только эти огромные выветренные круглые холмы, зрелище которых производило
во мне самое интенсивное ощущение угнетенности. Я имел чувство, что эти
холмы собирались перенести меня в другое место.
Лидия внезапно заговорила со мной, и ее голос нарушил мои грезы. Она
подтолкнула мой рукав.
- Сюда идет Жозефина, - сказала она.
Я посмотрел на извилистую тропинку, которая вела из долины к дому. Я
увидел женщину, медленно поднимающуюся по тропинке, на расстоянии примерно
50 ярдов. Я немедленно отметил заметную разницу в возрасте между Лидией и
Розой и приближающейся женщиной. Я посмотрел на нее опять. Я никогда бы не
подумал, что Жозефина такая старая. Судя по ее медленной походке и позе ее
тела, ей было где-то между 50 и 60. Она была тонкая, одета в длинную
темную юбку и несла на спине связку хвороста. К ее поясу был привязан
какой-то узел; было похоже на то, что она несла на своем левом боку
завернутого ребенка. Казалось, что она кормила его грудью во время ходьбы.
Ее поступь была почти немощной. Она с трудом одолела последний крутой
подъем перед домом. Когда она, наконец, встала перед нами на отдалении
нескольких ярдов, она дышала так тяжело, что я сделал попытку помочь ей
сесть. Она сделала жест, по-видимому, означавший, что все в порядке.
Я слышал, как Лидия и Роза хихикали. Я не смотрел на них, т.к. мое
внимание было целиком захвачено. Женщина передо мной была самым
отвратительным и мерзким существом, какое я когда-либо видел. Она отвязала
связку хвороста и сбросила его с грохотом на пол. Я непроизвольно
подпрыгнул, отчасти из-за сильного шума, а отчасти потому, что женщина
чуть не упала на мои колени под тяжестью дров.
Она на мгновение взглянула на меня и затем опустила глаза,
по-видимому смущенная моей неловкостью. Она выпрямила спину и вздохнула с
явным облегчением. Очевидно, охапка была слишком тяжелой для ее старого
тела.
Когда она потягивала руки, ее волосы частично высвободились. Она
носила грязную головную повязку, завязанную надо лбом. Ее волосы были
длинными и седыми и казались грязными и спутанными. Я мог видеть белые
волосы возле темно-коричневой повязки. Она улыбнулась мне и вроде бы
кивнула своей головой. Все ее зубы, по-видимому, выпали, я мог видеть
черную дыру ее беззубого рта. Она закрыла лицо рукой и засмеялась. Она
сбросила сандалии и пошла в дом, не дав мне времени ничего сказать. Роза
направилась за ней.
Я был ошарашен. Донья Соледад дала мне понять, что Жозефина такого же
возраста, как Лидия и Роза. Я повернулся к Лидии. Она всматривалась в
меня.
- Я не имел понятия, что она такая старая, - сказал я.
- Да, она довольно старая, - сказала она, как само собой
разумеющееся.
- У нее есть ребенок? - спросил я.
- Да, и она всюду берет его с собой. Она никогда не оставляет его с
нами. Она боится, что мы съедим его.
- Это мальчик?
- Мальчик.
- Сколько ему лет?
- Он у нее уже некоторое время. Но я не знаю его возраста. Мы
считали, что она не должна иметь ребенка в ее возрасте. Но она не обратила
на нас никакого внимания.
- Чей это ребенок?
- Жозефины, конечно.
- Я имел в виду, кто его отец?
- Нагваля, кого же еще?
Я подумал, что эта ситуация совершенно нелепая и очень нервирующая.
- Я полагаю, что все возможно в мире Нагваля, - сказал я.
Я высказал это скорее как соображение для самого себя, чем как
утверждение, обращенное к Лидии.
- Разумеется, - сказала она и рассмеялась.
Гнетущая атмосфера этих выветренных холмов стала невыносимой. В этой
местности было что-то, вызывающее отвращение, а Жозефина была поистине
завершающим ударом. Вдобавок к уродливому старому зловонному телу и
отсутствию зубов, она так же имела, по-видимому, какой-то паралич лица,
мышцы левой стороны ее лица, судя по всему, были повреждены, что вызвало
самое неприятное искажение ее левого глаза и левой стороны ее рта. Мое
угнетенное настроение опустилось до сущей муки. Некоторое время я тешился
идеей, к тому времени ставшей очень реальной, вскочить в машину и уехать.
Я пожаловался Лидии, что я чувствую себя нехорошо. Она засмеялась и
сказала, что Жозефина, несомненно, устрашила меня.
- Она оказывает это действие на людей, - сказала она. - она противнее
таракана.
- Я помню, что видел ее однажды, - сказал я. - но она была молодой.
- Все меняется, - сказала Лидия философски, - тем или иным путем.
Посмотри на Соледад. Какая перемена, а? И ты сам изменился. Ты выглядишь
более массивным, чем я помню тебя. Ты становишься все больше и больше
похожим на Нагваля.
Я хотел сказать, что перемена Жозефины была отвратительной, но я
боялся, что она могла услышать меня.
Я посмотрел на обветренные холмы через долину. Я чувствовал себя так,
словно я спасался бегством от них.
- Нагваль дал нам этот дом, - сказала она, - но он не является домом
для отдыха. У нас был другой дом, прежде чем этот не стал действительно
превосходным. Это место для воспарения. Эти горы там наверху подгоняют
тебя что надо.
Ее уверенность в чтении моих мыслей выбила меня из колеи. Я не знал,
что сказать.
- Мы все по натуре ленивы, - продолжала она. - мы не любим
напрягаться. Нагваль знал это, поэтому он, должно быть, рассчитывал на то,
что это место будет нас поджимать.
Она резко встала и сказала, что хочет что-нибудь поесть. Мы пошли в
кухню, полуогороженный участок только с двумя стенами. В открытом конце,
справа от двери, была глиняная печь; в другом конце, где две стенки
смыкались, была большая обеденная площадка с длинным столом и тремя
скамейками. Пол был вымощен гладкими речными камнями. плоская крыша была
примерно 10 футов высотой и опиралась на две толстые стены и на толстые
подпирающие столбы с открытых сторон.
Лидия положила мне миску бобов с мясом из горшка, который готовился
на очень малом огне. Она подогрела на огне несколько маисовых лепешек,
вошла Роза, села рядом со мной и попросила Лидию подать ей еды. Меня
поглотило наблюдение за Лидией, как она набирает мясо и бобы. Она,
казалось, на глаз отмеряет точную порцию. Она, должно быть, заметила, что
я любуюсь ее манипуляциями. Она взяла два или три боба из розиной миски и
вернула их в горшок.
Уголком своего глаза я увидел Жозефину, входящую в кухню. Однако, я
не посмотрел на нее. Она села лицом ко мне с другой стороны стола. В
животе у меня было нехорошее ощущение. Я чувствовал, что не мог есть,
когда эта женщина смотрела на меня. Чтобы ослабить свое напряжение, я
пошутил Лидии, что в розиной миске было еще два лишних боба, которые она
не заметила. Она отделила черенком два боба с точностью, которая заставила
меня открыть рот от изумления. Я нервно засмеялся, зная, что как только
Лидия сядет, я вынужден буду переместить свои глаза от печки и очутиться в
присутствии Жозефины.
В конце концов я неохотно должен был взглянуть через стол на
Жозефину. Наступила мертвая тишина. Я недоверчиво уставился на нее. Рот
мой открылся. Я услышал громкий смех Лидии и Розы. Мне потребовалось много
времени, чтобы привести свои мысли и ощущения в какой-то порядок. Лицом ко
мне сидела не Жозефина, которую я только что видел, а прелестная девушка.
Она не имела индейских черт лица, как Роза и Лидия. Она больше походила на
европейку, чем на индианку. У нее был светло-оливковый цвет лица, очень
маленький рот и прекрасный точеный нос, маленькие белые зубы и короткие
черные вьющиеся волосы. На левой половине лица у нее была ямочка, которая
придавала ее улыбке определенную дерзость.
Это была девушка, которую я несколько лет тому назад встречал
несколько раз. Она выдерживала мое внимательное изучение. Ее глаза были
дружескими. Мною постепенно овладела какая-то неконтролируемая
нервозность. Я кончил тем, что стал строить из себя клоуна, изображая свое
неподдельное замешательство.
Они смеялись, как дети. После того, как их смех утих, я захотел
узнать, какова была цель артистического представления Жозефины.
- Она практикует искусство выслеживания, - сказала Лидия. - Нагваль
учил нас вводить в заблуждение людей, чтобы не обращали на нас внимания.
Жозефина очень хорошенькая, и если она идет одна ночью, никто не будет
приставать к ней, когда она безобразная и вонючая, а если покажется такой,
какова она есть, ну ты сам можешь сказать, что тогда может случиться.
Жозефина утвердительно кивнула, а потом исказила свое лицо в самую
мерзкую гримасу.
- Она может удерживать свое лицо таким весь день, - сказала Лидия.
Я стал спорить, что если бы я жил вокруг этих мест, я определенно
обратил бы внимание на Жозефину с ее обманчивой внешностью скорее, чем без
нее.
- Эта обманчивая внешность была рассчитана на тебя, - сказала Лидия и
все трое рассмеялись. - и посмотри, как она ввела тебя в заблуждение. Ты
обратил больше внимания на ее ребенка, чем на нее.
Лидия пошла в их комнату, вынесла сверток тряпок, который выглядел,
как завернутый ребенок и бросила его на пол передо мной. Я разразился
смехом вместе с ними.
- Вы все имеете особые обманчивые внешности? - спросил я.
- Нет, только Жозефина. Никто вокруг не знает, какая она в
действительности, - ответила Лидия.
Жозефина кивнула и улыбнулась, но оставалась молчаливой. Она мне
ужасно понравилась. В ней чувствовалось что-то такое невинное и милое.
- Скажи что-нибудь, Жозефина, - сказал я, беря ее за предплечье.
Жозефина с ужасом посмотрела на меня и отпрянула. Я подумал, что я был
захвачен своим воодушевлением и, по-видимому, схватил ее чересчур сильно.
Я отпустил ее. Она выпрямилась. Она искривила свой маленький рот и тонкие
губы и разразилась самыми невероятными ворчаниями и визгами. Все ее лицо
неожиданно изменилось. Серия безобразных непроизвольных спазм исказила ее
лицо, только что имевшее спокойное выражение.
Я посмотрел на нее, ужаснувшись. Лидия толкнула меня локтем.
- Чего ты испугался, дурень? - прошептала она. - разве ты не знаешь,
что она стала немой и вообще не может говорить?
Жозефина, очевидно, поняла ее и, казалось, стала протестовать. Она
погрозила Лидии кулаком и снова разразилась очень громкими и устрашающими
воплями, а потом задохнулась и закашлялась. Роза начала гладить ее по
спине. Лидия пыталась сделать то же самое, но Жозефина чуть не ударила ее
в лицо.
Лидия села рядом со мной и сделала жест беспомощности. Она пожала
плечами.
- Она расстроилась, - прошептала мне Лидия.
Жозефина повернулась к ней. Ее лицо исказилось в очень безобразной
гримасе гнева. Она открыла рот и стала издавать во всю мощь какие-то самые
пугающие гортанные звуки.
Лидия соскользнула со скамейки и незаметно удалилась из кухни.
Роза держала Жозефину за руку. Жозефина, казалось, была
олицетворением ярости. Она двигала ртом и искривляла свое лицо. За
считанные минуты она потеряла всю прелесть и простодушие, которые
очаровали меня. Я не знал, что делать. Я попытался попросить прощения, но
нечеловеческие звуки Жозефины заглушили мои слова. Наконец, Роза увела ее.
Лидия вернулась и села за стол напротив меня.
- У нее что-то не в порядке, - сказала она, прикасаясь к голове.
- Когда это случилось? - спросил я.
- Давно. Нагваль, должно быть, что-то сделал с ней, потому что
внезапно она перестала разговаривать.
Лидия казалась печальной. У меня было даже впечатление, что ее печаль
обнаруживалась помимо ее желания. Я даже почувствовал искушение сказать ей
