Получилось так, что мы с тобой живем на разных
этажах. Я проскочил твой этаж по пути наверх, а теперь проезжаю его по
дороге вниз. Почему-то мне кажется, что я уже никогда больше не воспользуюсь
этим лифтом. Так что давай распрощаемся навсегда.
- Может, тебе стоит поговорить с доктором...
- Скажи всем от меня "до свидания", договорились? Мне не хочется больше
никого видеть.
Прежде чем Барт успел ответить или остановить меня, я вышел из
лаборатории, поймал идущий вниз лифт и в последний раз вышел из университета
Бекмана.
7 ОКТЯБРЯ. Сегодня утром ко мне заходил Штраус, но я не впустил его.
Мне хочется побыть одному.
Я беру книгу, которой наслаждался всего несколько месяцев назад, и
обнаруживаю, что ничего про нее не помню. Странное ощущение. Вспоминаю, как
восхищался Мильтоном. Но когда я взял с полки "Поте- рянный рай", то
припомнил только Адама, Еву и древо познания.
Закрыл глаза и увидел Чарли - себя. Ему шесть или семь лет, он сидит за
столом перед раскрытым учебником. Он учится читать, а мама сидит рядом с
ним, рядом со мной...
- Повтори!
- Смотри Джек смотри Джек бежит. Смотри Джек смотри.
- Нет! Не "Смотри Джек смотри", а "смотри Джек бежит"! - и тычет в
слово загрубевшим от стирки пальцем.
- Смотри Джек. Смотри Джек бежит. Бежи Джек смотрИт.
- Нет! Ты не стараешься! Повтори! ...повтори... повтори... повтори...
- Отстань от ребенка. Он тебя боится.
- Ему нужно учиться. Он слишком ленив!
...беги Джек беги... беги Джек беги... беги Джек беги...
- Просто он усваивает все медленнее, чем остальные дети. Не торопи его.
- Он совершенно нормален. Только ленив! Я вобью ему в голову все, что
нужно!
...Беги Джек беги... беги Джек беги... беги Джек беги...
А потом, подняв глаза от стола, я увидел себя взором Чарли, держащего в
руках "Потерянный рай", и осознал, что стараюсь разорвать обложку книги. Я
оторвал одну половину, вырвал несколько страниц и швырнул все вместе в угол,
где уже лежали разбитые пластинки. Они лежали там, и белые языки страниц
смеялись надо мной, потому что я не мог уразу- меть, что они хотели мне
сказать.
Если бы мне удалось удержать хоть часть того, чем я еще владею! Боже,
не забирай от меня ВСЕ!
10 ОКТЯБРЯ. По вечерам я обычно выхожу прогуляться но городу. Без
всякой цели. Просто поглядеть на незнакомые лица. Вчера вечером я не смог
вспомнить, где живу. Домой меня проводил полицейский, и, кается, все это уже
случалось - очень давно. Мне не хотелось записывать это и пришлось напомнить
себе, что я - единственный во всем мире, кто может описать подобное
состояние.
Казалось, я не иду, а плыву в пространстве, но не ярком и четком, а
пронизанном всепоглощающей серостью. Я сознаю это, но ничего не могу с собой
поделать. Я шагаю, а иногда просто стою на тротуаре и всматриваюсь в лица
прохожих. Некоторые из них поглядывают на меня, некоторые - нет, но никто не
заговорил со мной, если не считать одного типа, спросившего, не требуется ли
мне девушка. Он куда-то отвел меня и попросил в задаток десять долларов, Я
дал, и он бесследно исчез.
И только тогда до меня дошло, какой же я дурак.
11 ОКТЯБРЯ. Вернувшись утром домой, я обнаружил там спящую на диване
Алису. Кругом сияла чистота, и поначалу мне показалось, что я попал не в
свою квартиру. Потом я заметил, что она не тронула кучу разбитых пластинок,
разорванных книг и нот в углу. Скрипнула половица. Алиса проснулась и
увидела меня.
- Привет, сова!
- Я не сова, я додо. Глупый додо. Как ты сюда попала?
- По пожарной лестнице, из квартиры Фэй. Я позвонила ей и спросила про
тебя, и она сказала, что ты странно себя ведешь - со всеми ссоришься. Мне
пришла в голову мысль навестить тебя... Я прибрала тут немного. Надеюсь, ты
ничего не имеешь против?
- Имею, и очень много. Мне противно, когда меня жалеют!
Алиса подошла к зеркалу и принялась расчесывать волосы.
- Я здесь не потому, что мне жалко тебя. Мне жалко себя.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Хочу сказать... - она в раздумье пожала плечами. - Это... это как в
поэме. Мне захотелось увидеть тебя.
- Так почему ты не пошла в зоопарк?
- Не надо так, Чарли, прошу... Я долго ждала тебя и вот... решила
прийти сама.
- Зачем?
- Еще есть время, и я хочу провести его с тобой.
- Как в песне?
- Не смейся надо мной, Чарли.
- Я не смеюсь. Просто я не могу позволить себе тратить время на кого-то
другого. Мне его и самому не хватает.
- Я не верю, что ты так страстно желаешь одиночества.
- Именно этого мне хочется больше всего.
- Мы так мало были вместе... Нам было о чем поговорить и было, чем
заняться. Пусть и недолго, но наше время БЫЛО! Ведь мы же знали, что может
случиться, это ни для кого не было секретом. Чарли, я не отвергла тебя, я
прости ждала. Хоть теперь-то мы на одном уровне?
Я метался по квартире.
- Но это же безумие! У нас нет никакого будущего! Я не осмеливаюсь
загадывать вперед, я вспоминаю только прошлое! Через несколько месяцев,
недель, дней - кто знает! - я отправлюсь в Уоррен. Ты же не пойдешь туда за
мной?
- Нет, - согласилась Алиса. - И навещать тебя я скорее всего тоже не
буду. Я постараюсь забыть тебя и не хочу притворяться, что поступлю иначе.
Но пока ты здесь, нет причин терпеть одиночество,
Она поцеловала меня прежде, чем я успел что-нибудь сказать. Мы сели
рядом на диван. Я ждал, но паника не приходила. Да, Алиса - женщина, но,
может быть Чарли понял наконец, что она ему не мать и не сестра.
Я вздохнул с облегчением, как выздоравливающий после тяжелой болезни,
потому что теперь ничто не могло остановить меня. Не время для страха и
притворства - ТАК у меня не могло получиться больше ни с кем на свете. Все
барьеры рухнули. Я размотал нить, которую вручила мне Алиса, выбрался из
лабиринта, а у выхода ждала меня ОНА. Я люблю ее.
Не буду притворяться, будто знаю, что такое любовь, но то, что
произошло, было больше, чем секс. Меня словно подняло над землей, выше
всяких страхов и пыток, я стал частью чего-то большего, чем я сам. Меня
вытащили из темницы собственного разума, и я стал частью другого существа.
Пронзенная лучом света растаяла окутывавшая мой мозг серая пелена. Как
странно, что свет может ослеплять...
Мы любили друг друга. Ночь постепенно превратилась в тихий день. Я
лежал рядом с Алисой и размышлял о том, как важна физическая любовь, как
необходимо было для нас оказаться в объятиях друг друга, получая и отдавая.
Вселенная расширяется - каждая частичка удаляется от другой, швыряя нас в
темное и полное одиночества пространство, отрывая нас: ребенка от матери,
друга - от друга, направляя каждого по собственной тропе к единственной цели
- смерти в одиночестве.
Любовь - противовес этому ужасу, любовь - акт единения и сохранения.
Как люди во время шторма держатся за руки, чтобы их не оторвало друг от
друга и не смыло в море, так и соединение наших тел стало звеном в цепи,
удерживающей нас от движения в пустоту.
Прежде чем заснуть, я вспомнил интрижку с Фэй, и улыбнулся про себя.
Как там все было просто! Да и не удивительно...
Я приподнялся на локте и поцеловал закрытые глаза Алисы.
Теперь она знает обо мне все, в том числе и то, что вместе мы пробудем
недолго. Она согласна уйти тот момент, когда я попрошу ее. Думать об этом
тяжело, но то, что мы обрели, - это больше того, чем большинство
человечества владеет за всю свою жизнь.
14 ОКТЯБРЯ. Я просыпаюсь по утрам, долго не могу понять, где я и что
тут делаю, потом вижу Алису и вспоминаю. Она чувствует, что со мной не все в
порядке, и старается производить как можно меньше шума, занимаясь обыденными
делами, - готовит завтрак, заправляет постель. Иногда она уходит и оставляет
меня одного.
Вечером мы пошли на концерт, но мне стало скучно, и мы ушли, не
дождавшись конца. Не могу сосредоточиться на музыке.
Вообще-то я пошел только потому, что когда-то мне нравился Стравинский,
но на этот раз у меня просто не хватило терпения.
Теперь, когда Алиса рядом, я чувствую, что просто обязан бороться с
ЭТИМ. Мне хочется остановить время, заморозить себя на одном уровне и никуда
не отпускать любимую.
17 ОКТЯБРЯ. Почему я ничего не помню? Алиса говорит, что я целыми днями
лежу в постели и ей кажется, что я не понимаю, кто я такой. Потом сознание
возвращается, я узнаю ее и вспоминаю, что происходит. Первые ростки
тотальной амнезии. Симптомы второго детства - как его называют? - маразм? Он
надвигается.
