страхов. Зачем же тогда наряжаться? Да тут и одеваешься кое-как. И вдруг
Пепи назначили в буфет, и, если только хочешь тут закрепиться, надо стать
совсем другой, тут ты всегда на глазах у балованных и наблюдательных господ,
поэтому тебе надо выглядеть как можно привлекательнее и милее. А тут все
иначе, и Пепи может сказать про себя, что она ничего не упустила. Ей было
все равно, как сложатся дела дальше; то, что у нее хватит способностей для
такого места, она знала, она была в этом уверена, никто у нее этой
уверенности не отнимет даже сегодня, в день полного провала. Трудно было в
первый же день оказаться на должном уровне, ведь она только бедная
горничная, нет у нее ни платьев, ни украшений, а у господ не хватает
терпения ждать, пока ты переменишься, они хотят сразу, без всяких
подготовок, получить такую буфетчицу, как полагается, иначе они от нее
отвернутся. Можно подумать, что у них запросы вовсе уж не такие большие, раз
их могла удовлетворить Фрида. Но это неверно. Пепи часто задумывалась над
этим, да и с Фридой часто сталкивалась, даже какое-то время спала с ней
рядом. Раскусить Фриду нелегко, и кто не очень внимателен -- а какие из этих
господ достаточно внимательны? -- того она сразу собьет с толку. Никто лучше
самой Фриды не знает, до чего у нее жалкий вид, если, например, увидишь
впервые, как она распускает волосы, так от жалости только всплеснешь руками,
такую девушку, по правде говоря, нельзя допускать даже к должности
горничной; да она и сама это чувствует, сколько раз она плакала, прижималась
к Пепи, прикладывала косу Пени к своим волосам. Но стоит ей только встать на
рабочее место, и все сомнения как рукой снимает, она чувствует себя самой
красивой из всех и притом умеет любого человека в этом убедить. Людей она
хорошо понимает, в этом ее главное искусство. И врет она без удержу, сразу
обманывает, чтобы люди не успевали ее как следует разглядеть. Конечно,
надолго ее не хватает, есть же у людей глаза, и в конце концов они всю
правду увидят. Но как только она заметит такую опасность, у нее в ту же
минуту наготове новое средство борьбы, в последнее время, например, -- ее
связь с Кламмом. Связь с Кламмом! Если сомневаешься, можешь сам проверить:
пойди к Кламму и спроси его. До чего же хитра, до чего же хитра! Но может
быть, ты почему-либо не посмеешь с таким вопросом идти к Кламму, может быть,
тебя и по гораздо более важным вопросам к нему не пустят, может быть, вообще
Кламм для тебя вовсе не доступен -- именно для тебя и таких, как ты, потому
что Фрида, например, влетает к нему когда хочет, -- так вот, даже если это
так, все равно можно это дело проверить, надо только выждать! Не станет же
Кламм долго терпеть такие ложные слухи, наверно, он из кожи вон лезет, чтобы
узнать, что о нем говорят и в буфете и в номерах, для него это чрезвычайно
важно, и стоит ему услышать все эти выдумки, как он тут же их опровергнет.
Однако он ничего не опровергает, вот и выходит: опровергать нечего, все --
истинная правда. Конечно, все видят только, что Фрида носит пиво в комнату
Кламма и выходит оттуда с деньгами, а то, чего не видят, рассказывает сама
Фрида, и приходится ей верить. Но она ничего такого не рассказывает, не
станет же она выбалтывать всякие тайны, нет, эти тайны сами собой
выбалтываются вокруг нее, а раз они уже выболтаны, она и не стесняется о них
упоминать, правда очень сдержанно, ничего не утверждая, она только ссылается
на то, что и без нее всем известно. Но говорит она не про все, например
насчет того, что с тех пор, как она появилась в буфете, Кламм стал пить
меньше пива, чем раньше, она и вовсе не говорит, ведь тому могут быть самые
разные причины, просто время подошло такое, что пиво кажется Кламму
невкусным или он даже забывает о пиве из-за Фриды. Во всяком случае, как это
ни удивительно, Фрида и вправду возлюбленная Кламма. А если она хороша для
Кламма, так как же другим ею не любоваться; и не успели все опомниться, как
Фрида попала в красавицы, все стали считать ее словно специально созданной
для должности буфетчицы; больше того, она стала чересчур хороша, чересчур
важна для такого места, как наш буфет, ей теперь этого мало. И действительно
людям уже казалось странным, что она все еще сидит тут, в буфете; конечно,
быть буфетчицей -- дело немалое, при этом знакомство с Кламмом кажется
вполне правдоподобным, но уж если буфетчица стала любовницей Кламма, то
почему он позволяет ей, да еще так долго, оставаться при буфете? Почему не
подымает ее выше? Людям можно сто раз долбить, что тут никаких противоречий
нет, что у Кламма есть определенные причины поступать так и что неожиданно,
быть может в самом ближайшем будущем, Фрида получит повышение, но ни на кого
эти слова впечатления не производят; у людей есть привычные представления, и
никакими уловками их не разрушить. Ведь уже никто не сомневался, что Фрида
-- любовница Кламма, даже тому, кто все понимал, и то сомневаться надоело.
Черт с тобой, будь любовницей Кламма, думают люди, но уж раз это так, то
пусть мы будем свидетелями твоего повышения. Однако они ничего не увидели,
Фрида по-прежнему сидела в буфете и втайне очень радовалась, что все
оставалось по-прежнему. Но люди стали терять к ней уважение, и, конечно, она
не могла этого не заметить, она же все замечает еще до того, как оно
случается. Ведь девушке по-настоящему приветливой не нужно прибегать ни к
каким ухищрениям, если только она прижилась в буфете; пока она хорошенькая,
она и останется буфетчицей, если только не произойдет какой-нибудь
несчастный случай. Но такой девушке, как Фрида, все время приходится
беспокоиться за свое место, конечно, она не подает виду, скорее она будет
жаловаться и клясть эту должность. Но втайне она все время следит за
настроением вокруг. И вот Фрида увидела, как люди стали к ней равнодушнее,
уже при ее появлении они и глаз не подымали, даже слуги ею не
интересовались, они, понятное дело, больше льнули к Ольге и к девицам вроде
нее; даже по поведению хозяина было видно, что Фрида все меньше и меньше
становилась необходимой, выдумывать новые истории про Кламма уже было
трудно, все имеет свои границы, и тут наша дорогая Фрида решилась на новую
выходку. Кто же мог сразу ее раскусить? Пепи что-то подозревала, но
раскусить до конца, к сожалению, не могла. Фрида решила устроить скандал:
она, любовница Кламма, бросается в объятья первому встречному, по
возможности человеку самому ничтожному. Это произведет на всех большое
впечатление, начнутся долгие пересуды, и наконец, наконец-то опять вспомнят,
что значит быть любовницей Кламма и что значит презреть эту честь в
опьянении новой любовью. Трудно было только найти подходящего человека, с
которым можно было бы затеять эту хитрую игру. Он не должен был быть из
знакомых Фриды, даже не из слуг, потому что такой человек лишь удивленно
посмотрел бы на нее и прошел мимо, а главное, не сумел бы отнестись к ней
серьезно, да и при самом большом красноречии ей никого не Удалось бы
убедить, что он стал домогаться ее, Фриды, и она не смогла ему
сопротивляться и в какой-то безумный миг сдалась, -- надо было найти такого
человека, чтобы про него можно было бы поверить, будто он, такое
ничтожество, при всей своей тупости и неотесанности, все же потянулся не к
кому-то, а именно к Фриде и что у него не было желания сильнее, чем -- о
господи боже! -- жениться на Фриде. Но даже если бы попался самый последний
человек, по возможности куда ниже любого холопа, то он все-таки должен был
оказаться таким, чтобы из-за него тебя не засмеяли, таким, чтобы и какая-то
другая, понимающая девушка могла бы найти в нем что-то привлекательное. Но
где же отыскать такого? Другая девушка, несомненно, искала бы его понапрасну
всю жизнь. Но, на счастье Фриды, к ней в буфет попал землемер, и попал,
может быть, именно в тот вечер, когда ей впервые пришел на ум этот план. В
сущности, о чем думал К.? Какие особенные мысли были у него в голове? Чего
выдающегося он хотел добиться? Хорошего места, наград? Вот чего он хотел,
да? Ну, тогда он с самого начала должен был взяться за дело по-другому. Но
ведь он ничто, жалко смотреть на его положение. Да, он землемер, это, может
быть, что-нибудь да значит, выходит, что он чему-то учился, но, если эти
знания никак применить нельзя, значит, он все же ничто. Однако он ставит
требования без всякого стеснения, и хоть ставит он эти требования не прямо,
но сразу видно, что у него есть какие-то требования, а это всех раздражает.
Да знает ли он, что даже горничная унижает себя, если она с ним
разговаривает дольше, чем надо? И со всеми своими особенными требованиями он
попадает в самую грубую ловушку. Неужели ему не стыдно? Чем это Фрида его
подкупила? Теперь он уже может сознаться. Неужели она могла ему понравиться,
это тощее, изжелта-бледное существо? Ах, вот оно что, он на нее даже и не
взглянул, она только сказала ему, что она возлюбленная Кламма; его, конечно,
это поразило, и тут он окончательно влип! Ей-то пришлось отсюда убраться,
таким в гостинице места нет. Пепи видела ее в то утро, перед уходом, вся
прислуга сбежалась, всем было любопытно взглянуть на нее. И такая у нее была
еще власть, что ее жалели; все, даже враги, ее. жалели, вот до чего ее
расчет оказался правильным, никто понять не мог, зачем она себя губит из-за
такого человека, всем казалось, что это удар судьбы; маленькие судомойки,
которым каждая буфетчица кажется высшим существом, были просто безутешны.
Даже Пепи была тронута, даже она не могла себя пересилить, хотя ее внимание
было направлено на другое. Ей бросилось в глаза, что Фрида совсем не
выглядела такой уж грустной. Ведь, в сущности, ее постигло огромное
несчастье, впрочем, она и делала вид, будто очень несчастна, но этого мало.
Разве такая комедия могла обмануть Пепи? Так что же ее поддерживало? Неужто
счастье новой любви? Нет, это исключалось. Но в чем же причина? Что давало
ей силу быть по-прежнему сдержанно-любезной, даже с Пепи, которая уже тогда
намечалась ей в заместительницы? Впрочем, Пепи было некогда в это вникнуть,
слишком она была занята подготовкой к новой должности. Уже часа через
два-три надо было приступать к работе, а у нее еще не было ни красивой
прически, ни нарядного платья, ни тонкого белья, ни приличной обуви. И все
это надо было достать за несколько часов, а если за это время не привести
себя в порядок, так лучше вообще отказаться от такого места, все равно
потеряешь его в первые же полчаса. Однако же ей как-то удалось все
выполнить. Причесываться как следует она хорошо умела, однажды даже хозяйка
попросила сделать ей прическу, у Пепи на это рука легкая, правда, и волосы у
нее самой густые, послушные, можно их уложить как угодно. И с платьем ей
помогли. Обе ее верные подружки постарались. Правда, для них это тоже честь,
когда буфетчицей становится именно девушка из их компании, да к тому же
Пепи, войдя в силу, могла бы оказать им значительную помощь. У одной из
девушек давно лежал отрез дорогой материи, ее сокровище, часто она давала
подругам любоваться им и, наверно, мечтала, какое роскошное платье сошьет
себе, но теперь -- и это было прекрасным поступком с ее стороны -- она
пожертвовала отрез для Пепи. Обе девушки с готовностью помогали ей шить и не
могли бы шить усерднее, даже если бы шили на самих себя. И работали весело,
с удовольствием Сидя на своих койках, друг над дружкой, они шили и пели,
передавая друг другу то вниз, то вверх готовые части и отделку Стоит Пепи
