решил, наверное, что противник невредим благодаря
какой-нибудь стальной жилетке, и последнюю, шестую пулю
направил Фенвику в голову. Результат был тот же. Банкир
попробовал еще раз, теперь ножом. Фенвика заело любопытство
- он решил не защищаться: что получится? Получилось то,
что банкир в конце концов сошел с ума.
Прямо и недвусмысленно присвоив подвернувшееся состояние,
Фенвик принялся приумножать его. Обвинения, как и прежде,
сыпались со всех сторон, но из этого по-прежнему ничего не
выходило. Требовались особые усилия, чтобы каждое очередное
преступление непременно относилось к разряду караемых
смертной казнью, но не так уж сложно оказалось разработать
на сей счет свою методику, и богатство Фенвика и власть
умножались час от часу.
Слава про него шла самая дурная. Однако вскоре он решил,
что славы еще мало, и возжаждал восхищения. Добиться
восхищения было несколько труднее - Фенвик не собрал еще
таких богатств, которые поставили бы их владельца вне
морали, сделали бы его неподсудным общественному мнению.
Впрочем, это было поправимо. Через десять лет после сделки
с дьяволом Фенвик, может, и не был еще могущественнейшим
человеком на Земле, но, безусловно, был могущественнейшим в
Соединенных Штатах. Он добился того восхищения и той
известности, о которых, как ему казалось, мечтал.
И все-таки чего-то недоставало. Высказывал же дьявол
предположение, что через несколько миллионов лет Фенвику
самому захочется умереть со скуки. Но прошло всего десять
лет, и в один прекрасный летний день Фенвик был слегка
шокирован открытием - он не знал, он просто не знал, что же
ему делать дальше.
Со всей возможной тщательностью он исследовал свое
состояние. "Это и есть скука?" - спросил он себя. Если
так, то даже скука не была неприятной. Проступала в ней
некая восхитительная расслабленность, словно он лежал на
плаву в теплой океанской воде. Пожалуй, расслабленность
была даже слишком явной.
"Если это и все, что дает бессмертие, - говорил он себе,
- стоило ли копья ломать? Состояние, конечно, приятное, но
продать ради него душу?.. Должно же найтись что-нибудь
такое, что вывело бы меня из этой дремоты!.."
Он опять экспериментировал. Не прошло и пяти лет, как он
опять лишился благосклонности общества, растерял ее оттого,
что все более и более судорожно пытался выкарабкаться из
удушливой безмятежности. Пытался - и не мог. Самые
чудовищные, ужасающие ситуации не производили на него ровно
никакого впечатления. Других они обратили бы в камень,
повергли бы в трепет - Фенвик не ощущал ничего, кроме
полного безразличия.
С чувством глухого отчаяния - но и оно не могло нарушить
его спокойствия - Фенвик обнаруживал, что начинает терять
контакт с родом человеческим. Люди были смертны, и они,
казалось, уходят от него в какую-то нереальную даль. Ведь
даже земля под ногами уже не была для него незыблемой - со
временем, думал он, ему придется наблюдать движение
геологических приливов...
Наконец он обратился к области интеллекта. Он стал
рисовать и пописывать и помаленьку заниматься науками. Это
было интересно, но лишь до известного предела. Рано или
поздно он неизбежно наталкивался на некий барьер, на
запертую в сознании дверь, и за ней, за дверью, не было
ничего, кроме все того же убаюкивающего спокойствия, и в
этом спокойствии растворялся без следа былой интерес. В
нем, в нем самом чего-то явно не хватало.
Постепенно зрело подозрение. Оно то всплывало к самой
поверхности, то опять, под нажимом нового увлечения,
пряталось в глубине. Но в конце концов оно прорвалось из
подсознания в сознание.
Однажды утром Фенвик очнулся от сна и сразу же сел в
кровати, будто его подтолкнула чья-то невидимая рука.
- Чего-то во мне не хватает, - сказал он про себя. - Это
факт. Но чего?..
Он задумался.
Как давно не хватает этого - того, чего не хватает?
Ответа не было - сперва не было. Глубокая неодолимая
безмятежность не отпускала, укачивала его, не давала
сосредоточиться. Эта-то безмятежность и была важной частью
его беды. Как давно она овладела им? Очевидно, со дня
заключения договора. Чем она вызвана? Ну, все эти годы он
считал, что просто-напросто благополучием в каждом уголке, в
каждой клеточке его организма, функционирующего идеально и
вечно. А если это на самом деле нечто большее? Если его
сознание нарочито притуплено, чтобы он и не заподозрил, что
совершена кража?..
Кража?.. Сидя в кровати среди тяжелых шелковых
простыней, глядя на бледный июньский рассвет за окном,
Джеймс Фенвик вдруг узрел всю возмутительную правду. Под
одеялом он звонко стукнул себя по колену.
- Моя душа! - крикнул он невозмутимому восходу. - Он
обманул меня! Он украл у меня душу!
Стоило лишь ухватиться за эту мысль, и она показалась
Фенвику настолько очевидной, что оставалось диву даваться,
как же он не заметил подвоха сразу. Дьявол хитер и
бесчестен, он предвосхитил расплату - и отнял у Фенвика душу
немедля. Если и не всю, то, по крайней мере, главную ее
часть. И Фенвик, стоя перед зеркалом, сам наблюдал за тем,
как дьявол это проделал. Тут не могло оставаться, видимо, и
тени сомнения. Ибо в нем определенно чего-то недоставало.
Сколько раз он будто останавливался перед запертой в
сознании дверью, и дверь не могла перед ним открыться потому
лишь, что в нем не хватало главного - утраченной, украденной
души...
Какой же прок в бессмертии без этого загадочного нечто,
которое и придает бессмертию самый смак? Он не в силах
вкусить от возможностей вечной жизни по той причине, что у
него отобрали самый ключ к бытию...
- Кое-что из воспоминаний, а? - усмехнулся он,
осмысливая заново, что сказал тогда дьявол и как подчеркнуто
небрежен был, когда дошло до залога. - И я даже не замечу
их отсутствия, а?.. А на деле-то это самая что ни на есть
сердцевина моей души!..
Он стал припоминать фольклор и мифологию, персонажей, у
которых не было души. Маленькая русалочка, девушка-тюлень,
кто-то там из "Сна в летнюю ночь" - оказывается, в мифологии
это было вполне обыкновенное явление. И те, кто лишился
души, страстно желали заполучить ее снова любой ценой. Дело
тут, понимал теперь Фенвик, вовсе не в пережитках язычества
в сознании ряда авторов. Нынешнее его положение было, что
ни говори, уникально - он-то узнал, что по душе можно
искренне тосковать.
Теперь он понял, как много потерял, и им завладело
мучительное, непереносимое чувство утраты. Такое же,
наверное, чувство мучило русалочку и всех остальных. Как и
он, все они были бессмертны. Людьми они, правда, не были,
но, по-видимому, тоже познали этот странный мир полнейшей
свободы, легкомысленной и беспечной; ведь даже сейчас между
Фенвиком и его потерей иной раз вырастала стена крайнего ко
всему безразличия... Разве боги, по преданию, не проводили
дни свои в нескончаемом бездумном веселье? Они смеялись и
пели, танцевали и пили - и никогда не ведали ни усталости,
ни тоски...
До каких-то пор это было просто замечательно. Но раз уже
заподозрил неладное, то теряешь вкус к олимпийской жизни и
жаждешь заполучить свою душу обратно, чего бы это ни стоило.
Почему? Дать логичное объяснение Фенвик не смог бы. Он
знал, что не ошибается, знал - и все...
В тот же миг прохладный летний восход всколыхнулся, и
между Фенвиком и окном вырос дьявол. Фенвик поневоле
вздрогнул.
- Договор был на вечность, - сказал он.
- Да, был, - сказал дьявол. - Но этот пункт можно и
аннулировать...
- Я ничего аннулировать не намерен, - заявил Фенвик
резко. - И как это, собственно, получилось, что вы
объявились именно здесь и сейчас?
- Мне показалось, вы меня звали, - сказал дьявол. - Вы
хотели поговорить со мной? Мне показалось, я уловил в вашем
сознании нотку отчаяния. Как вы себя чувствуете? Скука не
одолела еще? Не хотите ли разом все прекратить?..
- Конечно, нет. А если бы и хотел, так разве потому, что
вы меня обманули. Не откажитесь объяснить: что это вы
забрали у меня из головы в день нашего договора?
- Мне не хотелось бы вдаваться в подробности, - ответил
дьявол, слегка помахивая хвостом.
- А мне хотелось бы! - вскричал Фенвик. - Вы мне
сказали, что это только воспоминания, отсутствия которых я и
не замечу...
- Так оно и было, - усмехнулся дьявол.
- Это была душа! Моя душа!.. - Фенвик зло хватил рукой
по одеялам. - Вы надули меня. Забрали у меня душу авансом,
и я не могу теперь наслаждаться бессмертием, которое я за
нее купил. Вопиющее нарушение контракта!..
- Что же вас беспокоит? - спросил дьявол.
- Мне кажется, есть довольно много вещей, которые
принесли бы мне удовольствие, заполучи я обратно душу. Будь
у меня душа, я мог бы заняться музыкой и стать великим
музыкантом. Музыку я всегда любил, а теперь передо мной -
вечность... Или, допустим, я мог бы взяться за математику.
Или заняться ядерной физикой - с моими-то возможностями в
смысле времени и денег, и все ученые мира к моим услугам;
пожалуй, нет и предела тому, чего бы я мог достигнуть. Мог
бы даже взорвать весь мир и лишить вас всех будущих душ.
Как бы вам это понравилось?..
Дьявол хмыкнул и почистил когти о рукав.
- Не смейтесь, - продолжал Фенвик. - Это сущая правда.
Я мог бы изучить медицину и продлить человеческую жизнь.
Мог бы изучить политику и экономику и положить конец всем
войнам и страданиям. Мог бы изучить криминалистику и
заполнить ад новообращенными душами. Мог бы сделать все что
угодно, обладай я вновь своей душой. А без нее, без души,
ну... все слишком-слишком спокойно. - Он печально опустил
плечи. - Словно я отрезан от человечества. Что я ни делаю
- ни к чему. А я все равно спокоен и беззаботен. Я даже не
несчастлив. И все же не представляю себе, что делать
дальше. Я...
- Другими словами, вас одолела скука, - сказал дьявол. -
Извините, что не могу вам по этому случаю посочувствовать...
- Другими словами, вы надули меня, - сказал Фенвик. -
Отдайте мне мою душу!
- Я ведь сказал вам, что я у вас взял, и сказал
совершенно точно...
- Мою душу!
- Вовсе нет, - заверил его дьявол. - Боюсь, что сейчас
мне придется вас оставить...
- Мошенник! Отдай мне мою душу!..
- Попробуйте заставьте меня, - осклабился дьявол.
Первый луч восходящего солнца ворвался в прохладу
спальни, и дьявол, будто того и ждал, растворился в нем и
исчез.
- Ну хорошо, - сказал Фенвик в пространство. - Очень
хорошо. Я попробую.
Он не стал терять времени. Во всяком случае потерял его
не больше, чем заставляло это нелепое, не признающее забот
спокойствие.
"Как же мне на него нажать? - спрашивал себя Фенвик. -
Устроить ему обструкцию? Не вижу как. Тогда, быть может,
лишить его чего-то, что он ценит? Что же он ценит? Души.
Всякие души. Мою вот, в частности. Гм-м... - Он задумчиво
нахмурился. - Я бы мог, например, покаяться..."
Фенвик размышлял об этом весь день. Мысль увлекла его,
но в то же время она каким-то образом сама себя опровергала.
Предсказать последствия подобного поступка было совершенно
невозможно. Да и неясно было, как приняться за дело. Уж
слишком скучной представлялась идея посвятить всю жизнь свою
добрым делам.
Вечером он вышел из дому и бродил один по сумеречным
улицам, погруженный в тяжкие раздумья. Прохожие скользили
мимо зыбкими тенями, отраженными на экране времени. Воздух
был покоен и свеж, и если бы не эта гнетущая
несправедливость, если бы не бесцельность, не никчемность
бессмертия, за которое он так дорого заплатил, он, наверное,
ощутил бы полное умиротворение.
Но вот звуки музыки вторглись в сознание, он поднял
голову и увидел себя у входа в собор. Призрачные люди
поднимались и спускались по ступеням. Изнутри накатывались,
волна за волной, звуки органа, слышалось пение, и в воздухе
носился слабый запах ладана. Все это, бесспорно,
производило впечатление.
"Я мог бы зайти туда, пасть перед алтарем и во
всеуслышание крикнуть, что каюсь", - подумал Фенвик. Он
поставил даже ногу на ступеньку, но затем помедлил,
