краю дня. У тебя осталось мало времени и совсем не осталось для ерунды.
Отличное состояние. Я бы сказал, что лучшее, на что мы способны,
проявляется, когда мы прижаты к стене. Когда мы ощущаем меч, нависший над
головой. Лично я не хотел бы, чтобы было иначе.
7. СЖАТИЕ ТОНАЛЯ
В среду утром я покинул свой отель примерно без четверти десять. Я
шел медленно, дав себе около пятнадцати минут, чтобы достичь места, где мы
с доном Хуаном договорились встретиться.
Он выбрал угол на улице Нассео де ля реформа в пяти-шести кварталах в
стороне, перед кассами аэрофлота.
Я только что закончил завтрак со своим другом. Он хотел пройтись со
мной, но я притворился, что иду на свидание с девушкой. Я намеренно шел по
противоположной стороне улицы, а не по той, где находились кассы
аэрофлота. У меня было неприятное подозрение, что мой друг, который всегда
хотел, чтобы я его познакомил с доном Хуаном, догадывается, что я иду на
встречу с ним, и может быть следует за мной. Я боялся, что повернувшись,
обнаружу его позади себя.
Я увидел дона Хуана у витрины магазина на другой стороне улицы. Я
начал пересекать дорогу, но должен был остановиться посреди улицы и ждать,
пока она не будет безопасной для перехода. Осторожно обернувшись, я
увидел, что мой друг следует за мной. Он стоял на углу позади меня. Он
улыбался как овца и размахивал рукой, как бы говоря мне, что не смог
удержаться. Я бросился через улицу, не давая ему времени догнать меня.
Дон Хуан видимо понимал мое положение. Когда я достиг его, он бросил
взгляд через мое плечо.
- Он подходит, - сказал он. - нам лучше свернуть в боковую улицу. -
он указал на улицу, которая по диагонали сливалась с Пассео де ля реформа
в том месте, где мы стояли.
Я быстро сориентировался. На этой улице я никогда не был, но двумя
днями ранее я был в кассах аэрофлота. Я знал расположение этого здания.
Контора находилась на узком углу, образуемом этими двумя улицами. Она
имела по двери, открывающейся на каждую улицу, и расстояние между двумя
дверьми должно было быть около трех-четырех метров. В конторе был проход
от одной двери к другой и можно было легко перейти с одной улицы на
другую. Сбоку от этого прохода находились кассы и большая круглая конторка
с клерками и кассирами за ней. В этот день, когда я там был, там было
полно народу.
Я хотел спешить, может быть даже бежать, но шаг дона Хуана был
расслабленным. Когда мы достигли двери конторы на диагональной улице, я
знал, не оглядываясь назад, что мой друг тоже перебежал через бульвар и
вот-вот повернет на улицу, по которой мы идем. Я взглянул на дона Хуана,
надеясь, что у него есть какое-то решение. Он пожал плечами. Я чувствовал
раздражение и ничего не мог придумать сам, разве что стукнуть моего друга
по носу. Должно быть я вздохнул или выдохнул в этот самый момент, потому
что следующее, что я ощутил, это внезапная потеря воздуха, вызванная
ужасающим толчком, который дал мне дон Хуан, и который послал меня волчком
через дверь конторы. Брошенный его чудовищным толчком, я практически
влетел в комнату. Дон Хуан застал меня настолько врасплох, что мое тело не
оказывало никакого сопротивления. Мой испуг слился с действительным
потрясением от его толчка. Я автоматически выставил перед собой руки,
чтобы защитить лицо. Сила толчка, который дал мне дон Хуан, была настолько
большой, что слюна летела из моего рта, и я испытал слабое помутнение в
глазах, когда ворвался в комнату. Я чуть не потерял равновесие и вынужден
был делать чрезвычайные усилия, чтобы не упасть. Пару раз я крутнулся
вокруг себя. Видимо скорость моего движения сделала всю сцену неясной. Я
смутно заметил толпу посетителей, занимающихся своим делом и ощутил
огромное раздражение. Я знал, что все смотрят на меня, пока я тут кручусь
по комнате. Мысль о том, что я выгляжу дураком, была более чем неудобной.
Ряд мыслей мелькнул у меня в голове. У меня была уверенность, что я упаду
лицом вниз, или налечу на посетителя, может быть на старую даму, которая
покалечится от столкновения. Или еще хуже, стеклянная дверь на другом
конце будет закрыта и я разобьюсь о нее
В помутненном состоянии я достиг двери на пассео де ля реформа. Она
была открыта, и я вышел из нее. Мое отождествление с прошедшим моментом
было таково, что я должен был успокоиться, повернуться направо и идти по
бульвару в направлении центра. Как если бы ничего не случилось. Я был
уверен, что дон Хуан присоединится ко мне и что возможно мой друг
продолжает идти по диагональной улице.
Я раскрыл глаза, или вернее сфокусировал их на местности перед собой.
Прежде чем я полностью сообразил, что случилось, я испытал длинную минуту
онемения. Я не был на пассео де ля реформа, как я должен был быть, а
находился на базаре Лагунилья в полутора милях в стороне.
В момент подобного осознания, все, что я мог делать - это остолбенело
смотреть.
Я оглянулся, чтобы сориентироваться, и понял, что фактически я
нахожусь очень близко от того места, где я встретил дона Хуана в свой
первый день в городе мехико. Может быть я был даже на том же самом месте.
Прилавки, где продавались старые монеты, были от меня в полутора метрах. Я
сделал огромное усилие, чтобы взять себя в руки. Очевидно я
галлюцинировал. Ничем иным это не могло быть. Я быстро повернулся, чтобы
пройти обратно через дверь в контору, но сзади меня был только ряд
прилавков с подержанными книгами и журналами. Дон Хуан стоял рядом со мной
справа. На лице у него была огромная улыбка.
Я почувствовал тяжесть в голове и мурашки, как будто бы углекислый
газ от газированной воды вырывался у меня через нос. Я был бессловесен. Я
попытался что-либо сказать, но безуспешно. Я явно расслышал, что дон Хуан
велел мне не пытаться говорить или думать, но я хотел сказать что-нибудь,
все равно что. Ужасная нервозность росла у меня в груди. Я чувствовал, что
слезы катятся у меня по щекам.
Дон Хуан не встряхнул меня, как он делал это обычно, когда я
становился жертвой неконтролируемого страха. Вместо этого он мягко
погладил меня по голове.
- Ну, ну, маленький карлос, - сказал он, - не теряй своих шариков.
Мгновение он держал мое лицо в своих руках.
- Не пытайся разговаривать, - сказал он. Он отпустил мое лицо и
указал на то, что находилось вокруг меня. - это не для разговора, - сказал
он. - это только для того, чтобы следить. Следи! Следи за всем!
Я действительно плакал. Моя реакция на мой плач была очень странной,
однако. Я продолжал плакать, не заботясь об этом. В этот момент для меня
не имело значения, кажусь я дураком или нет.
Я оглянулся. Прямо передо мной находился средних лет мужчина, одетый
в розовую рубашку с короткими рукавами и темно-серые штаны. Казалось, он
был американцем. Мужчина перебирал монеты, в то время как мальчик 13-14
лет, вероятно, сын владельца, смотрел на него. Мальчик следил за каждым
движением, которое делал этот мужчина. Наконец мужчина положил монеты
обратно на стол. И мальчик немедленно расслабился.
- Следи за всем, - опять потребовал дон Хуан.
Кругом не было ничего необычного, за чем можно было бы следить. Люди
проходили мимо в различных направлениях. Я повернулся. Мужчина, который,
казалось, был владельцем магазинчика, смотрел на меня. Он все время мигал,
как если бы хотел спать. Он казался утомленным или больным и выглядел
обмякшим.
Я чувствовал, что здесь не за чем следить, по крайней мере ничего
действительно стоящего. Я смотрел на сцену. Оказалось, что невозможно
сконцентрировать внимание на чем-нибудь. Дон Хуан обошел вокруг меня.
Казалось, он оценивает что-то во мне. Он покачал головой и выпятил губы.
- Идем, идем, - сказал он, беря меня за руку.
- Время пройтись.
Как только мы двинулись, я заметил, что мое тело было очень легким.
Фактически я ощущал, что подошвы моих ног подпрыгивают. Они имели
любопытную резиновую прыгучесть.
Дон Хуан должно быть осознавал мои ощущения. Он держал меня твердо,
как бы не давая мне убежать. Он прижимал меня книзу, как бы боясь, что я
взлечу вверх, подобно воздушному шару, и он меня не достанет.
Ходьба дала мне более хорошее самочувствие. Моя нервозность уступила
место приятной легкости.
Дон Хуан вновь настаивал, чтобы я наблюдал за всем. Я сказал ему, что
тут нет ничего, что я хотел бы наблюдать, и что какая мне разница, что
люди делают на базаре. Что я не хочу чувствовать себя идиотом, старательно
наблюдая обычную деятельность кого-то, покупающего монеты и старые книги,
в то время как настоящая вещь уходит у меня сквозь пальцы.
- Что такое настоящая вещь? - спросил он. Я перестал идти и убежденно
сказал ему, что важным является то, что он заставил меня ощутить, будто бы
я покрыл расстояние между кассами аэрофлота и рынком в считанные секунды.
В этом месте я начал дрожать и почувствовал, что мне сейчас станет
плохо. Дон Хуан заставил меня приложить руки к животу.
Он обвел рукой вокруг себя и опять сказал убежденным тоном, что
повседневная деятельность вокруг нас является единственно важной вещью.
Я чувствовал раздражение к нему. У меня было физическое ощущение
вращения. Я глубоко вздохнул.
- Что ты сделал, дон Хуан? - спросил я с насильственной небрежностью.
Ободряющим тоном он сказал, что он может мне рассказать об этом в
любое время, но что то, что происходит вокруг меня, никогда не повторится.
С этим я не спорил. Деятельность, которую я наблюдал, очевидно не может
быть повторена опять во всей своей сложности. Моей точкой зрения однако
было, что очень подобную деятельность я могу наблюдать в любое время. С
другой стороны, тот факт, что я был перенесен через пространство в какой
бы то ни было форме, имел неизмеримое значение.
Когда я выразил эти мнения дон Хуан заставил свою голову задрожать,
как если бы то, что он от меня услышал, действительно причинило ему боль.
Секунду мы шли в молчании. Мое тело лихорадило. Я заметил, что ладони
моих рук и подошвы моих ног горят. Та же самая необычная жара появилась,
казалось, у меня в ноздрях и на веках.
- Что ты сделал, дон Хуан? - просил я умоляюще.
Он не ответил, но похлопал меня по груди и засмеялся. Он сказал, что
люди очень хрупкие существа, которые своим индульгированием делают себя
еще более хрупкими. Очень серьезным тоном он велел мне бросить чувство
того, что я вот-вот сгину. Но вытолкнуть себя за собственные границы и
просто остановить внимание на окружающем меня мире.
Мы продолжали идти очень медленным шагом. Моя занятость была
всепоглощающей. Я ничему не мог уделять внимание. Дон Хуан остановился и,
казалось, колебался, говорить ему или нет. Он открыл рот, чтобы что-то
сказать, но потом он, казалось, передумал, и мы пошли вновь.
- Случилось, что ты пришел сюда, - сказал он, резко поворачиваясь и
глядя на меня.
- Как это произошло?
Он сказал, что не знает, и что единственное, что он знает, так это
то, что я выбрал это место сам.
Наше непонимание стало еще более безнадежным, когда мы продолжили
разговор. Я хотел знать все этапы, а он настаивал на том, что выбор места
был единственной вещью, которую мы можем обсуждать, а поскольку я не знаю,
почему я его выбрал, то и говорить в сущности не о чем. Он критиковал, не
сердясь, мое желание рассматривать все разумно, как ненужное
индульгирование. Он сказал, что более просто и более эффективно просто
действовать, не подыскивая объяснения, и что разговаривая о моем опыте и
думая о нем, я его рассеиваю.
